Изумруд твоих глаз (СИ) - "Росса" - Страница 65
- Предыдущая
- 65/73
- Следующая
- Будешь дежурить около него? – добродушно усмехнулся он.
- Буду.
- Я тоже, - Йоун подошёл к нам. – Я должен быть рядом с внуком.
Снова потянулись часы ожидания. День, второй, третий... Женька не приходил в себя. Никаких изменений. Ему не становилось хуже, но и лучше тоже. Три дня я безвылазно провёл в палате, покидая её лишь на несколько минут. Мне казалось, что если я уйду, Женьке сразу станет хуже. Йоун поначалу пытался ругаться со мной:
- Леон, так нельзя. Тебе обязательно надо сходить отдохнуть, - я лишь отрицательно мотал головой, продолжая сидеть рядом с Женей, держа его за руку и рассказывая ему всякие глупости. О том, какая погода за окном... О том, что когда он придёт в себя, мы с ним обязательно уедем в его деревенский домик и будем там только вдвоём. О том, как я люблю его... Я не знал, слышит ли он меня, но продолжал говорить.
Иногда Йоуну удавалось уговорить меня чуть-чуть поспать, и я ложился на маленький диванчик, здесь же, в палате, и слушал Женькиного деда, который тоже разговаривал с ним. Не поверите, но он рассказывал ему сказки. Исландские народные сказки.
- Почему? – не выдержал я на третью ночь. – Почему сказки?
Йоун поднял на меня воспалённые глаза. Он ругал меня, заставляя поспать, но сам не смыкал глаз ни на минуту.
- Что ты знаешь о его детстве? – спросил меня мужчина.
Я задумался. Оказалось, почти ничего, мы с Женькой жили настоящим, не оглядываясь на прошлое. Моё молчание было красноречивым. Йоун тяжело вздохнул и продолжил.
- Он мне многое рассказал, когда я перестал строить из себя мудака и попытался подружиться с собственным внуком. Он любил мать, но моей дочери просто некогда было им заниматься. Работа отнимала много времени и сил. Женьку она отдала в детский сад, там были группы, которые называются круглосуточными. С понедельника по пятницу он был в детском саду безвылазно. В субботу и воскресение дома, как правило, под присмотром соседки. Время, когда Лена была дома, с ним, для него было самым счастливым. Появлялась иллюзия семьи и шаткая надежда, что он всё-таки кому-то нужен. Иногда, совсем редко, приходил его отец, который вместо того, чтобы побыть с ним требовал от него понимания, почему он с ним быть не может. Женька рос... Научился развлекать сам себя, так в его жизни появились книги. Ему было всё равно что читать, поскольку это давало возможность сбежать от реальности и от одиночества. Я поражаюсь, Леон, моя дочь постоянно бросала его одного, а он продолжал её любить, оправдывать и заботится о ней. Не она о нём, а он о ней... Это за гранью моего понимания, – Йоун болезненно сморщился.
- Я его спросил, что для него было самым тяжёлым. Он ответил: «Ночи. Одному в темноте – это очень страшно. Когда мама не дежурила ночью – это было клёво. Пусть она, отправив меня спать, не заходила ко мне, но я знал, что не один». Этого я уже не выдержал и однажды вечером зашёл к нему, просто пожелать спокойной ночи. Ты бы видел, какими глазами он на меня посмотрел, и, знаешь, когда я уже выходил, он остановил меня и, ты не поверишь, попросил посидеть с ним. Я остался, Женька недолго думая улёгся головой мне на колени и попросил: «Дед, расскажи мне сказку». И я рассказывал сказки восемнадцатилетнему парню, не понимая, поначалу, зачем ему это нужно. А потом дошло. Ему просто хотелось почувствовать себя ребёнком, которого любят, о котором заботятся.
Я сглотнул комок, подступивший к горлу. Подошёл к кровати и взял Женькину руку в свои, слегка сжав:
- Я люблю тебя, - тихо прошептал я. - Возвращайся ко мне. Пожалуйста...
Глава 48
Евгений.
Если вы от меня ждёте рассказа о том, что я, находясь где-то между жизнью и смертью в темноте, слышал Лёнькин голос, и именно он не давал мне скатиться во тьму окончательно, то вы глубоко заблуждаетесь. Ничего такого я не испытывал. Моя душа не парила над телом во время операции, как рассказывают некоторые, и я не встретился с душой умершей мамы, которая бы мне сказала, что мне ещё рано умирать и отправила назад. Последнее, что я помню, перед тем как очнуться на больничной койке, это дикую боль в районе груди. С болью же, но не такой острой, я и очнулся. «Вот ведь, такое приключение, а мне даже вспомнить нечего», - лениво заворочались мысли в моей голове, - «придётся придумывать свет в конце туннеля, мол, за мной пришла электричка, чтобы отвезти в рай, но я не смог бросить Лёньку одного. Кстати, а где он?» - скосил глаза, насколько позволяли трубки и провода, опутывающие мою многострадальную тушку, и осмотрел палату. Дед спал на стуле рядом с моей кроватью, а Лёнька, скукожившись, лежал на маленьком диванчике и тоже спал.
«Вот ведь, гады!» - нежно посмотрел я на них. – «Они должны стенать и заламывать руки, оплакивая несчастного меня, а вместо этого дрыхнут, как сурки».
Голова была на удивление ясной, и я усмехнулся про себя, по всем законам жанра, я должен безумным взглядом озираться вокруг и срывающимся шёпотом спрашивать:
- Где я? – получить ответ, что в больнице, и опять провалиться в небытиё.
Хотя нет, спросить бы не удалось, помешала бы трубка, торчащая из горла. Дверь в палату распахнулась, и вошли медсестра и врач, видимо приборы, к которым я был подключён, оповестили их, о моём изменившемся состоянии.
- Очнулся? – спросил доктор, склонившись надо мной. Ответить я не мог, поэтому ограничился взглядом из серии «ты что, придурок, сам не видишь?» Как ни странно врач мой красноречивый взгляд понял и добродушно хохотнул.
Его голос разбудил деда, который вскочил на ноги и заорал:
- Леон, подъём! Женька очнулся.
Я поморщился. И какого фига так орать? Пока из меня вынимали трубки и отключали провода, Лёнька, изображая тень отца Гамлета, стоял над моей кроватью.
- Как себя чувствуешь? – врач, представившийся Антоном Владимировичем, внимательно осматривал послеоперационную рану.
- Спасибо, на букву "х". Не подумайте, что хорошо, - просипел я.
- Ну, если шутишь, - пробасил он, - значит, всё не так плохо.
- Это был сарказм, - возмутился я и попытался облизать пересохшие губы. Бесполезно. Слюна почти отсутствовала, такое чувство, что я бродил по пустыни Сахара.
- Предыдущая
- 65/73
- Следующая
