История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/110
• Следующая

справедливо замечает, что только теперь, пройдя длительное

обучение в школе современной поэзии, мы в самом деле способны

почувствовать и понять поэтический метод Слова. Слишком оно

ново, чтобы кто-нибудь мог подделать его в 1795 году.

Большую роль в поэме играет символизм природы и параллели с

нею. Движения человека имеют свои «подобия» в движениях

«растительного универсума». На эту черту ссылались как на

доказательство близости Слова к «народной поэзии». Может быть,

некоторая близость и существует, но нет никакого сходства с более

поздними великорусскими и украинскими народными песнями.

Кроме того, очень похожие параллели с природой давным-давно

существовали как форма выражения в византийской духовной

риторике.

Слово о полку Игореве, единственное во всей древнерусской

литературе, стало национальной классикой; оно известно каждому

образованному русскому человеку, а любители поэзии нередко знают

его наизусть. Качество этой поэзии совершенно не то, что качество

поэзии в классический век Пушкина, но нельзя считать его низшим.

Если Пушкин величайший классический поэт России, то автор

Слова – величайший мастер орнаментальной, романтической и

символической поэзии. Его произведение – постоянная череда

пурпурных лоскутьев, самый малый из которых не имеет равного

себе в современной русской поэзии. Девятнадцатый век, и особенно

его вторая, выродившаяся половина, с характерным отсутствием

вкуса производила модернизацию текста поэмы, которая, сохраняя

костяк, разрушала ритм и аромат. Нужно ли говорить, что сегодня эта

модернизация выглядит куда менее современно, чем оригинал.

Современные поэты, насквозь пропитанные ее символическими

реминисценциями, не отваживаются подражать ее методам.

Язык Слова, конечно же, устарел и для совершенно

некультурного русского человека непонятен. Это обычный славяно-

русский язык двенадцатого века с некоторыми особенностями. Но

для того, чтобы его понимать, русскому читателю, особенно если он

читал славянскую Библию и понимает славянские молитвы (что, к

сожалению, встречается все реже, а в следующем поколении и вовсе

станет редкостью), – этому читателю понадобится совсем небольшая

подготовка.

Для того чтобы дать хотя бы самое приблизительное

представление о поэме, я решаюсь дать четыре отрывка из нее в

английском переводе.

Первый – из начала. Автор, сперва отвергший мысль о подражании

Бояну, в конце концов все-таки соблазняется примером старшего поэта и

начинает слагать подходящее для своей поэмы начало в манере Бояна.

«Не буря соколы занесе чрез поля широкая, галици стады

бежать к Дону великому». Чи ли въспети было, вещей Бояне, Велесов

внуче: «Комони ржуть заСулою, звенить слава в Кыеве. Трубы

трубять в Новеграде, стоять стязи в Путивле». Игорь ждет мила

брата Всеволода. И рече ему буй тур Всеволод: «Один брат, один

свет светлый ты, Игорю, оба есве Святъславличя! Седлай, брате,

свои бръзыи комони, а мои ти готови, оседлани у Курська напереди.

А мои ти куряни сведоми къмети: под трубами повити, под шеломы

възлелеяни, конец копия въскрмлени; пути им ведоми, яругы им

знаеми, луци у них напряжени, тули отворени, сабли изъострени;

сами скачють, акы серыи влъци в поле, ищучи себе чти, а князю

славе».

Тогда вступи Игорь князь в злат стремень, и поеха по чистому

полю. Солнце ему тьмою путь заступаше; нощь, стонущи ему

грозою, птичь убуди; свист зверин въста, збися Див, кличет върху

древа: велит послушати земли незнаеме – Влъзе, и Поморию, и

Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе Тьмутораканьскый блъван! А

Половци неготовами дорогами побегоша к Дону великому; крычат

телегы полунощы, рци, лебеди роспущени. Игорь к Дону вои ведет.

Уже бо беды его пасет птиц по дубию; влъци грозу въсрожат по

яругам; орли клектом на кости звери зовут; лисици брешут на

чръленые щиты. О, Русская земле! уже за шеломянем ecu!

Длъго ночь мркнет. Заря свет запала, мъгла поля покрыла;

щекоть славий успе, говор галич убуди. Русичи великая поля

чрълеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю – славы.

Следующий отрывок рассказывает о поражении Игоря.

Начинается он с воспоминания о междоусобных войнах

одиннадцатого столетия.

Тогда по Русской земле ретко ратаеве кикахуть, но часто врани

граяхут, трупиа себе деляче; а галици свою речь говоряхуть, хотят

полетети на уедие. То было в ты рати и в ты пълкы, а сицеи рати

не слышано.

С зараниа до вечера, с вечера до света летят стрелы каленыя, гримлют

сабли о шеломы, трещат копиа харалужныяе в поле незнаеме, среди земли

Половецкыи. Чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию

польяна; тугою взыдоша по Русской земли.

Что ми шумит, что ми звенит далече рано пред зорями? Игорь

плъкы заворочает: жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день,

бишася другый; третьяго дни к полуднию падоша стязи Игоревы. Ту

ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы. Ту кроваваго вина не

доста; ту пир на брезе быстрой Каялы. Ту кроваваго вина не доста;

ту пир докончаша храбрии русичи; сваты попоиша, а сами полегоша

за землю Русскую. Ничить трава жалощами, а древо с тугою к

земли преклонилось.

В следующем отрывке описывается жена Игоря Ярославна (т. е.

дочь Ярослава), которая плачет о своем муже.

На Дунаи Ярославнын глас ся слышит; зегзицею незнаема рано

кычеть. «Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви, омочю бебрян рукав в

Каял реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцем его теле».

Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, аркучи. «О, ветре,

ветрило! Чему, господине, насильно вееши? Чему мычеши

Хиновьския стрелкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои?

Мало ли ти бяшет горе под облакы веяти, лелеючи корабли на сине

море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?» Ярославно

рано плачет Путивлю городу на забороле, аркучи: «О! Днепре

Словутицю! Ты пробил ecu каменныя горы сквозе землю Половецкую.

Ты лелеял ecu на себе Святославли насады до плъку Кобякова.

Възлелей, господине, мою ладу к мне, а бых не слала к нему слез на

море рано». Ярославна раноплачет в Путивле на забрале, аркучи:

«Светлое и тресветлое слънце! Всем тепло и красно ecu. Чему,

господине, простре горячюю свою лучю на ладе вои? В поле безводне

жаждею имь лучи съпряже, тугою им тули затче?»

За этим сразу же без перехода следует бегство Игоря из плена:

Прысну море полунощи; идут сморци мъглами. Игореви князю

Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Русскую, к отню

злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спит. Игорь бдит. Игорь

мыслию поля мерит от великаго Дону до малаго Донца. Комонь в

полуночи Овлур свисну за рекою; велить князю разумети: князю

Игорю не быть пленну. Стукну земля, вшуме трава, вежи ся

Половецкии подвизашася. А Игорь князь поскочи горнастаем к

тростию и белым гоголем на воду. Въеръжеся на бърз комонь и скочи

с него бурым влъком, и потече к лугу Донца, и полете соколом под

мъглами, избивая гуси и лебеди завтроку и обеду и ужине. Коли

• Предыдущая
• 11/110
• Следующая