Гегель - Овсянников Михаил Федотович - Страница 9

В результате крушения демократического полиса возникает Римская империя — одна из первых исторических форм отчуждения. Человек здесь выступает уже не как одухотворенная гармоничная индивидуальность, а как правовой субъект, как «личность». Живая общность цельных индивидов уступает место бездушной «общине». «Всеобщее раздробление на атомы бесконечного множества индивидов, этот умерший дух, есть равенство, в котором все имеют значение как… каждый, как личность. На наших глазах силы и формы нравственного мира канули в простую необходимость пустой судьбы» (5, V, стр. 342–343). То, что для стоического сознания было «бытие в себе», стало действительным миром. Аналогичное случилось и с сознанием скептика.

Владение в этом мире превратилось в собственность. Отношения в «правовом состоянии» Гегель сближает с отношениями в буржуазном обществе. Подвергая критике этот мир, Гегель пишет: «Правовое сознание в своем действительном значении познает скорее саму утрату своей реальности и свою полную несущественность, и обозначение индивида лицом есть выражение презрения» (5, V, стр. 345).

В главе «Отчужденный от себя дух, образование» Гегель переходит к характеристике абсолютизма. Дальнейшее движение мировой истории Гегель изображает на примере истории Франции.

Новый феноменологический образ характеризуется Гегелем как «мир отчужденного от себя духа». Гегель усматривает исторический прогресс сознания в отходе, отчуждении его от истинного, абсолютного духа, в единстве с которым сознание пребывало на первых ступенях развития человека. Здесь важно подчеркнуть мысль Гегеля о том, что в целях прогресса человек должен отрешиться от своего естественного бытия, того состояния, каким он создан природой, ибо само становление человека как общественного существа реализуется лишь в рамках этого отчуждения, в ходе выделения его из животного мира. Как бы ни был привлекателен гармоничный человек античной эпохи, разложение «прекрасной индивидуальности» неизбежно и прогрессивно. Весь этот противоречивый в высшей степени процесс и есть «образование», «просвещение» человека. Теоретический анализ его Гегель дает на историческом материале XVII–XVIII вв.

Особенно четко формулируется эта мысль в следующем высказывании Гегеля: «…движение образующейся индивидуальности есть непосредственное ее становление в качестве всеобщей предметной сущности, т. е. становление действительного мира. Этот мир, хотя и образовавшийся посредством индивидуальности, является для самосознания непосредственно отчужденным и имеет для него форму незыблемой действительности. Но в то же самое время, будучи уверено, что он есть его субстанция, самосознание стремится им овладеть» (5, V, стр. 352–353).

Здесь Гегель подчеркивает, что общественная действительность (о природе на этой ступени духа он почти ничего не говорит) есть результат деятельности субъекта. В своей деятельности он отчуждает свою сущность, т. е. порождает общественную действительность, в соответствии со своей общественной природой и относится к ней как к чему-то чуждому, противостоящему ему. Вместе с тем через посредство отчуждения самосознание овладевает этой действительностью, т. е. познает ее как результат своей собственной деятельности. Этот процесс Гегель называет «превращением субстанции в субъект», «образованием» индивида. Правда, окончательное превращение субстанции в субъект здесь еще не происходит (это осуществится на стадии «абсолютного знания»). Однако уже на этой стадии дух начинает освобождаться от иллюзий. Гегель показывает, что это освобождение от иллюзий, или снятие отчуждения, осуществляется путем развертывания трагических конфликтов, в которые вовлекается сознание. В ряду этих конфликтов Французская революция и якобинский террор составляют кульминационный пункт.

Анализ того мира, который Гегель назвал «миром отчужденного от себя духа», начинается рассмотрением «государственной власти» и «богатства» — первых форм человеческого отчуждения, специфичных для нового времени. Государство и богатство — суть результат человеческой деятельности. В то же время они для каждого индивида представляют собой чуждые, противостоящие ему силы.

На примере государства и богатства и их борьбы философ пытается показать противоречивость французского абсолютизма. Из различного отношения индивидов к государству и богатству Гегель выводит новые феноменологические образы: «благородное сознание» и «низкое сознание». Первое положительно относится к государству и богатству, второе, напротив, отвергает их.

Благородное сознание — это дворянское сознание. На первых порах оно характеризуется «героизмом служения». Таким это сознание выступает в тот период абсолютного государства, когда последнее еще играло исторически прогрессивную роль. Затем благородное сознание «становится героизмом лести» (5, V, стр. 364). Этим он хочет сказать, что некогда гордые вассалы становятся придворными льстецами. А это как раз указывает на кризис абсолютизма.

Что же понимает Гегель под «низким сознанием»? Сюда он относит сознание тех, кто «ненавидит господина, повинуется только со скрытой злобой и всегда оказывается готовым к восстанию» (5, V, стр. 359). Философ, как видим, не очень ясно и определенно высказывается на этот счет.

В дальнейшем Гегель показывает, что благородное и низкое сознание переходят друг в друга и тем самым они «извращают» друг друга. Вследствие этого исчезает различие между благородным и низким сознанием, в духе образуется «разрыв». Так возникает «разорванное сознание». Этот новый феноменологический образ отражает крутую ломку в структуре и идеологии общества, порожденную вызреванием буржуазных отношений в рамках абсолютизма. Резкое изменение в самой основе общества вызывает переоценку всех моральных представлений и критериев. «Разорванное сознание» пересматривает все ранее считавшиеся незыблемыми понятия — добра и зла, благородного и низкого. Новый мир, говорит Гегель, «есть абсолютное и всеобщее извращение и отчуждение действительности и мысли, чистое образование. Опыт показывает, что в этом мире действительная сущность власти и богатства, а также их определенные понятия — добро и зло или сознание доброго и злого, т. е. благородное и низкое, не обладают истиной, a все эти моменты скорее извращаются один в другой, и каждый из них становится противоположностью самого себя» (5, V, стр. 371).

Для характеристики «разорванного сознания» Гегель использовал философскую повесть Дидро «Племянник Рамо».

«Разорванному сознанию» философ противопоставляет «честное сознание». «Разорванное сознание» объявляет все моральные представления относительными, такими, которые извращаются одно в другом, честное же сознание, напротив, берет их в качестве устойчивых сущностей, т. е. оно рассуждает о морали метафизически. Как диалектик Гегель отдает предпочтение «разорванному сознанию». «Честное сознание, — говорит Гегель, — берет каждый момент как пребывающую существенность и есть невежественное безмыслие, не знающее, что оно делает также обратное. Разорванное же сознание есть сознание извращения и даже извращения абсолютного; в нем господствует понятие, связывающее мысли, которые в отношении честности далеко отстоят друг от друга, и потому его язык является остроумным» (5, V, стр. 372).

Высоко оценивая «разорванное сознание», Гегель между тем отмечает и его ограниченность, заключающуюся в том, что оно не способно дать синтетической картины мира, а лишь указывает на наличие противоречий в субстанции, т. е. в обществе. Ограниченность разорванного сознания преодолевается, согласно Гегелю, на следующем этапе развития сознания, в новом феноменологическом образе, который он называет «просвещением». Борьба просвещения с религией, по мнению Гегеля, составляет основное содержание кризиса предреволюционной Франции.

Философ рассматривает основные этапы этой борьбы. Характеризуя борьбу просвещения с религией, мыслитель подробно излагает атеистические аргументы просветителей и показывает, как просвещение одержало победу над верой. «Просвещение, — пишет Гегель, — правильно характеризует веру, утверждая, что сущность, абсолютная для нее, есть на самом деле, бытие ее собственного сознания, ее собственная мысль, нечто порожденное сознанием. Поэтому просвещение объясняет веру, как заблуждение, как вымысел о том же самом, что есть само просвещение» (5, V, стр. 390).