Выбери любимый жанр

Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич - Страница 9

Изменить размер шрифта:

Мамаша хулигана Еписеева – а это была та самая хорошенькая блондиночка из первого ряда – вжала голову в плечи и приготовилась выслушать приговор. Она и сама понимала, что по ее сыну плачет даже не слесарное ПТУ, а колония для малолетних преступников.

– На ком же мы остановились, друзья мои? – сердечно спросил я свою аудиторию.

– На Владимире Еписееве! – нагло крикнул с галерки оскорбленный герр Шаес. – Этот тип чуть не изнасиловал мою дочь…

Дерзкий выпад остался незамеченным. Я вышел из-за кафедры и остановился у доски.

– Попрошу подняться родителей Володи…

Красная, как венгерский маринованный помидор, блондинка с трудом вылезла из-за парты и, уткнув взгляд в пол, замерла. Будто ожидала с моей стороны физической экзекуции. Но экзекуции не последовало.

– Как вас зовут? – ангельским голосом спросил я блондинку.

– Ма… Маша, – пролепетала она. – То есть… Мария Антоновна…

– Спасибо вам, Мария Антоновна, – немедленно отреагировал я. – Огромное спасибо за сына!

– Да он же моему Лешке… Карнаухову чуть ухо ножом не отрезал, – подала голос какая-то толстая особа.

– Все сфабриковано! – объявил я, как прокурор, который проспал весь процесс и принял себя за адвоката. – А впредь, – это уже касалось всех родителей, – попрошу не марать светлого имени Владимира Еписеева. И точка! – резюмировал я.

Уважительная тишина была мне ответом. Я прошелся вдоль доски.

– На этом считаю собрание закрытым. Вопросы есть?

Вопросов не было. Даже герр Шаес примирился со своим статусом родителя малолетней преступницы.

Я бодро вышел из класса и направился в туалет. Попить. Пока я шел по коридору, до меня не донеслось ни звука. Только мои железные командорские шаги гулко двоились в простенках школьных коридоров.

Войдя в туалет, я с наслаждением открыл кран и повис над заплеванной учениками раковиной. Во время долгого процесса наполнения организма вожделенной влагой до моего слуха доносились робкие родительские шаги. Они шелестели по коридору и удалялись вниз по лестнице.

Наконец я напился, закрутил кран и весело вышел из туалета. У лестничной площадки меня ждала Мария Антоновна Еписеева.

Я попытался невозмутимо пройти мимо матери хулигана (напившись, я уже не сомневался, что Еписеев – именно хулиган), но она загородила проход своей худенькой грудью.

– Арсений Кириллович, – прошептала она со слезой в голосе. – Арсений Кириллович!

– Да, Мария Антоновна, я вас слушаю…

– Вы первый, кто хоть как-то похвалил моего сына… Я так вам обязана… Скажите, что я могу для вас сделать?

– Что вы, – смутился я, подумав, что дамочка собирается броситься в мои, в общем-то теоретически готовые принять ее, объятия. Надо как-то выкручиваться: – Володя, конечно, не святой, но… Но…

И тут я замолчал, не зная, что сказать. Виталькин допинг начисто выветрился из моей крови. Мария Антоновна Еписеева с готовностью помогла мне:

– Знаете, Арсений Кириллович, – я увидел, что по щекам этой миловидной женщины течет синеватая тушь, – приходите ко мне в гости. Скажем, завтра… Часиков в семь… Ведь ваша жена не будет против? Ну в крайнем случае скажете ей, что вы забежали домой к ученику…

– У меня нет жены, – виновато пробормотал я.

Глаза Марии Антоновны на мгновение озарились нечеловеческим огнем.

– Ну тогда тем более, вы должны прийти. Вы придете?

– Но я не знаю вашего адреса…

Я уже попался на эту хитро заброшенную удочку. Меня начали водить и скоро должны были подсечь.

– Вы найдете его в журнале, – хитро прищурилась она.

Подсечка состоялась. Оставалось судорожно забиться на берегу и по-рыбьи разинуть рот.

– Приду.

К моему удивлению, Мария Антоновна встала на цыпочки и чмокнула меня в щеку. Наверное, оставила след от помады. И синей туши.

Мадам Еписеева развернулась и грациозно засеменила по лестнице, предоставив мне возможность полюбоваться ее удаляющейся фигурой. Застыв на месте, я проводил ее взглядом.

Внезапно в дальнем конце полутемного коридора послышался шорох. Что-то скрипнуло. Кто-то поперхнулся и закряхтел. Зашуршали шаги, сопровождаемые мерным позвякиванием. Я напряженно вгляделся в темноту. Ничего. Я хотел было начать спускаться, как совсем рядом со мной раздалось:

– Все ходите, а знаний-то – нет!

Я обернулся. Передо мной в синем замызганном халате стоял Константин Кузьмич – «К в кубе» – наш директор. В одной руке у него болталась связка ключей от многочисленных кабинетов, где он по семейному долгу преподавал разнообразные предметы. Вторая рука директора Рогожина была занята чьим-то классным журналом, на котором, как на блюде, высилась горка глазированных сырков с ванилью из школьного буфета.

– Домой? – маразматическим голосом спросил меня «К» и блеснул лысиной.

– Да, – устало согласился я и двинулся вниз по лестнице.

Глава 7

В темном переулке

Что бы это могло значить, думал я, пробираясь темным двором к Катькиному дому (вернее, к таксофону, который стоял в этом дворе: без уведомительного звонка я никогда и ни к кому не заявляюсь), неужели Мария Антоновна втюрилась в меня по уши? Быстро, быстро… А может, ее приглашение и в самом деле лишь обычная благодарность? Хорошему учителю.

Это я-то – «хороший учитель»! Пришел на собрание пьяный, все перепутал… И вот, пожалуйста, теперь расхлебывай.

К мадам Колосовой я отправился с двоякой целью. Точнее, цель-то у меня была одна – обсудить наболевшие за день вопросы. А вот тема этого разговора была как раз двоякой.

Во-первых, выговорить Катьке за ее подружку Марину. Кого она мне, в конце концов, подсунула! Или Кэт настолько плохо меня изучила (за столькие-то годы общения!), что принимает за законченного идиота, способного клюнуть даже на такой персонаж, как эта театрально-озабоченная Марина?

Во-вторых, я намеревался посоветоваться с «подругой дней моих суровых» о приглашении на вечер к Марии Еписеевой. Все-таки женщин Катька знает гораздо лучше меня. Надо отдать ей должное…

Зайду и спрошу прямо в лоб: что делать? (Вернее, как понимать.) А потом уж как следует отчитаю за Мариночку. Нет, лучше сначала как следует отчитаю, а потом спрошу…

Вообще-то хорошо иметь подругу, подобную Кэт. У меня, конечно, есть и друзья. Например, тот же Ленька Тимирязьев. Или вновь объявившийся Виталька Рыбкин. Леньке я, разумеется, могу сказать многое. Почти все. Но не скажешь же ему, убежденному холостяку и в чем-то даже женоненавистнику, что собрался жениться, правда пока не знаю на ком. В самом лучшем случае Тимирязьев обронит: «Да ты что, старичок, опупел? Может, за пивом сбегать – здоровье поправишь?» А в худшем… Словом, серьезно он к этой информации даже теоретически не сумеет отнестись. Какие тут дельные советы?

Что же до торговца кетчупом Рыбкина… если мы и были некогда близкими друзьями, то теперь нас разделяет огромная пропасть… Я не говорю финансовая – мозги у нас с Виталькой слишком разные. Впрочем, и всегда таковыми были. По молодости это как-то не очень понимаешь. Просто тебе приятно общество какого-то человека, вот ты и общаешься. И только-то…

Постой, постой, – плавное течение мыслей внезапно застопорилось, – во сколько завтра следует явиться к Машеньке? В моей голове Мария Антоновна Еписеева уже почему-то трансформировалась в Машеньку. Елки-палки, тогда же, когда и к Витальке. В семь. Этого еще не хватало. Да Виталька убьет меня (кто знает, может, и в прямом смысле?), если я не приду на встречу с этой его… как ее?.. Ларисой!

Звонить было уже поздно. Это, разумеется, не касается Катьки. Ей я могу позвонить хоть в четыре утра. Ладно, завтра позвоню и извинюсь, с облегчением решил я. Мои мысли вновь заструились плавным потоком.

Вдалеке замаячила полуразрушенная будка телефона-автомата. Я устремился к ней, в голове возник довольно пасторальный образ мадам Колосовой. В моем утопическом представлении она была весьма тонкой натурой, способной понять тебя с полуслова, пожалеть, дать совет, денег, накормить и уложить спать.