11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 8

Но, в любом случае, это всегда страх внешней оценки, который заставляет человека всячески избегать ситуаций, когда он оказывается предметом общественного интереса. И в этом страхе, как нетрудно догадаться: тотальная, хроническая неуверенность человека в своей состоятельности. Именно это нужно для себя понять. Обычно же люди, страдающие социофобией, ошибочно полагают (осознанно или неосознанно), что проблема в реакциях окружающих. А дело не в этом… Конечно, мы не можем контролировать поведение и реакции других людей. Мы ведь даже можем прекрасно выступить, безукоризненно выглядеть, а оценки окружающих все равно будут, мягко говоря, нелицеприятными. Они – другие люди. Возможно, кстати сказать, не слишком воспитанные, чтобы реагировать доброжелательно и деликатно, возможно, не слишком талантливые, чтобы понять и оценить «ум» и «одежку», возможно, ангажированные, что заставляет их быть тенденциозными и необъективными в оценке, возможно, они просто по-другому думают, а прислушаться к чужому мнению не умеют. В общем, мы не можем рассчитывать на радушный прием, даже если все делаем правильно, даже идеально. А коли так, то почему мы должны зависеть от реакций других людей? Нелогично.

И в том ли дело, что реакции окружающих потенциально ужасны? Может быть, проблема человека, страдающего социофобией, все-таки в том, что у него нет «позиции», и более того – он не очень хорошо представляет себе, что это вообще такое – иметь свою позицию. Я могу быть начитан, образован и так далее. Но это не делает меня человеком с позицией. Благодаря набору знаний я не превращаюсь в человека, который имеет, переживает, несет в себе определенные ценности, который что-то лично для себя считает важным. Нет, я – просто человек с набором некоторых знаний. Позиция – это мое понимание жизни, предмета, вопроса. Мое, личное…

Раз уж я стал вспоминать детство, приведу еще один из собственного опыта. Лет мне тогда было, наверное, тринадцать. Как председатель совета дружины своей школы я принимал участие в городском съезде пионеров. Мероприятие пафосное и ответственное. И это, надо сказать, было самое начало перестройки. «Гласность» и «плюрализм» – только-только были объявлены новой политикой партии. Я внимательно слушал выступления, в которых ораторы самозабвенно рассказывали об успехах пионерских организаций, что, конечно, совершенно не соответствовало действительности. Подавляющему большинству школьников, носивших в тот момент пионерские галстуки, было совершенно по барабану, что такое пионерия и с чем ее едят. И тому было простое объяснение: в идеалы уже никто не верил (кстати, именно из-за этой бравады партактивистов), а интересы школьников, то есть активность на местах, – были никому не интересны. Вот и все. Или смерть пионерии, или надо все менять и ставить с головы на ноги. Потом начались прения, и я вышел на трибуну. Ну, и высказался… Честно сказать, у меня ноги дрожали от ужаса, но я говорил то, что думал, – мол, бардак, показуха, сами себе все время врем и рассчитываем, что далеко на такой хромой кобыле уедем. Едва я спустился с трибуны, меня тут же взяли под белы руки, вывели из зала и сказали, что исключат из пионеров. Знаешь, было очень страшно, но я был уверен в справедливости своих слов. Наличие позиции и готовность ее высказывать – вот в чем дело. А как оценят? Ты думаешь об этом только тогда, когда ты не особенно болеешь за дело. Ну, а если не болеешь, то куда лезешь и на какую оценку рассчитываешь? Что все будут в восторге? Сомнительный план.

Пойми: важно, чтобы то, что становится предметом твоего выступления, было частью тебя. Как рука или нога. За свою руку я готов отвечать. И если кто-то на нее посягнет, я, пожалуй, стану ее защищать. А вот если кто-то раскритикует что-то, что мне и самому не очень-то важно, то я лишь покачаю головой.

Если ты не считаешь какую-то тему своей, не воспринимаешь ее как что-то по-настоящему значимое – не высказывайся. Но если ты пережил это, если вопрос имеет для тебя принципиальное значение, ты прекрасно выступишь, несмотря на весь свой страх и сомнения в собственном ораторском мастерстве.

– Но, Андрюш, не всегда речь идет о таких уж принципиальных вещах, как было у тебя на пионерском форуме. Иногда это просто конференция, где надо выступить с докладом. Никакого пафоса, никаких жизненно значимых вещей.

– Вот у нас и проходят такие конференции… нехорошие, – деликатно заметил доктор. – Ни о чем. По бумажке. «Надо выступить с докладом»… Кому надо? Зачем надо? Почему надо? Для галочки? Для занесения в личное дело? Вот у нас и получается: наука и общественная жизнь – одна сплошная галочка, но зато личное дело – пухлое, как дрожжевое тесто. Красота! И тут ведь вопрос не в пафосе, тут по сути вопрос – о смысле. Понимаем ли мы, что делаем, зачем делаем и ради чего делаем? Потому что, если не понимаем, то не надо делать. А если понимаем и хотим, тогда страхи все легко ретируются.

Может быть, я недостаточно точно определил то, что понимаю под словом «позиция»? Есть разница между «позицией» и «отношением». «Отношение» к тому или иному явлению есть у каждого – нравится или не нравится, хорошо или плохо, или никак. Мы имеем отношение. Но отношение – это реакция. Меня же интересует не реакция, а внутреннее действие. Если угодно, то мое отношение к моему отношению. Вот, мне что-то нравится. Как я обхожусь с этим «нравится»? Мне просто «нравится» – и все? Или мне нравится, и я готов за это бороться, мне нравится, и я хочу об этом рассказывать, мне нравится, и я испытываю потребность этим делиться? Вот это – позиция, и это очень важно.

Мы должны учиться формировать в себе такую «позицию», ведь в противном случае, мы постоянно будем зависимы от чужого мнения, несвободны, психологически уязвимы. Поэтому речь не идет о каких-то чрезвычайных эпизодах жизни, как, например, мой «пионерский форум», как ты выразилась. Нет, речь идет о нашей деятельности в целом. И если у тебя есть повод для какого-либо публичного выступления, ты должен иметь позицию – то, что ты думаешь, исходя из того, как ты это понимаешь. И этого нельзя стесняться. А мы ведь все ужасно стесняемся того, что мы думаем, как мы думаем. Человек что-нибудь говорит, а потом обязательно добавляет – мол, мне так кажется, это мое скромное мнение, вы можете не принимать это в расчет. Извиняется…

Знаешь, когда я учился в Военно-медицинской академии, у нас была базовая форма образования – лекции и практические занятия согласно учебному плану. А была дополнительная форма образования, которая называлась – «кружки»: кружок ВНОС – военно-научного общества слушателей. На занятия ты ходил как обычный студент, в обязательном порядке – то есть, никаких пропусков и индивидуальных планов. А на кружок ты ходил по выбору – какая кафедра нравится, на ту и ходишь. Впрочем, мог не ходить вовсе, и большинство, как раз, не ходили. Я ходил на кружок с первого курса – на кафедру психиатрии. Там у нас были занятия – нам что-то рассказывали, потом показывали пациентов с соответствующей патологией, а еще проводились «профессорские разборы». Проводились они не для нас, а сами по себе, но нас на них приглашали.

И вот в конференц-зале собирается вся кафедра – начальник кафедры, профессура, доценты, врачи клиники, адъюнкты и мы – кружковцы, то есть совсем юные студенты-медики, которые в специальности, прямо скажем, ни бум-бум. Лечащий врач зачитывает историю болезни пациента, которого представляют на данном разборе, – кто такой, с чем поступил, как его лечат и так далее. Тут надо оговориться, что на профессорский разбор представляют самых сложных и неоднозначных пациентов, тех, с которыми не «все понятно». Затем черед уточняющих вопросов к лечащему врачу, а потом приводят пациента. С ним долго и обстоятельно беседует профессор, ведущий разбор. В конце этой части уважаемого собрания ты можешь задать этому пациенту какие-то свои уточняющие вопросы. Дальше пациента уводят, и начинается обсуждение.