Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе - Зигварт Христоф - Страница 27

Итак, если характеристическая сущность акта суждения заключается в том, чтобы быть функцией чисто субъективного характера, то и его объективная значимость должна иметь иной смысл, нежели тот, какой имеет сходство связи суждения с объективной связью. И смысл этот можно понять лишь в том случае, если принять в соображение особенную природу наших представлений, выражающих предикат.

4. Если иметь в виду одни только наипростейшие суждения наименования, как они, не будучи опосредствованы выражающими подведение умозаключениями, высказывают непосредственное совпадение образов, то, предполагая номинальную правильность, значимость такого суждения, как мы их понимаем в обыкновенной жизни, выражается в следующем. Во-первых, наглядное представление и простое представление покрывают друг друга, что является чисто внутренним отношением; а затем субъективный наглядный образ, который хочет быть копией объективной вещи, действительно соответствует этой последней, т. е. тут имеется в наличности тот же самый субъективный образ, который по общим законам нашего чувственного наглядного представления должен был бы пробудиться у всякого благодаря тому же самому предмету Суждение «это снег» объективно значимо, если увиденное покрывается представлением, которое всеми обозначается как «снег», и если оно ясно видимо для всякого нормального глаза. Объективная значимость сводится, следовательно, к тому, что как процесс образования наглядного представления, так и акт суждения выполняются общезначимым образом. При согласии относительно значения предиката спор может идти лишь о том, видит ли высказывающий суждение «это снег» правильно, т. е. как все другие, и видит ли он при условиях правильного познавания. Но это, в частности, чисто индивидуальная quaestio facti, которая не может решаться ни по какому общему правилу. Но общий вопрос, откуда у нас это право – относить наши представления к действительным предметам и приписывать воспринятому независимое от нас бытие, – этот вопрос принадлежит к иной области, а не к области логики. Те субъективные функции, которые проявляют свою деятельность в суждении, нисколько не изменяются от того, в каком смысле решается вопрос о лежащей в основе обычного мышления предпосылке, что мы познаем сущее, – решается он положительно в реалистическом смысле или же истолковывается в смысле идеалистическом, так что бытие обозначит лишь нечто необходимо и всеми одинаковым образом представляемое.

Наша логика прежде всего не может ничего решать относительно той метафизической значимости, какую мы приписываем нашим представлениям. Она исследует мышление как субъективную функцию и ничего, следовательно, не может решить относительно значения наглядного образа.

Но мы считаем невозможным, чтобы в то время, когда бывает дано наглядное представление и представление предиката, во внутреннем акте объединения в одно целое было возможно различное, и чтобы один сходные представления не считал сходными, а другой различные представления считал бы сходными. Ибо мы в себе самих имеем непосредственную уверенность относительно необходимости нашего объединения в одно целое и относительно невозможности противоположного. Так что мы должны были бы исключить из общения мышления всякого, у кого мы предполагаем иной результат. Другими словами, суждение является для нас объективно значимым потому, что необходимо сходное полагать как одно и то же²⁴.

5. Можно было бы попытаться в только что найденном принципе вновь усмотреть то, что в традиционной логике называется принципом тождества. Ибо этот последний именно должен обосновывать значимость тех суждений, которые субъекту приписывают предикат, и поэтому он должен быть основным законом нашего мышления²⁵.

Но, к сожалению, слово «тождество» с течением времени стало очень многосмысленным, и так называемый закон тождества применяется в весьма различном смысле.

Во-первых, согласно формуле «А есть А» он должен был бы утверждать, что всякий объект мышления тождествен себе самому, – он должен быть мыслим именно как этот, а не как какой-либо иной.

Затем как принцип всех утвердительных суждений, он должен был бы высказывать, что субъект и предикат должны стоять в отношении тождества, дабы суждение было возможно или значимо (смотря по тому, был он установлен как естественный закон, согласно которому всегда совершается акт мышления, или же он был установлен как закон нормальный, согласно которому должно мыслить, и в таком случае как критерий значимых суждений).

Наконец, ему было придано также еще и метафизическое значение, что закон этот будто бы гласит: «всякое сущее безусловно тождественно себе самому», и бытие, следовательно, может быть приписано лишь тому, что безусловно тождественно себе самому, – следовательно, неизменному, которое не содержит в себе никакого множества.

Попытаемся прежде всего установить значение термина «тождество», как оно, согласно своей этимологии, является первоначальным и как оно вообще употребляется за пределами этой главы логики. Термин этот говорит, что то, что мы представляем в различные времена, или под различными именами, или в различных сочетаниях, не есть что-либо двоякое, а одно и то же, что лишь представляется дважды. Ибо к безусловно простому, однократному акту представления термин этот не может даже применяться, как и всякое понятие отношения, он требует двух соотносительных пунктов. Точно так же чтобы познать нечто безусловно не изменяющееся как тождественное себе самому, я должен сознавать, что я представляю его в различные моменты, и я должен сравнивать содержание этого повторенного акта представления.

Что нечто дважды представленное есть то же самое – это говорится в двояком смысле: отчасти в смысле реального, отчасти в смысле логического тождества. Реальное тождество высказывается тогда, когда два представления, два восприятия, два сообщения, два имени или иные обозначения относятся к одному и тому же лицу, одной и той же вещи, одному и тому же событию. Так, я утверждаю, что трагик Сенека тождествен с философом Сенекой; что найденный в Олимпии Гермес тождествен со статуей Праксителя, о которой сообщает Павзаний; что солнечное затмение Фалеса есть то самое, какое, по астрономическим вычислениям, произошло 25 мая 585 г.; что встретившийся со мной сегодня есть то же самое лицо, которое я видал несколько лет тому назад там-то и там-то. Это реальное тождество не исключает различия объектов в различное время. То же самое дерево, которое я раньше видал покрытым листвой, теперь стоит голым; тот же самый человек, которого я знал в годы его юности, теперь старик. Но там, где речь идет не об отношении наших представлений к отдельным вещам или событиям в пространстве и времени, – там тождество должно быть логическим, т. е. оно должно касаться содержания представления как такового. Так, говорят, что то, что я представляю в различные времена и по различному поводу, не есть что-либо различное, но по содержанию своему есть безусловно то же самое. Так, различные слова или выражения обозначают то же самое понятие, различные формулы – то же самое число. Поскольку мы затем, абстрагируя свойства различных вещей, сравниваем их лишь по их содержанию, мы можем также еще сказать, что цвет одного вещества есть тот же самый, что и цвет другого; что длина одной палки есть та же самая, что длина второй. Но самые вещества и палки не являются еще поэтому тождественными, но они лишь сходны в определенном отношении. Точно так же мы говорим в дипломатии о тождественных нотах, если тем же самым оказывается тот точный текст, который рассматривается теперь лишь по своему содержанию, независимо от множества документов.

Таковы пределы применимости слова «тождество», если придерживаться первоначального его смысла и если вообще должно сохранять за ним определенный смысл. Отсюда вытекает, что тождество или полностью имеет место, или его совсем нет. Ясно также, что тождество не может иметь никаких степеней, и такие выражения, как «частичное тождество, относительное тождество», содержат в себе contradictio in adjecto, – если они должны означать виды или степени тождества. Можно говорить об identitas partium (например, о частях Европы и частях Русской империи), но не о identitas partialis.