Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе - Зигварт Христоф - Страница 26

Те суждения о единичном, субъекты которых суть абстрактные понятия, а предикаты – имена прилагательные или глаголы, – эти суждения не могут быть сведены к категориям вещи и свойства или деятельности. Наоборот, в их основе лежит в качестве первого синтеза отчасти единство свойства или деятельности с ее видоизменением, отчасти тот способ рассмотрения, который приписывает вещи предикат лишь вследствие определенного свойства, деятельности или отношения.

1. Самое близкое и естественное для мало развитого мышления понимание воспринятых событий есть отношение последних к конкретным вещам и выражение всего того, что есть и случается, – как свойства, деятельности, отношения единичного. У Гомера встречается мало таких суждений, субъектами которых являются не отдельные лица или вещи. Лишь потребность в более точно различающем и в более широких пределах сравнивающем мышлении может побудить сделать предметом высказывания свойства, деятельности или отношения единичного как таковые. И происходит это прежде всего в двух направлениях: отчасти с целью определить точнее путем различения какое-либо событие или свойство, или же с целью отнести причинное отношение к определенному элементу какой-либо вещи.

2. В суждениях, как «этот красный цвет живой», «походка этого животного припрыгивающая» и т. д., уже предполагается суждение о свойствах или суждение о деятельностях, которое разлагает данное на вещь и его определения; синтез суждения состоит, с одной стороны, в синтезе свойства или деятельности с ее видоизменением, а с другой – в наименовании этого (ср. § 6, 2).

3. Если свойство или деятельность становятся субъектом причинного отношения, то это предполагает, что общее представление о действующем, которое прежде всего сочетается с вещью, служащей причиной, определяется ближе путем сравнения в том смысле, что вещь действует лишь в силу одного из своих свойств или действует постольку, поскольку она охвачена определенной деятельностью. Когда мы говорим, что трение нагревает и тяжесть производит давление, то действительным субъектом, который принадлежит к глаголам, является находящееся в трении тело, тяжелая вещь. Лишь это может иметь значение действительного субъекта процесса действия. Но наше сравнивающее мышление различает в теле то, благодаря чему оно производит действие, и выражает это посредством абстрактного понятия, так как этим путем событие изображается уже как выражение общего закона.

4. В том же смысле и представления, выражающие отношения – расстояние, различие и т. д. – могут выступать в качестве субъектов имен прилагательных или глаголов, которые выражают действие. Если «расстояние двух тел уменьшает их притяжение», то по точному смыслу изменения пространственному отношению тут приписывается процесс действия как субстанциональной причине. Но не требуется никакого доказательства, что в данном случае то, что мы на основании общих законов, наряду с фактом процесса действия, содержащих также и условия его видоизменения, познаем как необходимое следствие изменившегося расстояния, – что это же самое, благодаря сокращенному способу выражения, изображается здесь как действие самого этого изменения. Чем выше те абстракции, в которых движется наше мышление и знание, тем менее соответствуют им первоначальные значения слов и конструкций. Мы даже не замечаем того, как язык преимущественно с помощью своих абстрактных понятий сокращает и оставляет невыраженным то, что, согласно привычкам нашего мышления, понятно само собой. Под простые формы выражения язык подставляет сложные отношения научных законов, которые единичное ставят в зависимость от ряда условий и тем отодвигают на задний план саму действующую причину сравнительно с теми сменяющимися условиями, при каких она действует. Первоначальное представление о процессе действия утончается до закономерной зависимости различных движений, адекватным выражением которых является лишь математическая формула. Но формула эта выражается в словах лишь при помощи олицетворений и метафор, которых мы уже не чувствуем в качестве таковых.

Объединением в одно целое различных представлений еще не исчерпывается сущность суждения. Вместе с тем в каждом законченном суждении как таковом заключается сознание объективной значимости этого объединения в одно целое.

Но объективная значимость покоится не непосредственно на том, что субъективное сочетание соответствует отношениям соответствующего сущего, а на необходимости объединения в одно целое.

Необходимость эта коренится в принципе согласия (Princip des Uebereinstimmung), который вместе с тем имеет своей предпосылкой постоянство представлений. Но эти логические принципы не могут ручаться за реальное тождество вещей.

1. Все те дефиниции суждения, которые ограничивают его просто субъективным сочетанием представлений или понятий, просматривают, что смысл утверждения никогда не заключается в том, чтобы просто констатировать этот субъективный факт, что Я в данную минуту совершаю это сочетание. Наоборот, суждение по своей форме заявляет притязание на то, чтобы сочетание это касалось сущности дела и чтобы именно поэтому оно признавалось всяким другим. Этим суждение отличается от просто субъективных комбинаций, выражающихся в тонких, остроумных сравнениях; комбинации эти хотя и принимают внешнюю форму суждения, но не имеют в виду устанавливать объективно значимого утверждения в смысле суждения. Равным образом, тем же суждение отличается и от простых предположений, мнений, вероятностей²³.

2. Но объективная значимость имеет многоразличный смысл. Прежде всего необходимо отличать словесную, номинальную значимость от фактической, реальной. Если я утверждаю: «это есть красное», – то тут прежде всего может возникнуть вопрос, называю ли я красным то, что весь мир называет красным. Та объективность, какая оспаривается у моего суждения, относится к тому словоупотреблению, которое противостоит субъективному произволу как объективная норма, как общий закон. Всякий словесный спор вертится вокруг вопроса об этой значимости. Спор этот возможен отчасти благодаря тому, что субъективные и индивидуальные значения слов отличны от того, что общепризнано; отчасти благодаря тому, что само общее словоупотребление не определено точно и границы отдельных слов шатки.

3. Но если номинальная правильность налицо, которая implicite соутверждается во всяком суждении, поскольку оно хочет быть высказано и понято; если говорящий связывает со своими словами те же самые представления, как и всякий другой, то теперь речь идет о том, что сочетание представлений утверждается как объективно значимое, а высказанное положение как истинное, и этим заявляется притязание на то, чтобы положение это встречало к себе веру и чтобы каждый о том же самом предмете совершал то же самое суждение.

Установить эту объективную значимость не так просто, как это могло бы казаться, когда говорят, что между соответствующими объективными элементами должна-де существовать та же самая связь, как и между элементами суждения, или что мыслимое должно-де иметь место. Ибо особенностью нашего мышления, движущегося в рамках суждения, является то, что его процессы не совпадают с сущим, которого они хотят коснуться. Если оставаться при рассмотренных до сих пор суждениях, которые отдельным вещам приписывают свойства и деятельности или наименовывают их нарицательным именем, то прежде всего представлению предиката как таковому, которое по своей природе является общим и прямо не имеет в виду ничего единичного, кроме отдельно сущего представленного, – этому представлению предиката прежде всего не соответствует ничто сущее в том смысле, как оно соответствует представлению субъекта. В то же время все слова (за исключением собственных имен) суть непосредственно знаки представлений, которые хотя и образованы из наглядных представлений о сущем, но изображают это последнее не как единичное, как оно существует в данном частном случае. С этим находится в связи второе обстоятельство. Суждение предполагает разделение в мыслях субъекта и предиката. Оно совершается в познании единства двух элементов представления, которые до этого вели для нашего сознания раздельное существование. В сущем, которого мы хотим коснуться своим суждением, нет этого разделения. Вещь существует лишь вместе со своим свойством, это последнее лишь вместе с вещью, и оба они образуют нераздельное единство. Равным образом тело существует лишь как покоящееся или как находящееся в движении; его состояния нельзя реально отделять от него. Общее и единичное, предикат и субъект в своем предшествующем разделении и в акте своего соединения не находят себе, следовательно, в сущем ничего соответствующего. И поэтому нельзя говорить, что соединение элементов суждения соответствует соединению аналогичных объективных элементов. Лишь когда мы снова уничтожаем субъективное разделение субъекта и предиката посредством самого же акта суждения и благодаря этому мыслим единство обоих, – лишь тогда мы возвращаемся к сущему, которое нераздельно остается единым и никогда не проделывает реального разделения, которое соответствовало бы простому различению. Distinctio rationis не соответствовала никакая distinction realis.