Алые перья стрел (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/183
• Следующая

— Как потеряли-то?

— Не капай на душу… Если б я видел как. Мы же врассыпную отходили, ночевали по одному на хуторах. Собрались утром, где было договорено, а его нет. Ты явился небось, а он пропал.

— Хм… Ну, ежели по правде, дык я в стогу проспал. Две шклян-ки долбанул — и ничего не помню. А вам все равно надо было за начальником вернуться к хате-читальне.

— Заткнись, герой! Мы только отходить начали, я оглянулся — вижу, летит на жеребце по дороге Ванька-хромой. Значит, пронюхали уже о нас в селе, следом за партизаном и краснопогонни-ки пожалуют. Куда ж возвращаться?

— Все равно начальство в любом случае полагается выручать.

— Пошел ты!..

Бородатый через плечо оглянулся на Лешку.

…А Лешка не слушал конца разговора. Ему было наплевать на остальную их болтовню.

Он услышал главное: Митя — жив!

Лешка шел между бандитами и пел. Пел беззвучно для бандитов и громко для себя: «Митя — жив! Они и пальцем тронуть меня не посмеют, раз Митя жив. Брат — живой, и чихать я хотел на вас, грязных дураков! Митя все сделает…»

Он так уверовал в свою неуязвимость, что ему стало смешно, когда Бородатый приказал завязать мальчишке глаза и вести его за руку. Остолопы безмозглые! В сыщики-разбойники захотели поиграть? Ну, поиграйте. Митя вам и за это всыплет. Мало вам от него досталось? Еще получите. И за эту вонючую тряпку, что стянули глаза и виски, тоже будет добавление от Мити.

Лешка шел и беззвучно пел.

Но шли они так долго и столько раз Лешка валился на колени, спотыкаясь о корни и кочки, что ликующее настроение его стало увядать. Нет, первоначального ужаса не было и в помине. Зато начали заползать в голову трезвые, а потому и тревожные мысли.

Куда они его ведут? И все-таки что с ним собираются делать? Бородатый сказал — не бойся. Он и в самом деле сейчас не боится, но… как Митя узнает, что его братишка попал в этот переплет?

В довершение всего очень захотелось есть. Наверное, сейчас вечер, а он съел за весь день только две лепешки. Их испекла печальная и ласковая девочка. Очень далеким показалось ему сегодняшнее утро с его тихими событиями: планер для Варьки, соломенная крыша, негромкий Пашин рассказ о партизанской школе.

Потом они переплывали в лодке реку. Лешка держался за скользкие борта и думал: не в этом ли месте была партизанская переправа, где молочное животное по кличке Трижды удостоилось фрицевского креста?

Наконец они куда-то пришли. Лешка почувствовал под ногами ступеньки. Спускаясь, он их сосчитал — одиннадцать. Считал потому, что сопровождающий его человек перед каждой ступенькой подталкивал Лешку в затылок. Толчков было десять, а потом благодатный лесной воздух вдруг сразу сменился нестерпимой вонью. Пахло кислыми овчинами, махоркой, портянками, керосином, горелым салом. И было сыро, как в погребе.

Они и пришли в погреб. В огромную, глубоко спрятанную под лесом землянку. С Лешкиных глаз стащили повязку, больно оцарапав ухо, потом кто-то надавил ему на плечо и посадил на круглый обрезок бревна.

Первое, что разглядел Лешка, — это свечку. Нелепо толстая и кособокая, она стояла на большом фанерном ящике и трещала языком пламени шириной в ладонь. От свечи несло жареным салом. Вокруг нее валялись на ящике куски хлеба, огурцы, стояла алюминиевая кружка и рядом на полу — большая канистра.

До углов землянки свет не доставал, и в этих темных углах слышалось дыхание людей.

— Живые? — коротко бросил в темноту Бородатый. — Встать! Почему вчера не вышли по ракете?

В углах — тишина. Потом Лешка услышал кряхтенье и ругань сквозь зубы. Так обычно ругается человек, натягивая тесные сапоги. Действительно, через полминуты на свет свечи вышел длинный, под самый потолок землянки, человек в высоких и твердых сапогах, в распахнутом кителе с немецким железным крестом на нагрудном кармане. Волосы его падали на воротник кителя густыми сальными прядями. Он сказал Бородатому низким голосом:

— С какой такой благодати ты на басы перешел? Чего орешь на резерв? Мы одному Фельдфебелю подчиняемся, а на бороду твою… это самое.

От короткого удара в живот длинная лохматая фигура снова скрылась в темном углу. Вторым движением Бородатый сорвал с плеча автомат. Внятно клацнул язычок предохранителя.

— Всем сидеть! — рявкнул он. — Сейчас подчиняться будете мне! Пока… не вернется Фельдфебель.

За спиной Бородатого плотной кучкой встали четверо пришедших. У всех навскидку «шмайссеры». Заговорил человек в заплатанном пиджаке.

— Фельдфебель, братки, попал, похоже, к чекистам. Команду принял Борода. Законно принял, по чину. Он старший полицай.

— Кто ему давал повязку старшого! — закричал в углу Лохматый. — Фрицы давали? Так их давно черви едят. Ихние указы нам сегодня не закон. Сами себе начальники.

Бородатый внушительно сказал:

— Тебя самого черви быстренько обгложут, если оставить без командира хоть на день. Ну, нет немцев, а что изменилось? Мы как при них воевали против большевиков, так и теперь воюем. Продержимся — американцы с англичанами помогут. Заднего хода нам все равно нет. Вдолби это себе в лохматую башку.

Он подошел к ящику, налил в кружку из канистры мутную жидкость.

— Помянуть надо наших парней. Трое вчера переселились на небеса.

Из углов потянулись фигуры. Лешка насчитал их пять. С пришедшими — десять… Значит, еще вчера банда Фельдфебеля насчитывала четырнадцать человек. Лешка отметил все это про себя не машинально, а вполне сознательно. Хотя от тревожного напряжения у него все внутри окоченело, он уже понял, что расправы над ним пока не будет и надо думать… думать о жизни, о своем спасении, постараться помочь Мите, который, конечно же, где-то уже идет на выручку.

Лешка даже начал соображать, зачем он понадобился бандитам. «Не иначе, взяли заложником, — подумал он. — Будут и дальше играть в сыщики-разбойники…»

Сидя на обрубке бревна, он постарался вспомнить книжки, где приходилось читать о заложниках, о том как их благополучно выпускали или обменивали. Впрочем, иногда и убивали… Хм!

Но это были книжки. Если становилось очень страшно, можно было перелистнуть две-три страницы или совсем закрыть жуткую повесть и убежать играть во двор.

А эту вонючую землянку не закроешь… И от ее обитателей, чужих злобных людей, не убежишь. Все это — настоящее. Слишком настоящее.

Почему именно с ним, с Лешкой Вершининым, произошла такая нелепая и страшная история? Может, все это — сон?

Лешка зажмурил глаза, чтобы потом открыть их и увидеть свою комнату в родном доме тихого сибирского городка, коврик на полуукушетки, портрет отца над ней, мамин халат на гвоздике…

— Хлопчик, не спи! — услышал над ухом Лешка голос Бородатого. — Иди поешь. Чтобы не говорил потом в НКВД, будто мы тебя морили голодом. Жуй, что на столе видишь, а после ложись храпануть. Твое дело телячье: ждать. Попался бы братан твой — разговор другой.

— Мне выйти надо, — сказал Лешка.

Бородатый подумал и понял.

— Эй, выведи мальчишку по надобности, — сказал он молодому парню с толстым носом и унылыми глазами.

Тот послушно поднялся с нар, вытащил из-под них автомат и повел Лешку к выходу.

Лешка так глубоко вдохнул теплый лесной воздух, что закашлялся. Его конвоир постоял рядом, а потом присел на траву.

— Ты не дуже спеши, трошки подыши, — милостиво разрешил он. — И скажи мне такую штуку… Сам-то с города?

Лешка промолчал. Станет он еще разговаривать со всяким толстоносым бандитом. Все равно тот не имеет права ничего ему сделать.

Но парень не обиделся. Он вздохнул и продолжал миролюбиво:

— Ишь, гордый… А только все ж таки скажи: про амнистию ничего не чул?

Лешка кое-что слышал об амнистии. Еще в вагоне о ней упоминала Соня, а потом в райкоме он видел листовку, в которой говорилось, что до 1 августа действует закон о прощении лиц, сотрудничавших с фашистскими оккупантами, если они явятся к советским властям с повинной и с оружием.

Лешка подумал и коротко сказал обо всем этом своему конвоиру. Потом еще подумал и добавил, что сам видел, как в районное НКВД вошли вчера двое мужиков с винтовками и гранатами и через пять минут вышли обратно пустые и отправились в разные стороны.

• Предыдущая
• 32/183
• Следующая