Выбери любимый жанр

Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич - Страница 10

Изменить размер шрифта:

Отчасти Катька, разумеется, соответствовала этому эпическому образу. Я почти любил ее, напрочь забыв о том, что приключалось со мной уже не раз. Я склонен идеализировать людей, которых не видел хотя бы день. А когда эти люди оказываются во плоти и крови, а не той иконой, что создал я в своем воспаленном воображении, я начинаю возмущаться.

Вот наконец и телефонная будка. На втором этаже дома, к которому привалилось это убогое сооружение, красновато светилось Катькино окно. В подворотне у подъезда мадам Колосовой кучковались какие-то подозрительные личности.

Я заглянул в будку через разбитое стекло. Проверить, не срезана ли трубка и вообще имеется ли сам телефон. Все было в порядке. Я смело шагнул в заплеванную темноту и снял тяжелую трубку. Гудок тоже был на месте. Личности в подворотне слегка оживились.

– Кать, – сказал я после бодрого, несмотря на позднее время, Катькиного «але», – к тебе можно?

– А-а, Васильев… Объявился, голубчик. Что ж, заходи, если не боишься сюрпризов, – непонятно отозвалась моя подруга. – Через сколько лет мне ожидать твоего пришествия?

– Я из автомата. Так что минуты через две…

Минуты через две я стоял в плотном кольце тех самых личностей, что от скуки толклись в подворотне.

– Брат! – миролюбиво обратился ко мне щуплый человечек в короткой кожанке и тут же, вопреки всяким правилам стиля, добавил: – Рваные гони! Мелочишкой побалуй!

Не успел я ответить, как из задних рядов раздалось:

– Да что ты цацкаешься с этим очкариком! Дай ему в рыло, и будет с него…

Голос показался мне знакомым, и я инстинктивно вытянул шею, чтобы посмотреть, кому он принадлежит. Видимо, человек в кожанке воспринял этот жест как некую угрозу и, подпрыгнув, с размаху залепил мне кулаком в переносицу. Мои очки сложились пополам. Я как сноп рухнул в лужу, успев меланхолично подумать: «Это уже четвертая пара за год. До зарплаты далеко. На какие, спрашивается, шиши…» Мысль утонула в мягком мареве. Это был нокаут.

– Ты что это там, стервец, роешься? – услышал я напоследок Катькин голос откуда-то сверху (видимо, она вышла на балкон). – А ну проваливай отсюда, пока…

«Он лежал на песке, раскинув ноги в парусиновых брюках, и ловил последние лучи уходящего солнца. Последние лучи в его благородной жизни…» Кто же это написал?

Я почувствовал чьи-то пальцы во внутреннем кармане своего пальто. Открыв глаза, увидел над собой напряженное бугристое лицо нашего физкультурника Мухрыгина и отворот знакомой адидасовской куртки. Я хотел что-то сказать. Вроде: «Все грабишь, а знаний-то – нет», – и провалился в глубокий омут.

Рефери медленно досчитал до десяти. Я выбрался из нокаута и открыл глаза. Адидасовца Мухрыгина рядом не было. Вместо физкультурника надо мной склонились рыжие космы взволнованной мадам Колосовой. Может, Мухрыгин мне попросту пригрезился?

– Ну ты как, ничего? – спросила Кэт, подбирая с моей груди заботливо сложенные хулиганами руины очков.

Я промямлил нечто невразумительное. Катька покрутила два стеклянных кругляшка с дужками.

– Здорово они тебя, Васильев, здорово. Надо было посещать в детстве секцию бокса. Ладно, очки я склею. Скотчем. И видно ничего не будет… То есть никто не заметит. Потом купишь новые. А кстати, – вдруг озаботилась моя подруга, – как у тебя с наличностью? В твоем трупе кто-то копался.

Я запустил дрожащие грязные пальцы в карман. Там, разумеется, было пусто. Я принялся обшаривать внутренние швы. Но Кэт снова подала голос:

– Васильев, ты что, в луже на всю ночь устроился?

– Мне вообще-то только к восьми на работу.

Я зашевелился и попытался встать. Катька подлезла мне под руку и пропыхтела:

– Ну и слонина же ты, Васильев. В кого только, не пойму…

Обнявшись, словно пьяные водопроводчики или влюбленные шестиклассники, мы с Катькой медленно побрели к подъезду. Над ним тускло светилась бесполезная лампочка.

– Ой! – вдруг вскрикнула Кэт. – Сень, ты себя видел?

– Да, – ответил я, – и неоднократно. Видишь ли, уже несколько десятилетий я иногда заглядываю в зеркало.

– А в данный момент?

– Зеркало забыл, – съязвил я.

– Ну и хорошо. Лучше ты сегодня в него не заглядывай.

Но встречи с зеркалом избежать мне не удалось. Прямо с порога, в грязных ботинках и пальто, Катька протащила меня в свою розовенькую чистую ванную. Пока она набирала воду, чтобы замочить поруганную преступниками одежду, я неуверенно покосился на зеркало. Из-за флакончиков и тюбиков, толпящихся на стеклянной полочке, на меня глянула помятая близорукая морда. Под глазами морды медленно, но верно растекались два фиолетовых пятна. Я отпрянул.

– Слушай, – оторвалась мадам Колосова от ванны, – может, тебе голову забинтовать? Все лучше, чем такая акварель…

Я хотел было отказаться, но не успел.

– Прямое попадание в переносицу, – прощебетал знакомый голосок и тут же успокоил: – Гематомы будут еще больше. Это я говорю как врач.

Я обернулся. В дверь ванной просунулась каштановая прядь, а за ней – голова театралки Марины.

– Это и есть твой сюрприз? – недовольно буркнул я.

Катька молча погрузила мое пальто в воду.

Глава 8

Примите соболезнования

– Ты понимаешь, он такая сволочь! – говорила Марина, обращая на меня не больше внимания, чем на диван, на котором я сидел. – Я ему говорю, ты что же, не понимаешь, что я ночь не спала? Хоть бы позвонил! А он в ответ – какая ерунда! Мне некогда было, а у тебя все время занято… А сам водяру глушил в редакции своей. Потом, небось, к бабе поехал… Некогда ему! Хоть бы денег от этой его занятости прибавилось! Третий год живем на мою зарплату!

– Ну а ты чего? – не выдержала Катька. Уже четверть часа разговор крутился вокруг взаимоотношений Марины и ее непутевого мужа.

– А что я? Не удержалась и выложила ему все как есть. Обозвала его идиотом. И говоришь ты, мол, как идиот, и ешь как идиот, и уходишь как идиот, и приходишь – тоже как идиот. И вообще, если бы кто-нибудь устроил конкурс идиотов, ты бы наверняка занял первое место. Так и сказала! Он, разумеется, покраснел от ярости, а я продолжаю: хотя нет, ты бы занял второе…

– А он чего? – опять вставила Катька.

– Он? А он спрашивает: почему это второе?

– А ты?

– А я отвечаю: да потому, что ты – идиот!

– И

– Сильно! – Катька восхищенно зашелестела ресницами. – И что дальше?

– А дальше, – Марина энергично всхлипнула, – дальше он хлопнул дверью…

– И до сих пор не объявился?

– До сих пор. – Марина готова была зареветь в голос. – Может, ты позвонишь, Катюш? Вдруг он дома, а я у тебя…

– Что-то я не пойму, – Кэт покачала головой, – зачем он тебе нужен, если он такой идиот?

– Люблю я его все-таки.

– Ну и дура! – гневно объявила мадам Колосова.

– Ну почему дура-то, Катюш. Ты же знаешь, Сашка – гений. Без комментариев. Славик Мошкарев по сравнению с Сашкой полный ноль…

– Еще раз дура, – повторила Катька уже спокойней.

Я решил, что она сейчас отвернется и начнет смотреть биржевые новости.

Как бы не так! Подобные номера проходят только со мной. Вместо этого Кэт повернулась к подруге и участливо заметила:

– Марин, но всех-то гениев не прокормишь. Да и рук не хватит, чтобы все вонючие носки перестирать…

Марина поникла на диване. В картинной позе князя Меншикова в Березове. В руке истой театралки дымилась тоненькая белая сигаретка, диаметром с ноздрю кролика. Страдалица перевела глаза в густом вечернем макияже на Катьку и мечтательно протянула:

– И вовсе они не вонючие…

Женщины… Иногда я задумываюсь над вопросом: «Хотел бы я быть существом другого пола?» И неизменно отвечаю: «Нет, не хотел бы». Этот неизбежный ответ вызревает во мне вовсе не от мужского самолюбия. Скорее наоборот. Быть одного пола с мужиками тоже подчас нелегко.

Редкий индивид из нашего брата хотя бы туманно представляет, что же он такое. А чаще всего он являет собой грубое и упертое существо, тонкость которому чужда, желания которого примитивны, а амбиции – грандиозны. Разумеется, такой человек не способен понять ту, что находится рядом (а тем более поодаль). Он и товарищей-то своих с трудом понимает. А если понимает, то как-то однобоко, в основном если в это понимание вмешивается алкоголь.