Стопроцентно лунный мальчик - Танни Стивен - Страница 22

• Предыдущая
• 22/64
• Следующая

Она вскарабкалась по лесенке, по которой древние когда-то спустились на лунную поверхность. Она поднималась легко, словно парила в воздухе, как и положено существу из мира с увеличенной силой тяжести.

Иеронимус не мог пошевелиться. Его как будто парализовало. В переливах неоновых огней она взошла на груду археологического мусора — трудно поверить, что когда-то человечество зашвырнуло сюда эту штуковину, символ невиданных надежд и великой отваги, — взошла, как на алтарь, построенный в глубокой древности ради ее появления именно здесь, именно сейчас.

Подошла вплотную к нему, и мир застыл. Их окутала тишина. Огромные птицы недвижно зависли в воздухе.

Человечество затаило дыхание.

Ее губы шевельнулись.

— Привет! Я с Земли. Увидела тебя издалека. Ты — стопроцентно лунный?

— Да.

Ее улыбка стала шире. Извержение вулкана разорвало Луну пополам. Иеронимус ничего вокруг не видел, только удивительные черные глаза. Ее произношение…

— Я очень хочу с тобой поговорить. Можно?

— Да. Да, конечно.

Другие школьники мгновенно перестали что-нибудь значить. Превратились в серые, тусклые тени, поблекли и растворились на фоне сверкающего городского пейзажа. Все исчезло, кроме нее. Девочка с Земли, запретной планеты, беспокойного мира его предков. Ничего чудеснее он в жизни своей не видел.

— Тебе не понять, что я вижу. Это невозможно объяснить словами.

— Все можно объяснить словами.

— Это — нельзя.

Только Брейгель и Клеллен заметили, как они ушли от развалин ЛЭМа. Пит, как примерный мальчик, тут же забеспокоился, не будут ли Иеронимуса ругать за прогул. Брейгель, к тому времени начавший испытывать к спортсмену дружескую симпатию, разъяснил, что данный случай не прогул, а всего лишь независимое решение перенести научные изыскания на более удобное время, или, выражаясь в своеобразной манере Брейгеля, флукстуация беховрического поведения, ухрюченная в лунном конституционном суброндарии, допускающем определенные инфузии и маргиноидные консенсусы в самом корпунцелярном смысле. Пит решил, что это звучит логично, особенно когда Клеллен подарила ему еще один роскошный поцелуй, пробирающий до мурашек по хребту. Сердце Пита затрепетало. «Где ты выучилась так целоваться?!» — воскликнул он, еле переведя дух.

Весь класс повели в расположенный поблизости музей, а Брейгель, Пит и Клеллен свернули в какой-то бар. У Брейгеля было поддельное удостоверение личности, а у Пита — несколько лишних долларов. Они взяли всем по пиву, потом еще и еще, и в итоге три часа спустя вернулись к автотранспу совсем косые. Иеронимус не показывался. Учителя не стали его искать, для них он был сейчас одним из дебилов, а кому какое дело до этих отморозков, они и без того вечно прогуливают. Обратный путь прошел без приключений, только Пит и Клеллен очень уж увлеклись взаимными ласками. Брейгель всю дорогу проспал. Ему повезло — мать не заметила запах алкоголя, потому что и сама спьяну вырубилась прямо на полу. Клеллен страшно боялась, что подумает отец, если увидит дочь с размазанной помадой и заметит, что от нее разит пивом. Целую пачку мятных пастилок сжевала на всякий случай, но, к счастью, действенность этого метода испытать на практике не пришлось: когда она вернулась домой, отец развлекался в спальне с очередной подружкой. Клеллен тихонько прокралась к себе в комнату и подперла дверную ручку стулом. Пит никогда раньше не напивался и оказался совершенно не готов к резко отрицательной реакции своего организма на спиртное, не говоря об ужасе родителей при виде блюющего посреди гостиной сына.

Ринго Рексафин всю ночь сходил с ума от беспокойства. Позвонил в школу, но там даже не знали, что Иеронимус пропал. В полицию Ринго обращаться не стал. Не доверял он полицейским — они готовы прицепиться к любому предлогу, лишь бы обвинить стопроцентно лунного гражданина в преступлении под названием «оптическая агрессия», даже если ничего подобного не произошло в действительности. А тут еще ужасный случай в метро накануне… Ринго не находил себе места, всю ночь метался по квартире. Несколько раз чуть не задохнулся. Никогда еще ему не было так страшно. Выпил, не пьянея, три стакана виски — легче не стало.

Иеронимус явился в пять утра. Отец наорал на него и чуть было не дал пощечину — впрочем, облегчение все-таки перевесило. По крайней мере, живой пришел…

Было утро субботы. Иеронимус проспал до полудня.

— Ты представляешь себе, как может выглядеть четвертый основной цвет?

— Пробовала представить, не получается.

— Есть три основных цвета: красный, желтый, синий.

— Знаю.

— Попытайся вообразить четвертый.

— Сразу приходит в голову зеленый.

— Зеленый — смесь желтого с синим. Попробуй еще.

— Фиолетовый? Четвертый основной цвет — фиолетовый?

— Опять мимо.

— Какой-нибудь серо-буро-малиновый?

— Это вообще не сочетание цветов! Его нельзя получить, смешивая другие оттенки. Это основной цвет, понимаешь?

— Так не бывает! Если рассуждать логически, четвертого основного цвета не существует.

— Существует. Я знаю, я видел. Наверное, есть и пятый, и шестой. Может, их бесконечное количество, только мы не все воспринимаем. Ты видишь три основных цвета. Я — четыре.

— Скажи, на него смотреть больно? Голова болит?

— У меня от очков голова болит.

— Зачем надо их носить? По-моему, это перестраховка.

— Я по закону обязан носить защитные очки.

— Какой-то несправедливый закон! А что будет, если вы все откажетесь подчиняться?

— Будет массовая истерия, ты даже представить себе не можешь.

— Почему у кого-то должна быть истерика, если человек снял очки?

— Если я сниму, у тебя тоже будет истерика.

— С чего ты взял? Ты меня совсем не знаешь.

— Неважно. Если я сниму очки, ты станешь биться в истерике.

— Докажи! Сними очки!

— Нет. Меня посадят.

— Бессмыслица сплошная.

— Нет, правда. У меня глаза четвертого основного цвета. Если ты их увидишь, у тебя в мозгу случится короткое замыкание.

— Покажи!

— Не могу. То, что я с тобой об этом говорю, — уже нарушение закона.

— Покажи глаза!

— Один человек умер оттого, что посмотрел мне в глаза.

— Я не умру.

— Может, и нет, но ты никогда больше не будешь прежней.

— Вот и хорошо!

Они разговаривали на ходу. Иеронимус и раньше встречал землян, но те все были взрослыми, а она — подросток, как и он. До чего грациозно она двигается — как балерина, почти летит, причудливо взмахивая руками. И такой восхитительный, чарующий акцент. Она назвала свой родной город на Земле, но Иеронимусу название ничего не говорило — он просто слушал ее речь, как музыку.

Они прошли мимо гигантского казино, где только что вспыхнул пожар. Игроки большими группами покидали здание. Примчалась пожарная машина, въехала прямо на тротуар, пожарники бегом бросились в казино. В глубине его бушевало оранжевое пламя. Из этого пекла доносились испуганные голоса, вопли. Собиралась толпа.

Зеваки мешали пожарным разворачивать свое оборудование. Трое прохожих затеяли скандал с бригадиром пожарников: они были недовольны тем, что грязный пожарный шланг растянули прямо поперек дороги. Пока они спорили, в здании грянул взрыв, с новой силой взметнулись языки пламени.

Один из троицы, в модном ярко-синем блейзере и шляпе из алюминиевой фольги, громко возмущался неаккуратностью пожарных.

— Что за наглость! — разорялся он. — Суете свои поганые шланги людям под ноги, чуть нам ботинки не испачкали!

Бригадир, не слушая, выкрикивал команды в старомодную наручную рацию. Подошел еще один пожарный, и они вдвоем принялись швырять какое-то громоздкое оборудование рядом со шлангами. Прохожий в алюминиевой шляпе взъярился пуще прежнего:

— Безобразие! Вы нас чуть не измазали!

Бригадиру было не до него. Под грохот очередного взрыва второй пожарник обратился к зеваке:

• Предыдущая
• 22/64
• Следующая