11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 9

Кто, как ты думаешь, высказывается первым? Профессор говорит? Или лечащий врач? Или, может, заведующий отделением? Нет. Первыми в приказном порядке поднимают кружковцев. Курсант должен встать и сообщить свое мнение – понял он, что с больным, или не понял. А в курсе он или не в курсе – это никого не интересует, он должен встать и высказаться. Понимаешь, в чем фокус? Он должен сказать, что он увидел, не ориентируясь на мнение уважаемой публики, не кивать головой согласно – да, мол, правильно вы говорите, батюшка-профессор, а представить свое мнение. Причем, откровений от него никто не ждет, поэтому пусть он хоть глупость какую-то скажет, пусть что-то совершенно нелепое и бессмысленное, но свое, личное. Его не будут ругать, с ним не станут спорить. Просто убедятся, что ты думаешь, и на том – большое спасибо.

Кажется, что это абсолютно бессмысленная процедура! Какой прок от мнения курсанта, еще даже не изучавшего психиатрию, в оценке состояния трудного больного, которого даже в рамках отделения не смогли продиагностировать должным образом? Никакого. А тут никакого прока и не ищут. Не в этом смысл. В нас таким образом формировали навык – думать и высказывать свою точку зрения, несмотря на то, что вокруг присутствуют авторитеты, по сравнению с которыми ты в дисциплине – пока лишь тварь дрожащая. Да, потом они выступят, скажут свое веское слово, ты увидишь, что ни черта до этого не понял, но ты уже имел позицию, был вынужден ее заиметь!

Точно, так и есть. Когда я лежала в больнице при медицинском вузе, меня тоже водили на такую конференцию. Я наблюдала это шоу с интересом – в больнице ведь мало развлечений. Но мне, к сожалению, не позволили принять участие в дальнейшем разговоре, хотя я бы с удовольствием пообщалась – я ведь не боюсь публичности. К тому же мне было что сказать врачам, и я точно была убеждена в каждом своем слове. Если вам интересно – почитайте об этом в главе про здоровье.

– И все-таки люди боятся выступать не только потому, что равнодушны к теме выступления, – заступаюсь я за тех, кому страшно. – Они боятся выглядеть неуклюжими.

– Шекия, это же вопрос ценностей. На чашах весов лежит, с одной стороны, возможность сказать то, что ты считаешь нужным сказать, с другой – страх выглядеть как-то «не так». Вот если тебе что-то очень хочется сказать – «так и подмывает», «сил нет терпеть» и «не могу молчать!», ты что, правда, задумываешься о том, как будешь выглядеть? Если «аж, само с языка слетает», то о внешней стороне дела ты и не вспоминаешь – идешь и рубишь промеж глаз правду-матку! Места нет для страха! Другое дело, если ты не знаешь, что сказать, а сказать «надо», «обстоятельства требуют», тогда ситуация другая. Тогда ты думаешь о форме и о том, как это будет выглядеть, – кто как воспримет, что подумает и так далее.

Это такая шкала: на одном полюсе – очень хочу сказать, о форме не думаю, на другом – сказать нечего, и думаю о том, как буду выглядеть. Впрочем, для тех, кто уже натренировался, второй полюс не столь уж драматичен – они отработали несколько приемчиков, как правильно вести себя в той или иной ситуации, когда сказать нечего, но это необходимо, и не слишком переживают. Классическая ситуация такого рода – какие-то тосты или праздничные поздравления, когда ничего нового или особенного не скажешь, а от выступления не отвертишься. Но в остальном – это вопрос ценностей, приоритетов.

Когда академик Сахаров Андрей Дмитриевич поднимался на трибуну Съезда Советов и говорил о том, что считал жизненно важным сказать, он, что, думал, как при этом будет выглядеть? А выглядел он, надо признать, и странно, и нелепо, и неловко, и доброжелателей в зале было немного. В общем, имелись у него поводы и растеряться, и убояться, и засмущаться. Но у него были другие приоритеты. А у нас, по большей части и к сожалению, люди делом, которым занимаются, не горят. И получается двурушничество какое-то с самим собой: «Я должен что-то сказать людям, но не хочу, поэтому боюсь и нахожу любые отговорки, лишь бы избежать этих сложностей».

И есть еще один важный пункт – соответствие. Человек боится, что он не то говорит, не так выглядит, потому что у него в голове есть некий идеальный образ: каким он должен быть, как он должен держаться. И этот образ должен соответствовать органике, в противном случае поводов для беспокойства у этого человека будет множество. Однажды, у меня на программе была героиня, которая, будучи молодой девушкой с органикой Лизы Хохлаковой из «Братьев Карамазовых», репетировала свое поведение, представляя себя в образе Марлен Дитрих. Перед зеркалом, одевшись в строгий костюм и с сигаретой в зубах, она изображала великую актрису, а в публичных местах испытывала шок. Ну, нет соответствия, не похожа она на Марлен Дитрих и не может ею быть, не получается. Так зачем ставить себя в такую дурацкую ситуацию?

– Может, она чувствовала себя увереннее, когда подражала великой актрисе – стильной, красивой, яркой?

– Ну, представь Вупи Голдберг, которая бы изображала Марлен Дитрих! Это же караул! При том, что это моя любимая актриса. У актеров есть специальное понятие – амплуа. Они его ищут, подбирают – кто-то становится героем-любовником, кто-то бандюгана играет, кто-то – «маленького человека», но важно, что у тебя может получиться, а что не может. Георгий Александрович Товстоногов, как рассказывают, расширял амплуа своих актеров, давал им разные роли, разные задания. Но это другая история – он воспитывал актера, учил его таким образом.

Но в целом, Дени де Вито, например, в роли Гамлета или Василий Лановой в роли Акакия Акакиевича – это комик-трест. Люди будут смеяться или выражать недоумение. По-моему, это вполне понятно. Но если про актеров понятно, то почему про самих себя непонятно? Ты говоришь – пусть подражает великой актрисе, чтобы чувствовать себя уверенной. С точки зрения формальной логики – все прекрасно. А вот посмотришь на такую Марлен Дитрих – и смеяться хочется. И что с этим делать?

В результате мы имеем следующее: человек чувствует себя неуверенным, подыскивает себе некий «сценический образ», не соответствующий его органике, после этого является в таком виде на публику, публика или смеется, или в недоумении, человек испытывает неловкость, конфузится, и убеждается в собственной несостоятельности. Где логика? Роль тебе не подошла – одно понятно, а причем тут твоя состоятельность или несостоятельность? Но он-то этого не осознает, у него просто провал, и все. И выводы…

В общем, ошибочная это стратегия – пытаться влезть в какой-нибудь не соответствующий твоей органике образ, который, впрочем, тебе кажется прекрасным, но на тебе смотрится – как седло на корове. Долой иллюзии, ноги в руки – и занимаемся делом.

– Ну, не знаю. Все хотят видеть себя высокими и стройными красавцами. Таким не страшно пройтись по залу, выйти на сцену, обратить на себя внимание огромной аудитории…

– Ну вот опять! Как будто, если ты прекрасно выглядишь, о тебе только хорошее будут думать!

А это он в точку!

– Вот если бы сейчас в ресторан вошел Дени де Вито, как ты думаешь, мы бы как среагировали? Маленький и толстенький, а мы бы все привстали…

– Но люди стесняются своих недостатков. Например, стоит сделать неудачную стрижку (у меня, кстати, сегодня очень даже удачная прическа), как кажется, что все только и смотрят на твою нелепую челку. А уж если лак на ногте облупился, так и вовсе не знаешь, куда руки спрятать. Про более серьезные вещи, как то: проблемы с фигурой, кожей, чертами лица – я и вовсе молчу: ужас!

– Когда мы объявляем что-то значительным в своей внешности (в плюс или в минус – не важно), наше внимание автоматически концентрируется на этой детали, мы придаем ей сверхценное значение и начинаем видеть в реакциях окружающих только то, что подтверждает наши собственные восторги или опасения – вот, посмотрели, заметили, осудили или восхитились. Выбери мы другой повод для своих переживаний, и возникнет уверенность, что все вокруг думают так же.