Алые перья стрел (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/183
• Следующая

— Ну, с винтовками-то наши не ходят, — усомнился парень. — Карабины разве… Сам, говоришь, видел? И грамотку сам читал?

Лешка подтвердил. Коротко. Так звучало, по его мнению, убедительнее.

Конвоир посопел носом и вдруг заорал:

— А ну, валяй в бункер, пионер сопливый. Разбрехался на мою голову.

Он орал, но Лешка не услышал особой свирепости в его голосе.

Поев немножко соленого сала с луком и черствым хлебом, Лешка прилег на краешек дощатых нар с твердым намерением не спать ни минуты. Но измученный до предела всем пережитым, он молниеносно провалился в омут блаженного бесчувствия.

Лешка не слышал, как совещались бандиты, определяя его дальнейшую судьбу.

— «…Боюсь, что скоро опротивею ему своей назойливостью. Даже рада, что он уехал в командировку: пусть отдохнет от меня. Зато рядом со мной остался маленький Вершинин. Он до смешного похож на брата, особенно во сне, когда двигает бровями. Кажется, я люблю его не меньше Димы.

20 июля.

Не удастся старшему Вершинину долго от меня отдыхать. Сегодня звонил и просил секретаря прислать кого-нибудь ему в помощь. Что-то не получается у него с колхозом. Дима взял на себя самую трудную деревню: голая беднота, а кругом на хуторах кулачье. Районные полицаи наполовину состояли при немцах из тамошних хуторян. Добрый десяток сволочей все еще бандитствует в округе и запугивает народ.

В командировку посылают меня. С удовлетворением признаюсь себе, что еду не ради встречи с Димой. Я знаю там обстановку и людей. Лешку повезу с собой — таков наказ старшего брата. Следующую запись в дневнике придется делать уже в райцентре…»

— Вот такую бумаженцию мы нащупали на пузе у парнишки, — сказал Бородатый, вслух прочитав своим людям страницу из Сониного дневника. — Как она к нему попала и почему он сам оказался на возу у мужика — дело второе, а вот что хлопец — брат того самого стрелка из карабина, чтоб его разорвало, — это факт. Чуете, чем пахнет? Попробуем обменять пацана на Фельдфебеля. Пошлем письмо с нарочным. Прямо в районное НКВД. Немедленно.

От наступившей тишины выпрямилось пламя свечи.

— Может, лучше почтой? — нарушил молчание толстоносый парень.

— Тебя, дурака, не спросили, — отрезал Бородатый. — Почта от Красовщины до райцентра два дня ходит, а Фельдфебеля могут каждую минуту в Гродно, а то и в Минск отправить. За ним чекисты второй год охотятся, да партизаны три года грозились повесить.

— Вот потому и не обменяют, сказал бандит в пиджаке. — Такую шишку да на этого сопляка… Больно разный товар.

Бородатый подумал и замотал головой:

— Мелко вы соображаете. Обменяют. Во-первых, этот Вершинин сам немалая шишка в области. И вояка заслуженный, по повадке видно. Такой любое начальство подымет на ноги из-за брата. Во-вторых, вы народ темный и не понимаете, что у Советов к пацанам особое отношение. Кого они спасали в первую очередь, когда Гитлер поднапер? Ребят. Они вагон золота отдадут, чтобы выручить какого-нибудь мокроносого. А на черта им наш Фельдфебель, если коммунисты уверены, что все равно прихлопнут нас не сегодня-завтра! Хоть с ним, хоть без него…

— Еще почешутся! — мрачно раздалось из угла.

— Это само собой, — согласился Бородатый. — Но сейчас разговор про другое. Кто пойдет с письмом?

Снова тишина повисла в землянке. Никому не хотелось добровольно отправляться прямо в руки НКВД. Для каждого из них само появление в районном центре уже грозило опасностью: местные жители отлично знали в лицо большинство полицейских, укрывавшихся сейчас в лесах. И это знакомство не сулило бандитам ничего хорошего. Да и вообще большая разница: или вдесятером ограбить ночью сельский магазинчик, пристрелить безоружного финагента, разогнать сельский сход — или оказаться среди бела дня одному перед десятками бдительных глаз, внимательно осматривающих каждого свежего человека.

Бородатый шарил взглядом по лицам собеседников и размышлял. Заплатанный сразу отпадает: в него с ходу вцепится первая же продавщица из галантерейного ларька, потому что нет такой торговой точки, где бы тот не наследил… Этими тремя пока рисковать нельзя — основной ударный костяк остался, лучшие стрелки. Набили руку в карательных экспедициях. Дальше посапывает толстым носом призывник-дезертир. Уговорили папашу-кулака не отпускать сынка в армию, а спровадить к ним в лес. Взамен подбросили рулон сукна из разгромленного кооператива. Парень особенной ценности не представляет, но уж больно туп: отдаст письмо в какую-нибудь контору вместо НКВД, а пока разберутся — время уйдет.

Ювелир… Человек в группе новый, всего неделя, как явился из города. Ушел от ареста за какие-то красивые дела с оккупационной властью. Грамотный. Вполне мог бы доставить пакет. Только — трус. Когда вели его через лес к бункеру, змею увидел — штаны замочил. Продать не продаст, но и письмо не отдаст. Выбросит по дороге и вернется, попробуй докажи.

Больше всего подходит Лохматый. Имеет опыт маскировки: прежде служил тайным агентом в СД. Кем угодно может прикинуться, так что родной батька не узнает. Длинная грива у него оттого, что в последнюю разведку ходил в роли дьякона и собирал подаяние на починку сельского храма.

Но согласится ли Лохматый пойти?

Ему известно: если попадется, высшей меры не миновать. По пояс в крови подпольщиков. Потому и избегает напрасного риска: хочет дождаться американцев.

С другой стороны, сплавить его из бункера — дело полезное, больно строптив. Сейчас тоже упрямо лежит на нарах, не желая участвовать в разговоре.

— А ну, двигай ближе, — грозно повысил голос Бородатый.

— Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых, — раздалось с нар.

— Слушай, кончай в дьякона играть, разговор у нас серьезный. Может, о жизни и смерти твоего же дружка Фельдфебеля.

Лохматый неторопливо поднялся, присел к свечке, истово перекрестился, в одиночку вытянул кружку самогона и едко сказал:

— Это ты правильно насчет дружка. Нас с Фельдфебелем не то что водой, а и сивухой не разольешь. И я не из тех, кто бросает товарища в бою, а потом заместо него сам выскакивает в командиры.

— Значит… пойдешь с письмом? — недоверчиво спросил Бородатый.

— Сказано в писании: положи живот за други своя… Понял, Борода? А еще для того пойду, чтобы поскорей сбить с тебя командирский гонор. Выручу Фельдфебеля — быть тебе поротому. Бери бумагу, твори свою молитву чекистам.

Лешка просыпался медленно и мучительно. От спертого воздуха землянки страшно болела голова. Ужасно хотелось пить. Он с трудом разлепил веки, увидел уродливую свечку на ящике и сразу все вспомнил. Сколько же он проспал? День сейчас или ночь? Кажется, он спросил об этом вслух, потому что у самого его уха кто-то шепотом сказал:

— Ночь сейчас, два часа. Ты как — совсем проснулся?

Лешка очень удивился. Голос был не то чтобы ласковый, а какой-то вроде виноватый. Откуда взялся такой голос в волчьей берлоге? Он попытался рассмотреть говорившего. Да, это один из обитателей землянки. Лешка с самого начала заметил его пухлое бледное лицо с тупым раздвоенным подбородком. Оно резко выделялось среди других небритых, загорелых и грязных физиономий. И еще Лешке показалось, что он уже где-то видел такое лицо.

— Ты, мальчик, лежи себе и будто спи, а сам слушай тихонько, что я буду говорить. Я уже давно караулю, когда ты проснешься. Сейчас мы с тобой в бункере совсем одни. Все ушли провожать Дьякона. Только один часовой снаружи.

Говоривший приподнял с нар толстый зад и, не выпрямляясь, на полусогнутых ногах скользнул к двери. Постоял, послушал и вернулся к Лешке.

— Далеко ходит. А знаешь, куда пошел Дьякон? Понес письмо в райцентр, чтобы тебя обменяли на их начальника Фельдфебеля. Думают, что он в плен попал. А я так считаю, что он в плен не попал, а его убили. Поэтому тебя не обменяют, а тоже убьют, когда узнают.

Он выговорил все это спокойно и даже дружелюбно, так что было ясно: правду говорит.

Мгновенный дикий страх стиснул Лешкино сердце. Не успеет Митя его выручить!

• Предыдущая
• 33/183
• Следующая