Стеклянные цветы - Каммингс Мери - Страница 43
- Предыдущая
- 43/89
- Следующая
А утром оставила последнее сообщение — что Линнет умерла…
Она плакала и рассказывала всё это, а Филипп слушал и ел суп. Наверное, он теперь на всю жизнь запомнит пресный вкус кукурузного супа и его цвет — желтый цвет предательства.
Потому что как раз тогда, когда Линнет умирала в больнице, а Эдна тщетно пыталась до него дозвониться, они с Амелией остановились в небольшом отеле в Австрии и до полуночи сидели в ресторане, пили вино и болтали неизвестно о чем. А потом, в номере, трахались друг с другом — до изнеможения, до того, что еле могли шевелиться… ее волосы, разметавшиеся по подушке, в пробивавшемся с улицы свете фонаря отблескивали желтым цветом, точь-в-точь как этот кукурузный суп…
Словом, причин не хотеть встречаться с баронессой фон Вальрехт у Филиппа было достаточно. И, конечно, она оказалась первой, на кого он наткнулся, войдя в дом.
С улыбкой, чуть ли не вприпрыжку, она сбежала по лестнице и сказала:
— Привет! Ты ужинать останешься?!
— Здравствуй. Я к твоему отцу, по делу приехал.
— Пойдем, я провожу!
Филипп и сам знал, где кабинет Трента, но не говорить же ей «Шла бы ты!» Поэтому они чинно, рядышком, проследовали наверх. Амелия вякала что-то про верховую езду — он слушал вполуха и только в коридоре перед входом в кабинет, решив, что нельзя быть совсем уж свиньей, выдавил из себя:
— Спасибо тебе за… еду за ту.
— Пожалуйста, — улыбнулась Амелия. Добавила, понизив голос и воровато покосившись на дверь отцовского кабинета: — После выпивки всегда есть хочется, по себе знаю!
Было странно видеть, что она такая же беспечная, как раньше — будто ничего не произошло, и можно жить, улыбаться, радоваться…
Филипп сухо кивнул и, прежде чем она успела еще что-то сказать, шагнул к двери кабинета.
Когда он вошел, Трент разговаривал по телефону. Махнул рукой:
— Присаживайтесь! — Разъединился, нажал кнопку интеркома: — Кристина, коньяк! — Поднял глаза на Филиппа: — Кофе?
Филипп покачал головой.
Секретарша принесла коньяк и посыпанный сахарной пудрой наструганный лимон и, повинуясь жесту своего босса, оставила их вдвоем.
Когда Филипп позвонил из Мюнхена и сообщил, что вынужден из-за смерти жены вернуться в Штаты, Трент ответил: «Мне очень жаль!». И теперь он снова сказал:
— Мне очень жаль… Если вам потребуется что-то — буду рад помочь.
— Спасибо, — кивнул Филипп. Сейчас был подходящий момент поставить Трента в известность, что он не сможет вернуться в Мюнхен.
Он уже собирался произнести заготовленную фразу, но миллионер заговорил первым:
— Контракт у нас был на год, но, учитывая ваши… форс-мажорные обстоятельства, я, разумеется, не могу настаивать, чтобы вы возвращались в Мюнхен. Хотя, не буду скрывать, мне бы этого хотелось. В последнее время поведение Мелли изменилось в лучшую сторону, и, думаю, ваше присутствие сыграло тут определенную роль. — Трент пристально взглянул на Филиппа, словно ожидая ответной реплики, но отвечать было нечего, не говорить же: «Да, конечно, это моя заслуга!».
На самом деле Филиппа больше интересовало другое: знает или нет Трент об его отношениях с Амелией — тех, которые не предусматривались его, так сказать, «должностными обязанностями»? Впрочем, и это сейчас волновало его лишь постольку поскольку. Эмоций почти не осталось, лишь какие-то отголоски их еле пробивались сквозь толстую скорлупу безразличия — казалось, прикоснись он к собственной коже, и нащупает пальцами твердую бугристую поверхность.
Сейчас он терпеливо ждал, пока Трент договорит, и можно будет наконец ответить: «Да, вы правы, я не могу сейчас ехать в Мюнхен, мне нужно…».
Нужно брать на себя заботу о Линни — а значит, искать кого-то, кто будет присматривать за ней, пока он на работе. Конечно, Эдна, хоть и ворчит про «безответственность», на самом деле была бы только рада, если бы девочка и дальше жила с ней — но не превратится ли в результате Линни в её маленькую копию, такую же брюзгливую и несносную? Нет, нужно самому учиться быть отцом.
Нужно решать что-то с квартирой: продавать ее или нет — и покупать жилье где-нибудь в пригороде, там чище воздух и Линни будет где гулять…
— Когда мы с вами разговаривали впервые, я сказал, что если вы успешно справитесь с работой, то сможете рассчитывать на повышение. — Похоже, Трент решил пустить в ход дополнительное средство убеждения. — Но должность, которую я хотел вам предложить, появится не раньше весны. Так что, если вы не вернетесь в Мюнхен, некоторое время вам придется поработать на прежнем месте.
…И нужно будет, пока он не купит или не снимет подходящее жилье в пригороде, каждый день после работы возвращаться в пустую квартиру. Возвращаться, зная, что Линнет уже никогда больше не войдет в эту дверь, не улыбнется, не скажет: «Я сейчас, сейчас!»…
Трент наконец замолчал. Вот теперь было самое время ответить. Ответить и идти домой. А завтра нужно съездить и забрать из «Форрест Вью» вещи Линнет — платья, туфли… и тот светлый сарафан с открытыми плечами, в котором он видел ее в последний раз…
Слова не шли с языка, будто что-то сжало горло, не давая вымолвить ни звука. Потому что сейчас он скажет их — и останется наедине с этими бесконечными «Нужно… Нужно…».
Словно почувствовав его настроение, Трент сказал:
— Лучше не отвечайте сейчас, позвоните мне в понедельник. Теперь вот что я хотел спросить — что вы думаете относительно увлечения Мелли всеми этими стеклянными штуками?.. — Достал из под бумаг и продемонстрировал журнал со знакомой обложкой с красными буквами…
В машине, по дороге в Бостон, Филипп вспоминал и добавлял к списку новые и новые «нужно».
Нужно что-то делать с картинами, не могут же они до бесконечности пылиться в мастерской! Может, передать их какому-то музею — с сохранением, разумеется, за собой права собственности — а себе оставить только самые любимые? Наверное, и родители Линнет тоже захотят взять что-то на память…
Нужно разобрать шкаф — вещи, которые она носила… или так и не успела поносить. Там, на полках, между стопками свитеров и пакетами с бельем лежат деревянные шарики, пахнущие ландышем — Линнет покупала их, она любила этот запах.
Покупала… любила…
Линнет… О господи, Линнет — ну почему все так?!
Впереди на шоссе образовалась пробка — машины двигались еле-еле. Справа высветился указатель: через полмили — поворот на запад. Филипп включил поворотник и начал перестраиваться в правый ряд. Через четверть часа он уже мчался в сторону Спрингфилда.
Эдна, разумеется, буркнула, что вежливые люди не являются по ночам без предупреждения (было всего девять вечера). Филипп не стал спорить — молча прошел на кухню.
— Ужинать будешь? — спросила она.
— Не хочется мне супа.
— Есть тушеные овощи и пюре. Линни его любит на завтрак есть.
Это тоже нужно будет выучить — что она любит, что не любит…
— Я поднимусь к ней, ладно?
— Мне только ее удалось угомонить! — сердито мотнула головой Эдна — Но ты же все равно по-своему сделаешь! Долго у нее не засиживайся — я не могу ее потом полночи успокаивать, мне завтра рано вставать.
«Между строк» так и слышалось: «Я даже не буду говорить, почему мне завтра рано вставать — тебе, разумеется, мои дела до лампочки!»
— Почему тебе завтра рано вставать? — терпеливо спросил Филипп.
— У меня одна из продавщиц взяла свободный день, мне придется самой магазин открывать. Руки помой! — велела она, увидев, что он встал. — И не гаси ей ночник — она боится в темноте спать.
И это нужно знать…
Линни не спала — обрадовалась, протянула ручки.
— Папа!
Филипп подошел, перегнулся через сетку и дал обнять себя за шею. Девочка мокро поцеловала его в щеку и повторила:
— Папа…
— Давай, ложись, а я тебя по спинке поглажу.
— А ты не уйдешь?
- Предыдущая
- 43/89
- Следующая
