История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 83

• Предыдущая
• 83/92
• Следующая

предпочтением редких и местных словечек. Жуткая, бездарная пошлость и

мертвящая скука – такова атмосфера в этих рассказах. Позднее Замятин

отрывается от русской провинциальной почвы и ремизовского словаря и

постепенно развивает собственную манеру, основанную на подчеркивании, при

помощи сложной системы метафор и сравнений, выразительной ценности

многозначительной детали. Его стиль перегружен словесной выразительностью

и образностью. Это избыточное богатство выразительных средств часто

нарушает течение рассказа, превращая его в простую мозаику деталей. Такой

метод близок к кубизму в живописи – персонажи Замятина отождествляются с

геометрическими формами, которые автор им придает. Так, главной

характеристикой англичанина, героя Островитян, становится квадратность.

И Островитяне, и Ловец человеков, тоже написанный об англичанах,

отчетливо-сатиричны, как и

На куличках, утонченно-гротескная и

преувеличенная карикатура на скучную уединенную жизнь восточносибирского

гарнизона. Повесть На куличках была опубликована во время войны и автор

попал под суд. И тут, и в своих английских повестях Замятин, несмотря на

тщательность и продуманность своего художественного метода, проявляет

странную несведущесть: он недостаточно знает как русскую, так и английскую

армейскую жизнь. Этого нельзя сказать о его рассказах из совет ской жизни.

Один из лучших и, возможно, его шедевр – Пещера – переведен на английский

язык. Это рассказ очень характерный для его метода: весь – одно сплошное

сравнение. Жизнь буржуазной пары в нетопленной комнате большевистского

Петербурга в северную зиму сравнивается с жизнью в пещере человека эпохи

палеолита; богом пещеры является железная печка, на час в день согревающая

комнату; этот бог милостив, только если удовлетворен жертвоприношениями –

топливом. Таков метод, которым Замятин придает единство своим рассказам:

целая семья метафор (или сравнений), над которыми господствует одна

метафора-матка. Роман Мы, который неизвестно когда появится, – научный

роман о будущем, написанный, если судить по рассказам о нем, в новой

поразительной манере, являющей собой дальнейшее развитие замятин ского

кубизма. Огни святого Доминика – слабая пьеса (как пьеса) – слишком

перегруженная деталями, от которых Замятин не может отказаться и которые в

пьесе неуместны. Это рассказ об Инквизиции и очень прозрачная аллегория ЧК.

Большим детям сказки тоже остро-сатиричны и этим, как и большой

изысканностью стиля, напоминают Политические сказочки, которые в 1905 г.

написал Сологуб.

182

Замятин имел большое влияние как мастер, или, скорее, как учитель

литературы, и современная художественная литература, особенно

петербургская, своей формальной усложненностью в значительной степени

обязана ему. Он к тому же интересный критик и его рецензии всегда

заслуживают внимания.

5. МЕМУАРЫ И ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ

Великие события 1914-го и последующих годов породили обильный

урожай произведений, стоящих вне основной линии развития литературы и

интересных в основном с информативной точки зрения. Но некоторые из них

выделяются своими литературными достоинствами. В войну их появилось

немного. Единственная книга участника войны, достойная упоминания, это Из

писем прапорщика-артиллериста

(1918) Федора Степуна. Степун –

необыкновенно глубокий и искренний мыслитель, истинный демократ и

истинный патриот, сочувственно и проникновенно анализирующий

трагическую судьбу армейского офицера.

Книги о войне Эренбурга и Шкловского будут разобраны позднее.

Остается Народ на войне Софьи Федорченко (1-е изд. 1918; потом многократно

переиздавалась). Это, по утверждению автора, точная запись солдатских

разговоров и песен, услышанных во время войны. В какой степени тут

участвовало авторское воображение, пока неясно. Это, безусловно, крайне

интересная книга, необходимая каждому, кто изучает вклад России в войну и

склад ума русского солдата. Главное литературное достоинство ее – вкусный

солдатский язык, передаваемый г-жой Федорченко.

Самые интересные воспоминания о Гражданской войне со стороны белых

написал Василий Витальевич Шульгин, монархист, депутат Думы, который был

членом Парламентского исполнительного комитета, узаконившего Февральскую

революцию, и одним из двух делегатов, в чьи руки Николай II передал свое

отречение. Это книга 1920-й год, явно нелитературная, написанная в

запоздалом журналистском стиле Дорошевича, с дешевыми и наивными

эффектами, которые были хороши двадцать пять лет назад. Несмотря на это,

книга Шульгина обладает огромной ценностью, благодаря величайшей

искренности, с которой она написана. Это история отступления белых из Киева

в Одессу, а оттуда к румынской границе, история о том, как Шульгин попал в

плен к красным, как он затевал заговоры в красной Одессе и как бежал к

Врангелю в Крым. Книга полна юмора, зачастую обращенного на себя, и

атмосфера тех времен воспроизведена с замечательной живостью. Другие его

воспоминания менее примечательны, но также интересны для историков.

Книга Шульгина имеет заслуженную репутацию среди думающих людей,

но читающая эмигрантская масса предпочитает сочинения генерала Петра

Николаевича Краснова. В 1918–1919 гг. Краснов был атаманом донских казаков,

и проявил большой организаторский талант. Его воспоминания о 1917–1919 гг.

написаны четким, ясным, лишенным претензий стилем человека действия, и

как документ имеют большое значение. Нельзя сказать того же о его

«литературных» произведениях. Его четырехтомный роман От двуглавого орла

к красному знамени (1921–1922) имел самый большой успех из всех русских

книг, напечатанных после революции за рубежом. Эта книга, по-видимому,

вдохновлена честолюбивым замыслом превзойти и затмить Войну и мир. Среди

старшего поколения эмигрантов нередко приходится слышать, как сравнивают

эти романы, причем не всегда в пользу Толстого. В действительности роман

Краснова просто не литература. Написан он в самой бульварной манере

госпожи Вербицкой. Любовные сцены и «психология» мучительно пошлы.

183

Политическая сторона ненамного лучше: Ленин и Троцкий представлены

получающими указания от сионских мудрецов. Успех романа среди эмигрантов

не делает им чести. Единственно интересны в романе (ибо генерал Краснов

все-таки хороший солдат) батальные сцены, написанные правдиво и просто.

Одним из последствий революции был возросший интерес к прошлому, к

этому убежищу, где те, кто не в ладах с настоящим, могут найти забвение.

Бегство в прошлое – главная движущая сила воспоминаний князя Сергея

Волконского. Князь Волконский (род. в 1860 г.) стал известен в Америке после

своего лекционного тура в 1899 г. Некоторое время он был директором

императорских театров. Позднее он занялся популяризацией в России идей

Жак-Далькроза. Его книги Выразительная речь и Выразительное движение –

заметный вклад в теорию актерского искусства. Самые страшные годы

советского хаоса Волконский пережил в России и вырвался оттуда только в

1922 г. С тех пор он издал три тома мемуаров, из которых два – его

автобиография, а третий ( О декабристах) рассказывает историю его деда,

декабриста Волконского, и его жены. Сюжет хорошо знаком русским читателям

(об этом написана знаменитая поэма Некрасова). Волконский пишет в тонах

лирико-сентиментальных, идеализируя своих революционных дедушку и

бабушку даже больше, чем принято. «Идея» книги – сожаление о тех временах,

• Предыдущая
• 83/92
• Следующая