Последний Люцифер: утраченная история Грааля (СИ) - Поли Светлана - Страница 79

— Хорошо, — согласился Лука. А Яков задумчиво промолчал.

На самом деле Гэбриэл не устал, он просто не хотел вспоминать всё минувшее, переживать его заново. Но лавина воспоминаний против его воли хлынула с яростной силой из недр прошлого, вопя, подобно бурлящему потоку горной реки о переживаниях и страстях, будто они терзали его ещё совсем надавно, будто те события произошли лишь вчера, а не две тысячи лет назад.

Шествуя по улицам Новосибирска, Гэбриэл задумался, не в силах отринуть воспоминания тех последних дней, остановился и присел на скамейку в попавшемся на пути парке.

В Гефсиманской роще Иошу отдалился от остальных учеников лекаря, чтобы побыть наедине. Тут же к нему подошла мать и ласково обняла за плечи.

— Ты такой печальный, сын мой. Что омрачаяет твой царственный лоб, дорогой? — спросила Саломия.

— Я в сомнении, — ответил он.

— Отчего же?

— Правильно ли мы поступаем, подвергая свои жизни и жизни нашего народа опасности? Сегодня казнили ещё троих моих сподвижников, — сокрушался Иошу. — Не о таком царстве я мечтал. Не о таком. Мы гибнем, а наши враги только крепчают. Мы сражаемся, а Антиппа договаривается с ними. Народ разрознен, в нём нет согласия. Чтобы одолеть римлян, нужно объединиться. Но Антиппа будто безумен, он предаёт своих, чтобы только не расстроить цезаря.

— Ты слишком близко принимаешь к сердцу слова Габриэля. Он всего лишь лекарь, он чудак и философ, и только. Он не видит всей глубины наших страданий и не понимает до конца наш народ, ведь он чужак. Ты же иной. Ты готовишься стать царём. А царь не может быть слабым и чувствительным. Всегда есть жертвы и были прежде. Всегда будет кто-то, кто станет противиться тебе, сомневаться в тебе, — пыталась вразумить его мать. — Или станет говорить наперекор тебе, лишь бы сбить тебя с твоего пути, дабы ты не достиг желаемого.

— Ты сомневаешься в его преданности?

— Вовсе нет. Но он не ты, и его ум занят не столь важными делами, как твои.

— Но в его словах истина. Можно мир обрести и без крови.

Саломия дёрнула плечом при словах сына о лекаре Габриэле.

— Я вижу, этот чародей сбивает тебя с истинного пути. Это скверно.

— Нет, вовсе нет. Но он заставляет меня задуматься. Мы что-то делаем не так.

— Но на твоей стороне Синедрион. Даже Хананна, Александр и Каиафа не смеют перечить тебе. Сауль и Гамалиэль тоже. Даже они склонны подчиниться тебе… если ты займёшь трон Иудеи. Тебе нужно только свергнуть Ирода. Народ за тебя.

— Но Ирода Антиппу поддерживает Рим. Ты хочешь, чтобы я выступил против Рима? Это самоубийство.

— Медлить нельзя! Сегодня или завтра до Ирода дойдут слухи о том, что ты набираешь силы для его свержения. И тогда будет поздно. Нужно просто окружить его и низложить, низложить тихо, без особой огласки. А Риму всё равно, кто сидит на троне в Иудее, лишь бы сидел тихо и не доставлял цезарю хлопот. Они не станут вмешиваться в наши внутренние распри. Они ничего не смыслят в наших традициях и не пытаются их уразуметь. Это нам на руку. Люди алчут царя, людям требуется машиах. Ессеи и зелоты тебя поддерживают во всём. Фарисеи тоже. Ты сможешь объединить колена Израилевы. И тем станешь Машиахом, о котором грезит народ многие времена.

— Когда я стану царём, ты изменишься? Ты подчинишься Риму?

— Нет, конечно же. Но с Римом спешить нельзя и дразнить льва тоже не пристало разумному.

— Оставь меня теперь, матушка, я хочу поразмыслить, — сказал Иошу и стал удаляться от остальных ещё дальше вглубь рощи.

— Хорошо, сын мой. Подумай о том, что я сказала. Антиппа жиреет и глупеет с каждым днём. Не такой царь нужен нашему народу. Не такой. Он позорит наш народ. Подумай об этом, — добавила она ему вслед.

К Иошу направлялась Сарра, но Саломия её остановила за плечо и вернула.

— Он хочет побыть один, Сарра. Хочет подумать. Пойдём, не станем ему докучать.

Жена Иошу неохотно подчинилась свекрови, напоследок глянув на мужа с тревогой.

На небе показались первые звёзды. Становилось темно. Поднялся небольшой ветерок и оживил ветви олив. Они заволновались, зашелестели листвой.

Ум Иошу был в смятении, как эти ветви олив. Напряжение, казалось, было физически вполне ощутимым. И его начала бить мелкая дрожь. Вдруг что-то капнуло ему на руку, потом снова; что-то капнуло у него с носа. Он подтёр нос кулаком и посмотрел на ладони.

— Опять, — вздохнул он, глядя на кровь на пальцах. — Надо сказать Габриэлю, чтобы дал своё чудодейственное снадобье.

Он присел в тени большого и старого раскидистого дерева, чтобы его никто не увидел в проблесках огня от костра, возле которого собрались его ближайшие соратники на вечернюю трапезу, и сорвал несколько листков травы, чтобы подтереть ею кровоточащий нос.

— Ох, равви Габриэль, как же тяжело мне! Ты, кажется, один меня понимаешь, — вслух проговорил Иошу, глядя в небо, запрокинув голову. И тут он услышал шорох. Из кустов показался Габриэль.

— Ты звал меня, Иошу?

— Не совсем. Просто я вспомнил о тебе. Садись рядом. Мне нравится, как ты умеешь слушать.

— Что это? — насторожился Габриэль, увидев у Вараввы размазанную под носом и на лбу кровь. — Опять из носа идёт кровь?

— Да, похоже на то.

— Ты снова волнуешься?

— Есть причины. Скажи, неужели нет иного пути к справедливости, как только через войну и битвы, через страдания и лишения, через смерть и порабощение, через силу и унижения?

— Власть она такая, — пожал неопределённо плечами Габриэль. — К ней быстро привыкают, и никто не желает с ней расставаться добровольно. А ещё её нужно всегда поддерживать.

— Ты хотел сказать: удерживать.

— Именно так. И пути её удержания весьма жестоки и порой бесчеловечны.

— И так было всегда и со всеми правителями?

— Увы, да. Чтобы победить льва нужно самому стать львом. Но трудно оставаться человеком, будучи в шкуре льва. Почти невозможно. Либо твой внутренний лев убивает в тебе человека, либо другой пришлый лев нападает на тебя и убивает.

— Ты считаешь, я поступаю дурно, раз выступаю против произвола священников и претендую на трон при ещё живом царе, беспутном, но всё же существующем?

— Какое я имею право судить о тебе? У тебя свой путь, у меня свой.

— Да, я знаю, что ты странствующий лекарь и чародей. Но мне пришёлся по нраву твой слог и твой ум. Ты умеешь читать в сердцах людских. Мать не одобряет мою привязанность к тебе. Но мне кажется, ты один меня понимаешь должным образом. И ты умеешь молчать. Так красноречиво, не хуже всякой проповеди.

— Для чего ты хочешь стать царём?

— Разве ты ещё не понял? — удивился Иошу. — Я и есть законный царь. Царь без права. Я стремлюсь не царём назваться, ибо таковым являюсь. Но вернуть хочу себе это законное право заботиться о своём народе, защищать его от врагов дальних и ближних.

— А ты сам понял, для чего тебе это право? Именно тебе, Иосифу, называющего себя Варраввою, сыну Саломии?

— О, да. Я хочу не только освободить свой народ от латинян, но и объединить его. Я хочу объединить все колена израилевы.

— Что ж, достойное желание достойного человека, — заметил Габриэль, кивнув согласно головой, не глядя на собеседника.

— А ещё… — он вдруг замялся. — Хочу, чтобы Египет вновь стал домом моего народа.

— Но разве вы не считаете Египет домом своего рабства? — удивился Габриэль.

Иошу вдруг замялся, будто сомневался в необходимости откровенничать.

— Что? — не понял Габриэль.

— Когда я учился в одном из храмов в Гелиополисе, — начал Варавва, — некий жрец поведал мне историю. Историю моего народа. Истинную историю. Понимаешь? — он многозначительно посмотрел на лекаря. — Я могу тебе доверять, Габриэль? — вдруг насторожился Иошу.

— Разумеется. Не бойся, говори.

— Этого я не могу рассказать никому другому, ибо никто не поймёт меня, но осудит или вовсе заподозрит в богохульстве. Но эта тайна заставляет меня смотреть дальше холмов Иерушалаима.