Лестница из терновника. Трилогия - Далин Максим Андреевич - Страница 79

Северяне на постелях спят, а не принимают гостей. Я собираюсь сесть на пол, - тем более что его застелили войлоком поверх циновки, - но Эткуру хватает меня за руку и тащит к себе.

- Садись сюда. Язычники не могут сделать нормальных подушек - пух лезет, когда на них садишься. Поэтому - сюда.

Да ну и ладно. Я сажусь рядом с ним. Он широко улыбается и толкает меня в плечо:

- Здешнее вино - отрава это, а не вино. Вино - у нас. В Чангране. Тут винные ягоды не растут. Тут ничего не растёт, так. Соня!

Я киваю, улыбаюсь в ответ. Входит Соня - человек-загадка. Мои друзья из Кши-На думают, что он - переодетая девица; у меня есть прямая возможность выяснить, что ж это за странное явление природы.

Пока Эткуру распоряжается насчет вина, я рассматриваю Соню.

На нём - странная одёжка: штаны в плиссированных складках, как юбка, широкий блестящий пояс и рубаха из шелковистой ткани - на тонкой фигурке мальчишки, подростка, хотя для ребёнка Соня слишком высокий. Но, похоже, не девушка: грудь совершенно плоская.

Зато волосы у него длинные и роскошные, заплетены в четыре косы с серебряными зажимами вполне ювелирной работы на концах, перехвачены тонким серебряным обручем на лбу. И обруч - штучное украшение, не холопское: по северным меркам, слуга выглядит шикарнее собственных господ.

А вот лицо у Сони изуродовано. Видимо, клейма рабов - это не художественная вольность рассказчиков, а жестокая правда. А может быть, эта сложная татуировка - жутко выглядящий чёрно-синий орнамент на смуглой коже - считается украшением, а не уродством? Спирали и стрелки орнамента начинаются на лбу, под топазом диадемы, спускаются по переносице, переходят на щёки. Верхние веки отчёркнуты длинными линиями, на подбородке - последняя стрелочка, остриём к губам... Однако, южане татуируют не только женщин? Но - трофеи? Или как?

Возраст за сеткой татуировки определить тяжело, как за вуалью. Заживающая ссадина на скуле Сони нарушает узор справа... эге... Жизнь у него, однако, не малиновый сироп.

И слушая приказ, Соня не смотрит на Эткуру - ресницы опущены, руки сложены на груди - моя невольная ассоциация: "слушаю и повинуюсь". Дослушав, кланяется, бесшумно выходит, пятясь до двери - не поворачиваясь спиной.

- Эткуру, - спрашиваю я, - а Соня - бестелесный?

- Бестелесный, так, - благодушно и небрежно отвечает посол. - И безмозглый. Надоел.

- Как-то он не похож на остальных бестелесных, - говорю я. - Они обычно плотнее, грубее... и лица другие.

- Смотря когда обрезать, - поясняет Эткуру безразлично и непринуждённо, как о животном. - Если в Поре, то будет - как Когу. А если раньше - как Соня. Игрушка.

Лянчинская игрушка. Ага. Теперь понятно, почему с точки зрения северян это - чудовищное оскорбление, даже если сказали в шутку. Нельзя в Кши-На шутить такими вещами.

- Он - раб для спальни? - спрашиваю я, внутренне напрягаясь. Не знаю, как Эткуру отреагирует - северянин мог бы взбеситься из-за одного предположения. Впрочем, принц спокоен, как слон.

- Он - раб для всего. Для спальни - хуже всего, - в тоне мне чудится тень досады. - В этой спальне - я сплю, так. Рабыни Прайда - дома, а здесь - что здесь! Гуо здесь. Лев запретил брать северянок - Барс взбесится. Плебеи-девственники ведут себя, как братья. Невежество.

- "Как братья" в смысле "как львята"?

- Так. Наглые. Грязно.

- У тебя дома остались прекрасные женщины, да, Эткуру?

Принц дёргает плечом:

- Не такие, как гуо. Анну - солдат, у него были прекрасные. В песках. В чужих городах. Э-ээ, как это? Женщины пока. Женщины до. Не совсем. У меня - простые. Но мои и совсем.

Эткуру говорит на языке Кши-На сплошными ребусами, и я решаюсь.

- Эткуру, - говорю я, переходя на лянчинский, - давай разговаривать по-вашему?

Принц хохочет, как мальчишка:

- Хей-я! Ник, ты фыркаешь, как уставшая лошадь! Очень смешно.

Я смеюсь вместе с ним - у меня было маловато языковой практики.

- Это пока, Львёнок! Я обязательно научусь - слушая тебя.

- Да? Хорошо.

В комнату входит Соня. У него в руках широкая плетёная корзина - в таких северяне хранят постельное бельё и некрашеный шёлк, но слуга принца использует её вместо подноса. В корзине - бурдюк, чашки из матового стекла и завернутый во влажную ткань брусок чего-то.

- Смотри, - торжественно сообщает Эткуру, - это вино из Чанграна, это сыр из Чанграна. Это - такой сыр, какой здешним язычникам и не снился.

Соня наливает в чашки золотисто-зеленоватое вино. Эткуру подмигивает мне и пьёт - я пью вместе с ним. Ну да - северяне такого не делают. У северян в ходу сливовое вино, сладкое и крепкое - его легко выпить слишком много и понять это, когда уже нажрёшься до остекленения - или напиток из зёрен ся-и, напоминающий виски и используемый почти исключительно в медицинских целях. Северяне в принципе пьют редко - настоящих алкоголиков я ещё не видел. Лянчинцы привезли гурманскую вещь - сухое вино тонкого вкуса из каких-то неведомых местных плодов; похоже, они кое-что в виноделии понимают.

- Эткуру, это прекрасно, - говорю я искренне. - Почти как у нас дома.

Принц победительно смеётся.

- Конечно! У нас всё хорошо, Ник. Наши земли - лучше, наша вера - лучше, наши люди - лучше... Что ты тут делаешь до сих пор - в этой холодной скучной стране? Почему не подался на юг?

Я отламываю кусочек сыра. Похоже, пожалуй, на брынзу, но нежнее и не так солоно.

- Расскажи мне о Чангране, Львёнок, - говорю я. - Мне очень хочется послушать о твоей прекрасной земле.

Эткуру пьёт, мечтательно улыбается.

- Дворец Льва из Львов, Владыки Огня, Ветра и Воды, Государя Вселенной, Повелителя Судеб - не то, что этот барак, Ник. Ты представь: даже пол выложен плитками самоцветов, а стены - в драгоценной резьбе, или в мозаике, или в коврах. Розы заглядывают в окна, птицы поют, тепло всегда... лучшая псарня в Белых Песках, лучшие конюшни. Ты бы видел лошадей! Нашим лошадям холодно здесь - вот эти, что привезли нас сюда - так, вьючная порода, для караванов - а скаковые лошади! Это порыв ветра, покрытый золотым атласом, понимаешь? - и отхлёбывает вина. - И поле для скачек гладкое, как стол. Необрезанные жеребцы по нему не скачут - летят...

- Любишь лошадей, Львёнок?

- Люблю скачки. Люблю лошадей - диких жеребцов. Знаешь, Ник, с лошадками можно ладить - если силён духом... страх они чуют, но и силу уважают. Как я выиграл скачки в день Небесного Взора, а! Сам Лев надел этот перстень мне на палец...

Хороший перстень. Прозрачный топаз в золоте занятно смотрится рядом с очевидным кастетом в виде львиной головы из закалённой стали. Ага, наш Эткуру начал хвастаться... южанин! Темперамент соответствующий...

- Наверное, под тобой был прекрасный конь, да?

- Ник, да что! Ураган, смерч - а не конь! Чёрный сполох, копыта земли не касаются... Знаешь, я потом приказал сводить его с другими жеребцами - ни один не смог сразиться с ним на равных! У него сейчас табун кобыл, жеребята - чудо, какие жеребята... Пару я отобрал, не буду продавать... жаль, нельзя показать тебе - ты, кажется, что-то понимаешь, не то, что здешние язычники!

Отхлёбывает ещё и улыбается совершенно лучезарно. Душка наш Львёнок, когда выпьет.

- А северные лошади тебе не нравятся, да?

- Северные... да не то, чтобы они были совсем плохи. Жеребец Ча, рыжий - он ничего, да, у него резкие движения, ноги сильные, маленькие ушки... Я посмотрел бы на конюшню Барса...

Есть контакт! Я обещаю Эткуру показать конюшню Барса, и слушаю, как он хвастается, перемежая информацию с ностальгией. Бедняге Эткуру не хватает сильных ощущений; он привык скакать верхом на диких лошадях, рубиться с солдатами, смотреть на собачьи и паучьи бои или, в крайнем случае, на жонглёров факелами и ножами. Пижоны-северяне нагоняют на него тоску - гордому сыну Юга тут сдохнуть можно от изысканности. Вдобавок, в отличие от Анну, Эткуру не так уж и нравится это полувоенное положение, постоянное таскание на себе ритуального железа вместо шикарных придворных костюмов, ночлеги на жёстком и еда, к которой тяжело привыкнуть. Свита - личная гвардия старого Льва - слишком стара и слишком угрюма, чтобы играть с принцем в поединки, а Анну, предатель, променял сородича на мерзавца Ча с его белокурой косой. Вдобавок, при Эткуру нет женщин, а вокруг ходят красавицы, которые ему запрещены. Он пьёт и жалуется.