Синий краб (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/186
• Следующая

В кустах было не так жарко. Мы посидели в них, как в засаде. Вытащили рогатки.

— Дашь стрельнуть из твоей? — шепнул Пашка.

— Дам… А голуби где?

— Они сюда прилетают. Будут, обожди…

Но голуби не прилетали.

Стаська заворочался за соседним кустом, и оттуда донеслось:

— Черта с два они прилетят.

Я тоже не верил, что мы увидим голубей. Но было хорошо сидеть просто так, в тени, а не шагать по жаре, считая горячие шпалы. Правда, сначала пожелтевшие стручки кололи шею, а за ворот сыпались сухие листья, но я догадался: поднял воротник матроски.

Я вытянул гудящие ноги и прислонился к узловатому стволику акации.

От мельницы доносился еле слышный ровный шум. Он убаюкивал. Сквозь листья был виден пустырь и кусты бурьяна. Они казались светло-серыми, словно поседевшими. Небо тоже постепенно стало светло-серым, затянулось тонкой пеленой. Солнце пожелтело. Почему-то думалось, что и на земле, и в воздухе все затянуто мучной пылью.

Здание мельницы было громадным и, наверно, сплошь набитым мешками с мукой. И можно было напечь из этой муки тысячи буханок. Или миллионы. Чтобы увезти хлеб к магазину, придется вызывать целый поезд повозок. Сонные кобылы неторопливо потянут скрипучие телеги с деревянными ларями, от которых пахнет теплыми булками…

Маленький, черный как цыганенок, Южка — сын нашей соседки — увидев повозку, всегда говорил:

— Опять повезли целую халабудину.

Что такое «халабудина», никто не понимал, но Южку не спрашивали. Он все равно не отвечал, только следил за повозкой большущими серо-коричневыми глазами…

А может, голуби все-таки прилетят?

Я затряс головой, чтобы не слипались глаза, и спросил:

— Если много настреляем, Южку позовем?

Пашка не ответил, а Стаська снова заворочался и сказал:

— А что ему делать? Что он умеет-то?

— А че ему уметь надо? — спросил Пашка.

— Ну, птиц щипать, костер зажигать…

— Есть-то он умеет, — сказал я.

Стаська рассудительно заметил:

— Это все умеют…

В эту секунду что-то зашумело, захлопало в воздухе, и стая сизяков спланировала на пустырь. Они тут же разбрелись и стали тюкать клювами землю, словно маленькие курицы.

— Не стрелять. Я первый, — сдавленным шепотом приказал Пашка. Он знал, что делать, он был лучший стрелок. Я видел, как он плавно оттянул резину рогатки, заряженную железной шайбочкой.

Я выбрал себе большого ленивого сизаря у края пустыря и начал целиться из рогатки, которую Пашка дал вместо моей. В середину стаи стрелять было нельзя — всех распугаешь.

Теперь я не думал о похлебке. Я забыл про все. Размытое желтое солнце смотрело сквозь листья акаций так же, как смотрит оно сквозь лианы, когда охотники караулят в тропиках неведомого зверя. И ветер шелестел таинственно и приглушенно. И каждая жилка была натянута у меня. словно резина рогатки.

И вдруг громкий щелчок вскинул стаю, поднял, закружил в поднимающемся вихре. Через несколько секунд лишь пыль висела над пустырем, да тихо падали темные перья.

— Бал-да! — отчаянно сказал Пашка. — Урод косорукий!

Он вышел из кустов. Все было кончено, стая не вернется очень долго.

Я понял, что Стаська не выдержал и выстрелил раньше Пашки. И промазал, хотя и лупил, конечно, в самую гущу. И правда, урод настоящий.

— Айда домой, Алешка, — сказал Пашка.

Стаська пошел сзади. Он, кажется. не был особенно смущен.

— Думал, сразу двух уложу, — объяснил он.

Пашка плюнул.

Мы уже хотели подняться на рельсовую насыпь, но Пашка взял меня за рукав. Что-то зашуршало за кустом.

— Поглядим.

Там лежал моток перержавевшей колючей проволоки. Белая птица билась в железных цепких когтях.

Это был голубь. Белый голубь с рыжими подпалинами на крыльях. Сначала я подумал, что это пятна ржавчины. но оказалось — просто коричневые пятнышки. Царапая руки, мы освободили голубя. Одна лапка была у него в крови и нелепо торчала в сторону.

— Эх, маленький он, — вздохнул Стасик. — Фигу из него сваришь. Облизнуться только.

Пашка медленно поднял на него глаза.

— А кто тебе его даст варить, косолапина?

Стаська вдруг напыжился и покраснел.

— А кто его подстрелил?! — тонким голосом закричал он. — Кто?! Ты, да?!

Я с удовольствием подумал, что сейчас Пашка даст мне подержать голубя, а сам займется Стаськой. Худой, жилистый и быстрый, он так отделает рыхлого Стаську, что тот, бедняга, будет драпать в своих бархатных штанах без оглядки.

Но Пашка вдруг усмехнулся и спокойно сказал:

— Никого ты не подстрелил. Тут кровь старая, запеклась уже. Он сам в проволоке запутался. Гляди лучше. А в той стае ни одного беляка не было…

Стаська сразу успокоился: не его добыча. значит, и шуметь нечего.

Пашка осторожно потянул голубиную головку за клюв.

— Голубка, — объяснил он мне. — Раз голову плавно вытягивает, значит, голубка.

Он все знал, этот Пашка.

Стасик спросил:

— На кой она тебе?

— А приручу! — вдруг весело решил Пашка. Голубятню сделаю, чужаков приманивать буду. Серега Тощев за чужого голубя тридцатку выкупа берет. Я тоже так могу.

— Тридцатку? — не поверил Стаська.

— А ты думал!

— Десять раз можно в кинушку сходить, — подсчитал Стаська.

— Можно на базаре полбуханки хлеба купить, — сказал я.

— Можно, — сказал Пашка. — А еще сейчас пирожки с горохом продают. — Он вздохнул и погладил перья голубки. Она сидела смирно.

— У нас вчера дома тоже пирожки с горохом жарили, — сообщил Стаська.

— Жмот, — сказал Стаська. — Не мог хоть один вынести.

— Нам дома всего по пять штук на каждого досталось, — Стаська растопырил пятерню. — Думаешь, много? Я бы еще столько же съесть смог…

Пашка вытянул губы трубочкой:

— Тю-ю! Я бы ведро смог…

Не знаю, почему он не сказал «сто штук» или «десять сковородок», а сказал «ведро», будто разговаривали о молоке или каше. Но я сразу как бы по-настоящему увидел наше эмалированное, с темной вмятиной ведро, полное маленьких продолговатых пирожков. Они поднимались над краями круглой горкой, тугие, с коричневой подрумяненной корочкой и горьковатой — я даже вкус почувствовал — гороховой кашицей внутри. Эта начинка пахла укропом.

Я проглотил слюну и сказал:

— Пошли уж…

Утром разбудил меня Стаська. Он пропел в ухо:

— Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!..

Он был уже в простых, а не в бархатных штанах и босиком. Похож на нормального человека.

— Шляешься по чужим квартирам без разрешения, — для порядка сказал я.

— А я стучал. Ты дрыхнешь, не слышишь… айда, голубку поглядим.

Я вскочил. Сразу вспомнил, что живет у Пашки в дровянике белая птица, о которой надо заботиться. Как бы Пашка не проспал. Еще забудет покормить…

Пашка не проспал.

Он был в дровянике.

Он стоял над открытой клеткой.

Голубка лежала на земляном полу кверху лапками. Одна лапка по-прежнему торчала в сторону. Пальцы с коготками были окостенело согнуты.

Стаська левой пяткой почесал правую ногу и сказал:

— Капут… С чего это она? Из-за лапы, что ли?

Пашка, не оборачиваясь, ответил:

— Наверно, внутри какое-то повреждение… Даже зерна не склевала.

Стаська большим пальцем ноги шевельнул мертвую птицу.

— Лучше бы вчера сразу башку открутить да изжарить.

— Че после времени-то причитать, — хмуро ответил Пашка.

Я сел на корточки и поднял голубку. Она была твердая, как чучело, и жесткие крылья сложились не сразу. Только головка с полуоткрытым клювом и затянутыми пленкой глазами свободно болталась на жиденькой шее. Я спрятал головку под крыло.

Пашка и Стасик молча смотрели на голубку.

— Я ее возьму?

Пашка дернул острым коричневым плечом.

— Бери… Зачем?

— Так…

— Лучше нашему Ваське отдать, — заметил Стасик. — Он хоть сожрет, польза будет…

Пашка сказал с неожиданной злостью:

— На помойке крысы гуляют, а ваш Васька дрыхнет на крыльце круглый день.

• Предыдущая
• 39/186
• Следующая