Ключи от царства - Кронин Арчибальд Джозеф - Страница 31

• Предыдущая
• 31/88
• Следующая

Фрэнсис слишком хорошо знал своего товарища и не стал настаивать на своем.

Когда они вернулись в Тайнкасл, он расстался со своим коллегой и пошел к больному на Глэнвил-стрит. Один из членов его клуба, мальчик по имени Оуэн Уоррен, несколько недель тому назад сильно ушиб ногу во время игры в футбол. Мальчик был беден и истощен. К своему ушибу он отнесся небрежно. Когда, наконец, вызвали районного врача, у него на голени уже образовалась страшная язва.

Вся эта история очень успокоила Фрэнсиса, тем более, что доктор Таллох не был уверен в прогнозе. В этот вечер, стремясь подбодрить Оуэна и его измучившуюся мать, Фрэнсис совершенно забыл об их необычной и непонятной для него экскурсии. Однако, когда на следующее утро из комнаты декана, послышались громкие угрожающие звуки, он снова вспомнил о ней.

Великий пост был ужасным испытанием для декана Фитцджеральда. Он был человек праведный и соблюдал пост. Но поститься ему было мучительно — его полное красивое тело требовало привычной вкусной и питательной пищи. Пост не только изнурял его здоровье, но и портил его характер. Отец Фитцджеральд становился замкнутым, ходил словно никого не видя и каждый вечер ставил крестик в календаре.

Хотя Ансельм и был его любимцем, ему все же требовалось немалое присутствие духа, чтобы докучать декану в такую пору. До Фрэнсиса доносился резкий раздраженный голос отца Фитцджеральда и глубокий, убеждающий и умоляющий голос Ансельма. В конце концов, мягкий голос восторжествовал, и Фрэнсис подумал, что так же капли воды точат гранит одним только упорством.

Через час декан вышел из своей комнаты с очень недовольным видом. Отец Мили ждал его в вестибюле. Они вместе сели в кэб и уехали в сторону центра города. Они отсутствовали три часа и вернулись только к ленчу. На этот раз декан нарушил свое правило — сел за стол вместе с помощниками. Он не стал ничего есть, но велел принести себе большую чашку кофе по-французски (единственная роскошь, которую отец Фитцджеральд позволял себе в безрадостной пустыне самоотречения). Декан сидел боком к столу, скрестив ноги, красивый и элегантный, потягивал черный ароматный напиток и распространял вокруг себя атмосферу теплоты, почти товарищества, словно какой-то внутренний восторг, переполняя его, изливался наружу. Он задумчиво сказал Фрэнсису и польскому священнику (удивительно было уже и то, что он и на Слукаса смотрел по-дружески):

— Ну, мы можем благодарить отца Мили за его настойчивость… особенно принимая во внимание мое ужасное неверие. Конечно, я просто обязан быть крайне скептичным в отношении некоторых… явлений. Но я никогда не видал и не мечтал увидеть нечто подобное в моем собственном приходе… — он замолчал и, подняв кофейную чашку, сделал широкий жест в сторону старшего помощника, как бы передавая ему слово. — Не хочу лишать вас удовольствия самому рассказать им, отец.

Отец Мили слегка покраснел от волнения. Он откашлялся и заговорил с готовностью и серьезностью, как будто этот случай надо было излагать по всем правилам ораторского искусства.

— Одна из наших прихожанок, молодая девушка, давно уже страдающая от слабого здоровья, в понедельник на этой неделе вышла прогуляться. Дата — поскольку мы желаем быть абсолютно точными — пятнадцатое марта, время — половина четвертого дня. Прогулка ее не была бесцельна — девушка эта очень набожна и не склонна к праздности и легкомыслию. Она гуляла по предписанию врача, чтобы подышать свежим воздухом. Ее врач — доктор Уильям Брайн (Бойль Кресент, 42), которого все мы знаем, как врача безупречной, я бы сказал, высочайшей честности. Итак, — отец Мили глотнул воды и продолжал, — итак, когда она возвращалась с прогулки, тихонько шепча молитву, ей случилось проходить через место, которое мы знаем, через Мэриуэлл.

Начинало смеркаться. Последние лучи солнца еще замешкались и озаряли своим чистым сиянием все вокруг. Молодая девушка остановилась, чтобы полюбоваться этим прелестным видом, как вдруг она с изумлением увидела, что перед ней стоит дама в белом платье и голубой накидке, с венцом из звезд над головой. Движимая инстинктивным благоговением наша девушка упала на колени. Дама улыбнулась ей с невыразимой нежностью и сказала: «Дитя мое, хоть ты и очень слабенькая, но ты та, которая должна быть избрана. Потом, полуобернувшись, опять обратилась к охваченной благоговейным страхом девушке: „Разве не печально, что источник, носящий мое имя, пересох? Запомни! То, что произойдет, произойдет для тебя и для таких, как ты“. И, улыбнувшись в последний раз своей прекрасной улыбкой, она исчезла. В то же мгновение из бесплодной скалы забил источник чудесной воды.

Отец Мили кончил. Все молчали. Затем декан снова заговорил:

— Как я уже сказал, мы подошли к этому деликатному вопросу с откровенным недоверием. Мы не ожидаем, что чудеса могут произрастать на каждом кусте крыжовника. Молодые девушки, как известно, очень романтичны. А возникновение источника могло быть простой случайностью. Однако, — в его голосе прозвучало глубокое удовлетворение, — я только что очень долго расспрашивал эту девушку вместе с отцом Мили и доктором Брайном. Как вы сами можете себе представить, это величественное видение было для нее большим потрясением. Она тут же слегла в постель и больше не вставала, — голос его зазвучал медленнее, словно отягощенный громадной значимостью произносимого. — Хотя она совершенно счастлива, нормальна и хорошо упитанна, но за все эти пять дней она не притронулась ни к еде, ни к питью, — он помолчал, словно отдавая дань весомости этого поразительного факта. — Более того… более того… на ней видны совершенно ясно, безошибочно и неопровержимо благословенные стигматы!^[27] — Он торжествующе продолжал: — Хотя об этом еще слишком рано говорить, хотя надо найти еще окончательные доказательства, но у меня сильнейшее предчувствие, я почти убежден, что нашему приходу выпало по милости Всемогущего Бога счастье участвовать в чуде, подобном, а может быть, и превосходящем недавнее чудо в пещере Дигби и более старое и уже ставшее историей чудо в Лурде.

— Кто эта девушка? — спросил Фрэнсис.

— Шарлотта Нейли.

Он в изумлении смотрел на декана и уже открыл рот, чтобы сказать, что Шарлотта…, но ничего не сказал. Молчание было очень выразительным.

В последующие несколько дней волнение в церковном доме все возрастало. Декан Фитцджеральд лучше кого-нибудь другого знал, как поступать в такой сложной ситуации. Человек искренне благочестивый, он был мудр и в житейских делах. Его научила этому долгая (и не всегда легкая) работа в местном школьном совете и в муниципалитете. Ни слова, ни намека на случившееся не должно было просочиться даже в самом узком приходском кругу. Все было сосредоточено в руках самого декана, и он не собирался ничего из них выпускать, пока не будет вполне готов к этому.

То, что произошло так удивительно и неожиданно, вдохнуло в него новую жизнь. Уже много лет не испытывал он такого внутреннего подъема, вызванного причинами и духовного и материального порядка. В нем благочестие странным образом сочеталось с честолюбием. Исключительно одаренный умственно и привлекательный физически, отец Фитцджеральд, казалось, был предназначен для быстрого продвижения в церковной иерархии. И он страстно желал этого продвижения, может быть, не менее страстно, чем процветания самой святой Церкви. Тонкий знаток современной истории, декан Фитцджеральд часто сравнивал себя с Ньюменом^[28]. Он считал, что заслуживает такого же высокого положения. И, однако, подобно судну, попавшему в штиль, отец Фитцджеральд застрял в приходе святого Доминика. Единственное повышение, которое он получил в награду за двадцать лет отличной службы, было не имевшее никакого значения возведение его в сан декана, очень редкий в католической церкви, из-за которого к тому же за пределами родного города его часто принимали за англиканского священника, что было ему уж совершенно не по душе. Может быть, отец Фитцджеральд понимал, что его не любят, хотя и восхищаются им.

• Предыдущая
• 31/88
• Следующая