Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень - Гир Александр - Страница 36

• Предыдущая
• 36/63
• Следующая

– Что? Что такое? – послышалось со всех сторон.

– При чем здесь профессор? – недоуменно спросил Себастьян.

– А вот при чем. Я сам видел, как профессор принес вчера на бал коробки со своей коллекцией. И, должно быть, шутки ради, чтобы позабавить виновницу торжества, он выпустил своих пауков и бабочек наружу.

Отовсюду послышались сначала удивленные, а потом и возмущенные возгласы.

– Сомнительно, – насупился Том Глина. – Профессор такой солидный, серьезный человек…

– Солидный? – насмешливо спросила кумушка. – Да разве станет солидный человек бегать с сачком в руках? Нет, как хотите, а я всегда опасалась, что его чудачество приведет к расстройству ума. Так оно и вышло! Нормальные люди – не травят своих сограждан ужасными насекомыми, пусть даже и потехи ради.

– Да что вы такое говорите? – вознегодовал Себастьян. – Профессор Инсекториус – серьезный ученый. Просто наука, которой он увлекается, не совсем привычна для многих из нас. Да и потом, я сам видел, как он показывал Леоноре свою коллекцию. Его насекомые на булавках, они мертвы, так что…

– Нечего его защищать, – возразила кумушка. – Все знают, что вы с ним в приятельских отношениях. Уж не вы ли помогли ему учинить эту мерзкую шутку? Повеселиться им, видите ли, захотелось!

Себастьян не знал, что ответить. Он унес бесчувственную Леонору в начале всеобщего смятения и понятия не имел, что происходило дальше.

– А как вы объясните, – подступил к нему весельчак-студиозус, – что профессор после бала исчез? А?

– Так он до сих пор и не нашелся?! – воскликнул звездочет и опечалился еще больше.

– Да, – подтвердил Том. – Госпожа Инсекториус, похоже, по сих пор его ищет.

– Я не знаю, что и подумать, – растерянно пробормотал Себастьян. – Для меня это совершенная загадка…

– Да какая там загадка! – перебила его дама. – Нашкодил ваш профессор и спрятался где-нибудь. Стыдно ему людям в глаза посмотреть. Просто скандал!

Изобразив в лице и осанке негодование, кумушка направилась к другому ближайшему скопищу горожан и принялась там тоже что-то говорить, усиленно жестикулируя. Себастьян понял, что только зря теряет время.

– Эх, господа, – проговорил он. – Ведь это глупо. Послушайте. Когда Леоноре стало дурно, открыли окна, и на свет из сада налетели мотыльки и бабочки. Ведь это так просто.

– Хороши мотыльки! – возразил Гуго. – Моя дочь говорит, что всю ночь, до самого рассвета, нельзя было и шагу ступить на мостовую: она вся кишела пауками.

– Любопытно, – вкрадчиво промолвил студент, – а что это ваша дочь делала всю ночь на улице? А?

– Ну, знаете, молодой человек, – гневно раздул щеки стекольных дел мастер, – это уже… свинство!

Веселый студиозус покатывался со смеху, стекольный мастер бранился и размахивал руками, а Себастьян повернулся и поспешил к дому бургомистра.

Еще издали он стал внимательно приглядываться к зданию, которое вчера вечером чудесным образом вместило в себя половину города, но ничего необычного или тревожного не заметил. Разве что все окна были наглухо закрыты. Можно было подумать, что бургомистр отправился дня на три погостить к барону Фойербарду, а прислугу отпустил в увольнение. Но в этом тоже не было ничего особенного, поскольку такое не раз случалось.

Конечно же, бургомистр никуда не уезжал, и прислуга была на месте. Видимо, не лгали уличные болтуны, говорившие, что бургомистру стыдно показаться на людях. Ссылаясь на головную боль от вчерашних оглушительных залпов фейерверка, так и не одевшись с ночи, в одном халате он сидел в своем кабинете, обвязав голову мокрым полотенцем, и никого к себе не пускал. Все это Себастьяну рассказал слуга-привратник. На вопрос же, как чувствует себя госпожа Леонора, слуга ответил, что хорошо, вполне поправилась, это подтвердил и заходивший утром врач. Более того, она распорядилась немедленно проводить к ней господина Себастьяна Нулиуса, как только тот придет. Услышав это, Себастьян вскричал:

– Что же ты сразу мне об этом не сказал, несчастный ты человек!

Слуга пожал плечами и с достоинством произнес:

– Вы же изволили спрашивать о здоровье господина бургомистра.

После этого, чинно и не торопясь, слуга повел звездочета наверх, в покои Леоноры. Непродолжительный путь казался Себастьяну вечностью. Сам он в два счета добежал бы до заветной двери, как сделал это накануне, но теперь стесненный рамками этикета, томясь, вынужден был шествовать за неторопливым, чопорным слугой.

Леонора сидела у окна и вязала изящное и очень тонкое кружево. Подобные кружева, только уже законченные, были разложены по всей комнате: на скамьях, на столе, на подоконнике. Но эти диковинные вещи не занимали звездочета, он видел только ее, Леонору, печальную, с бледным лицом, но столь же, хотя и по-иному, прекрасную.

Едва слуга закончил доклад и, поклонившись, удалился за дверь, Леонора быстро поднялась, откинула вязание и поспешила к Себастьяну.

– Как я рада, что вы пришли, Себастьян! – порывисто выговорила она, протягивая вперед обе руки.

Себастьяна приятно обжег этот искренний порыв. Он завладел обеими руками девушки и принялся целовать их с таким упоением, что даже не обратил никакого внимания на таинственный перстень. Казалось, он забыл обо всем на свете. Этот сильный порыв, родившийся в душах молодых людей, был так нов для них, что оба тотчас же смутились. Леонора отдернула руки, встревоженно прошептав: «Ах, что вы!», а Себастьян опустил глаза и долго не смел поднять их. Воцарилось неловкое молчание.

Когда же звездочет, наконец, поборол в себе волнение и поднял глаза, он увидел, что Леонора стоит у окна и молча смотрит на Ратушную площадь.

– Не сердитесь на меня, Себастьян, – не оборачиваясь, тихо произнесла она. – Не судите строго мое печальное настроение. Я еще не вполне оправилась после вчерашнего досадного обморока, хотя и чувствую себя здоровой.

– Что вы, Леонора, – возразил Себастьян. – Могу ли я на вас сердиться? И за что? Вчера на балу было шумно и душно.

– Да, душно… – рассеянно повторила Леонора и, отвернувшись от окна, посмотрела на Себастьяна. Он снова заметил что-то необычное в ее взгляде: она смотрела так, будто вглядывалась в далекий, очень знакомый, но не узнаваемый предмет. И снова, как два дня назад в трактире, звездочет не мог объяснить значение этого странного взгляда.

– Ах, какая же я неряха! – вдруг спохватилась Леонора и быстро прошлась по комнате, собирая разбросанные кружева.

– Это все ваша работа? – поинтересовался Себастьян.

– Кружева? Да. Вязать кружева – наша семейная традиция по женской линии.

– У вас золотые руки, Леонора, – тихо сказал Себастьян, залюбовавшись ее работой. – Правда, правда. Эти кружева могли бы украсить царские гардеробы и опочивальни.

– Да, конечно, – отозвалась Леонора. – Но для меня они – скорее утешение и лекарство: когда на дворе непогода или тяжело на душе, я сажусь за это нехитрое занятие, и оно помогает скоротать время и лучше всего отгоняет дурные мысли.

Прибрав кружева, она села в кресло и пригласила сесть Себастьяна. Тот повиновался.

– Я, признаться, ждала вас с нетерпением. Вас задержало составление моего гороскопа, не так ли? Он готов?

– О да, конечно! – звездочет протянул Леоноре свернутую в свиток рукопись. – Вот, пожалуйста.

Леонора с легким поклоном приняла свиток, но не развернула его.

– Вы, должно быть, считаете меня легкомысленной или просто глупой.

– Да отчего же?!

– Скажите, вы часто заглядывали в свое будущее?

– Признаться, ни разу.

– Вот видите. Мне кажется, вы должны немного осуждать людей, которые обращаются к вам за астрологическими предсказаниями.

– Осуждать? Почему?

– Я не так выразилась, вернее, должны считать их немного наивными. Вы понимаете, о чем я хочу сказать?

– Да-да, понимаю, – ответил Себастьян. – Это не так. У людей могут быть разные обстоятельства. Впрочем, вы отчасти правы: иногда я считаю своих заказчиков немного наивными, что, конечно же, плохо. Но к вам, Леонора, это не может относиться. Видите ли, я думаю, что знание будущего не всегда идет человеку на пользу.

• Предыдущая
• 36/63
• Следующая