Эльфы, топор и все остальное - Шепельский Евгений Александрович - Страница 17

— Атрей. И я, Лигейя-Талаши. Я пришла на помощь к тому, которого… — Она умолкла, но я сам в уме выстроил окончание фразы. Вот как, стало быть, боги способны на взаимные чувства?

Тени молчали.

— Вы пытались помешать Кредитору? Вдвоем?

— Кредитор отчаялся найти Творца. А время идет… Года складываются в десятилетия, затем — в столетия… Скоро будет четыреста лет, как Творец исчез.

— Разве для вечноживущих время так уж важно?

— Оно важно для всех, кто живет в линейном времени, Фатик. Нет, не спрашивай, тебе не нужно этого знать! Кое-кто из нас, богов, полагает, что с каждым днем просрочки Творец становится сильнее, и, возможно, в итоге соберет силы, чтобы закончить партию с выигрышем для себя. Кредитор не может этого допустить. Он отчаялся найти Творца, и поэтому прибег к шантажу. Он не может разрушать миры, созданные Творцом, но сил его достаточно, чтобы убивать богов… А без бога, скрепляющего бытийное начало, мир распадется, будет выпит Хаосом… Сейчас это происходит с твоим миром, Фатик.

Я поерзал. Муравьишки между лопатками, кажется, устроили себе постоянный, нет, постоялый муравейник.

— Так, погоди… Кредитор убивает богов — миры распадаются. Это знак Творцу — выйди, покажись?

— Да…

— Но Творец — ни гу-гу.

— Да… Но он слышит смерть своих детей… нашу смерть, и ощущает гибель миров, мы знаем это. Ему больно, но ставка такова, что он не может показаться… И мы боимся того, что он не вытерпит и покажется, очень боимся, но одновременно так этого хотим!.. И мы не знаем, что случится, если Кредитор Хаоса найдет Творца прежде, чем тот скопит достаточно сил… Мы предполагаем, что тогда всему сущему придет конец.

— А мой, Фатика М. Джарси мир, вот сейчас — распадается, гибнет?

— Именно так. И не только твой — но и мой мир тоже. Мир без бога обречен на гибель. Приглядись, как быстро сквозь источившиеся крепи утекает из твоего мира магия. Еще сто лет назад она была могучей силой, а теперь у чародеев в руках лишь жалкие крохи былого величия! Драконы — существа с истинно магической природой — давно вымерли… Смотри, с какой скоростью образуются лживые культы вроде культа Рамшеха Дольмирского, которому, кстати, посвящен сам Оракул, или многочисленных мелких богов во Фрайторе или Хараште… Это все — признаки распада мира, в котором умер бог, я знаю это, я могу проникать взглядом в иные миры и наблюдать общую картину их гибели…

— Значит, существуют иные миры, которые распались? И много? Скольких богов убил Кредитор?

Ресницы дрогнули.

— Сейчас речь о твоем мире, Фатик. Его крепи рушатся. Осталось уже немного, время гибели почти пришло… Учти: вскоре ты столкнешься с Хаосом на своем пути. И увидишь, как он выпьет часть твоего мира… и не одну! И горе тебе, если ты окажешься в тот миг в этой части!

Я поежился. Хорошенькие перспективы!

— Погоди… Но ведь ты, Лигейя-Талаши, ты — в моем мире, здесь и сейчас! И ты — богиня!

«Да», — сказали тени.

— Я бог другого мира, Фатик. Я пришла помочь Атрею в борьбе, но моя власть и сила в мире Атрея — мизерны. Таковы законы мультиверсума, который создал Творец. Простая предосторожность, уберегающая богов от конфликтов друг с другом… Мир и его бог рождаются одновременно в пламени Источника Воплощения, и составляют единое целое. Боги извне — всего только слабые гости, и они не способны уберечь чужой мир от распада. Убив Атрея, Кредитор заточил меня в локусе, из которого я не могу вырваться. Он выпил из меня почти все силы, оставив немного, чтобы жила, тлела… страдала… взывала к Единому…

— Ловля Творца на живца?

— Не ерничай.

— Но ведь я прав?

— Да… Я заточена здесь уже много лет. Я в тюрьме. Я могу впустить в свой локус кого угодно… и выпустить, но не могу покинуть пределы своей темницы. Освободить меня может только новый бог этого мира…

— Ты не выглядишь страдающей… прости мою грубость.

— Три сотни лет мое сознание было на грани распада… Я приходила в себя очень долго… Сначала как малая, чуть тлеющая искра, стонущая от боли в тюрьме-локусе, вопиющая к безмолвному Творцу… Кредитор был рядом. Он глумился, он знал, что я все слышу и понимаю. А когда он уходил, посмертная маска Атрея жалила меня мертвым взглядом… — Раздался вдох-шелест, сухой, точно ветер катал по брусчатке осенние листья. — Когда из бога выпивают жизнь, Фатик, это страшно…

Я покосился на белую пустоту под ногами и буркнул:

— Ладно. Ты уверена, что Кредитор не заявится сюда, почувствовав твое пробуждение, и не даст нам обоим по… гм… по рогам? Где он вообще? Как выглядит?

Острые плечи поникли.

— Я коплю силы уже несколько лет, и за это время ни разу не ощутила его присутствия. Я полагаю, он уверился, что ловушка для Творца не сработает, и ушел. Он способен так же произвольно переходить в любые миры сущего, как смертные — из комнаты в комнату, и уследить за ним я не могу. Он давно уже не убивает богов, ибо понял, что и этот его ход не выманит Творца. Он затаился где-то в мирах сущего, как ловчий паук, и ждет…

— Расскажи, как он выглядит, чтобы при встрече я…

Талаши вздохнула.

— Он меняет обличья как маски. Кредитором можешь быть даже ты, Фатик. Вернее, он может выглядеть, как ты.

Я вздрогнул и бросил взгляд на самого себя — смутное отражение в полированном мраморе столешницы.

— Я — это я, Фатик М. Джарси, богиня! Был, есть и всегда им пребуду, ежели, конечно, какой-то чародей из Тавматург-Академии Талестры не вздумает превратить меня в столб либо в девицу, что, как я знаю, при нынешней квелой магии невозможно.

Пепельные губы дрогнули в слабой улыбке. На миг сквозь глаза Талаши на меня взглянула шальная Лигейя.

— Я бы не сказала, что это невозможно… Но тебе нечего беспокоиться, тебя — не превратят. Ты должен еще много сделать…

— Ты намекаешь, что у тебя имеется для меня работенка?

«Да», — сказали тени.

На меня снова надевали ярмо. Но, знаете, я постепенно начал привыкать к таким поворотам.

Мы помолчали. Волосы-тени тревожились, по ним пробегала рябь, хотя я не ощущал ветра. Впрочем, богиня в ипостаси Талаши, даже сидя, была намного выше меня — может, ветер все-таки задувал, скажем так, поверху.

Я проговорил:

— Хорошо. Кое-что я понял, кое-что осознал. А теперь, Талаши, разъясни, что мне предстоит совершить и почему, Гритт подери, мне нельзя чертыхаться именем Гритта. И, яханный фонарь, прошу тебя очень вежливо, расскажи мне, твою мать, об эльфах!

И богиня рассказала мне об эльфах.[9]

— Прощай.

— Я буду тебе сниться, Фатик!

— Только не в облике Лигейи.

Мне показалось, что в глазах Талаши сверкнул насмешливый огонек.

— Удачи, Фатик М. Джарси!

Я поправил пояс, куда уложил кровавую каплю Бога-в-Себе. Мне показалось, что эта штуковина, соединенная отныне с нитью моей жизни, внезапно стала тяжелее каменной глыбы…

Свет померк, и я очутился в ледяном мортуарии прямо перед статуей моего напарника. Олник стоял, прикрыв глаза, и бурно дышал, распахнув рот.

Магический мерцающий лед, на который распалось тело убитого Кредитором Атрея, был изрядно подтоплен вокруг гномьих ботинок. Сам гном продолжал разогреваться. Если помните, я как-то говорил, что гномы с холодом на «ты», и Олник был тому примером. Уж не знаю, какова природа феномена, но чем холодней вокруг, тем сильнее разогревается гномья кровь, не допуская обморожений тела. Она, конечно, не вскипает, но делается чрезвычайно горячей, не вредя при этом внутренним органам и, в первую очередь, мозгу (и не нужно шуточек на тему «Было бы что повреждать в гномьей черепушке»!). Реакция продолжается до тех пор, пока вокруг не станет теплей, или внутренние резервы организма не иссякнут. Правда, после такого на гномов нападает лютый жор, вещь крайне затратная, если учитывать размер гномьего желудка (а влезает туда, поверьте, много), так что подавляющее большинство этих ненасытных малышей при наступлении холодов предпочитают все же утепляться.