Радуга просится в дом - Дроздов Иван Владимирович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/33
• Следующая

Сопровождаемый девушками, Павел Николаевич явился к Сергею. С ним он поздоровался сдержанно, словно со старым, хорошим знакомым, так, как если бы они не виделись всего лишь несколько дней и не усматривают во встрече ничего особенного. Из всех присутствующих одна только Катя заметила свет радости, озарившей лицо Сергея. Глаза его повлажнели, в них запрыгали светлячки. Не укрылась от бдительного взора Кати и подчеркнуто мужская сдержанность Павла Николаевича. Пожав Сергею руку, кивнув ему дружески, он сказал:

— Зазнаваться стал.

— Ого, уже и виноват. Не понимаю вас, дядя Паша.

— И понимать нечего. На последнее письмо не ответил?..

— Собираюсь с мыслями, — сказал Сергей, краснея.

— Долго собираешься. Ну да ладно — подождем. Нам, провинциалам, ничего не остается делать, как только ждать знаков внимания от столичных родичей.

Тут вмешался Вадим Петрович:

— Пойдем в кабинет, поможешь мне чистить ружье.

Златогоров взял свояка за плечи, повел в свою комнату.

О цели своего приезда Павел Николаевич сказал сразу же — в ту минуту, когда они шли в кабинет.

— Я перевел на русский язык роман «Соловьиная балка». Ты, случаем, не слышал про такую книгу? Писатель есть у нас на Украине, Любченко.

Белов не заметил нервной белизны, проступившей на лице Вадима Петровича, его сузившихся, потускневших глаз. Златогорова словно подтолкнули сзади, и он, помимо своей воли, ускорил шаг. «Как? — вопрошал он неизвестно кого. — Павел перевел «Соловьиную балку»?.. Ту самую книгу, за которую он, Златогоров, ведет длинную, хитро задуманную войну? Мой свояк?.. Этот олух царя небесного?.. Да может ли такое быть?».

— Ты слышишь меня, Вадим?

Они сели на диван. Павел Николаевич положил ладони на плечи Вадима.

— Что же ты молчишь?

Вадим Петрович озабоченно улыбнулся. Он успел справиться с неожиданно подступившей к сердцу тревогой. Сказал:

— Не хочется тебя огорчать, старик, но издаваться становится все трудней. Особенно в Москве.

— У нас тоже заводят строгие порядки — прижимают жучков, плагиаторов. Но при чем тут серьезные художественные книги? Хороший роман всегда был нужен читателю, а в наше время особенно.

— Ха! — откинулся на спинку дивана Златогоров. — Серьезные книги… Хороший роман… А как определить эту вот степень серьезности? Или у вас, в Углегорске, прибор такой изобрели? Или всезнающий ценитель завелся? У нас, в Москве, ничего подобного пока нет. По-прежнему спорят до хрипоты. Один кричит: «Гениально!», другой предлагает выбросить в корзину. Как примирить разнобой во мнениях?

— Есть редакторы, критики… Наконец, читатель. Ты, наверное, слышал, как пошла на Украине «Соловьиная балка»?

— Читатель всеяден. Ему бы название позабористей да картинки на обложке понаряднее. А если девицу с голыми плечами изобразишь, так и совсем нарасхват. Любой тираж подавай. Знаем мы, старина, этих читателей.

— Все так, но за «Соловьиную балку» я готов поручиться. Особенно же за свой перевод. Трудился на совесть. Может быть, посмотришь?.. Хоть первые странички прочти.

Павел Николаевич вытащил из папки рукопись, осторожно положил Златогорову на колени. Тот раскрыл рукопись, стал читать. Опытным взглядом с первых страниц определил, что перевод действительно сделан на совесть. В конструкции фраз Златогоров уловил плавность, певучесть, — а это уже добрый признак. Он читал дальше и дальше. И чем больше убеждался в добротности выполненной работы, тем тяжелее, тревожнее становилось у него на душе. Ни на минуту у него не возникла мысль отступить в борьбе за рукопись, наоборот: завидев новую опасность, он напряг свои силы, решил действовать всеми средствами. Несколько раз мысленно повторил: «Черт тебя дернул взяться за перевод «Соловьиной балки». И этим он отдавал дань и таланту Белова, и родственным чувствам.

Думал еще о том, как могут дальше развернуться события. Белов явился с рукописью некстати. Как раз в эти дни в издательстве решался вопрос: кому поручить перевод «Соловьиной балки»? Шансы Златогорова были самыми большими. Вадим Петрович немало приложил усилий, чтобы расшвырять своих конкурентов, склонить редакторов в свою пользу. В течение трех ближайших дней все должно решиться. Тут же на тебе!.. Переваривай еще одного конкурента!..

— А что, Паша, поедем с нами на охоту? Мы всей семьей собрались. А?..

Эта мысль мелькнула неожиданно и потому, может быть, показалась Златогорову идеальной. Два дня пробудут на охоте, день Белов затратит на сборы, а там и… шапочный разбор.

— Мне бы хотелось поскорее попасть в издательство.

— Брось упираться, старик, поедем. Охота — не промысел, а праздник. Ты ведь знаешь: завтра открытие сезона. Кстати, там будет и главный редактор издательства. Тебе не лишне с ним познакомиться.

Последний довод убедил Белова. Он согласился, и сборы пошли оживленнее.

Дом Златогоровых превратился в туристский пансионат. Спортивная одежда, рюкзаки, ремни, ружья, шомпола, ягдташи валялись на всех стульях, столах и диванах. Зинаида Николаевна, жарившая мясо, варившая картошку для охотников, глубоко вздыхала:

— Боже мой, на Северный полюс, что ли, собрались!

Вадим Петрович, руководивший сборами, приговаривал:

— Сутки прожить — не поле перейти. И поесть не однажды надо, и повеселиться.

Он подчеркнуто произнес последнее слово, повертел перед носом бутылку коньяка, хлопнул ладонью по этикетке и тут же сунул в мешок. Вина брали много, как и еды, — про запас, в расчете на случайных спутников и друзей. Вадим Петрович любил на охоте широкое житье. Сегодня же он имел еще и другие основания побольше захватить с собой вина.

Во второй половине дня, когда вся компания наскоро пообедала, Вадим Петрович предложил всем перед дорогой поспать.

— Это, друзья, необходимо. Ночью будем болтаться на озере, на рассвете снова уйдем охотиться.

Без привычки, не поспавши, будете, как сонные цыплята.

— А ты как? — спросила Майя. — Ты тоже отдохнешь?

— Мне не обязательно, я привычный. Да и насчет лодок надо позаботиться. Егерь может заартачиться: ведь лодок нужно много.

Сказав, что вернется через два часа, Вадим Петрович пошел позаботиться «насчет лодок». В дверях его взяла за рукав Зинаида Николаевна.

— Отговори девочек. Ихнее ли это дело!

— Да что ты тревожишься?.. На войну, что ли, провожаешь?..

Вадим Петрович бесцеремонно высвободил руку и скрылся за дверью. Втайне он понимал причину тревоги жены. Она не хотела отпускать с ним Катю, ревновала, терзалась тайным предчувствием недоброй затеи.

«Придет же в голову нелепая мысль! — думал Вадим Петрович, выходя на улицу, ведущую к лесу, где на даче жил его приятель, председатель общества охотников Огородников: от него нужна была записка к егерю. — Мучает себя баба безо всякой причины».

Вадим Петрович хотел сесть в троллейбус, но, поднявшись на пригорок, увидел конец улицы, а в самом конце, за домами — зеленый массив леса. Там еще до войны построил себе дачу Огородников. Решил пройтись пешком. Была хорошая погода — тихая, теплая. Августовское солнце разливало по земле тепло, но не палило, не жарило, как бывало в июле. Солнце не ходило теперь посредине неба, не взбиралось в зенит — оно катилось стороной, бросая на город прощальные лучи. В природе зарождалась глухая боль расставания с летом. На обочине дороги грустно клонились к земле молодые деревца, печально шелестела тополиная листва. Вадим Петрович чутко понимал природу: он любил охоту, рыбалку, часто ночевал в лесу. Познавши живопись, литературу, пресытившись театром, музыкой, он все больше тянулся к природе. И когда случалось прилечь на зеленую травку, то испытывал какое-то высшее, неземное наслаждение.

Кончилась улица. Вадим Петрович ахнул: перед ним неожиданно возник район новой застройки. Не был здесь год, а уж все как изменилось: строители вздыбили, перекопали бывший овраг и на месте свалки поставили в ряд десятки многоэтажных домов. Лес отступил, на отвоеванном у него пространстве поднялись башенные краны. Застыв в величавых позах, они поворачивались на месте, словно исполняли медленный танец. Это было удивительно. Даже привыкший ничему не удивляться Златогоров остановился. Ведь если и дальше так пойдет дело, то сюда, в район Черемушек, скоро переедет половина жителей столицы. Вадим Петрович даже стал придумывать название этому явлению новейшей истории. «Переселение москвичей», «Новый центр столицы»… И действительно, где теперь центр Москвы? — там, в районе площади Ногина, среди тесных трехэтажных улиц, или здесь, в новых кварталах, где современные дворцы словно плывут над зеленью широких, как площади, аллей?.. Как теперь быть с извечной гордостью аборигенов столицы? Ведь от них, бывало, только и слышишь: я коренной москвич, живу в центре… Знаете, переулок у Каретного ряда?.. Или Староконюшенный, или на Смолянке… Скажет так, словно речь идет о какой награде, полученной на производстве, — глаза светятся ребяческим удовольствием, в каждой черточке лица чувство неподдельного превосходства. Удивительная это вещь — похвальба принадлежностью к когорте коренных москвичей!.. Самого умного человека делает смешным. Говорит так, будто и сказать о себе больше нечего.

• Предыдущая
• 15/33
• Следующая