Бомбы в сахарной глазури - Медведева Ирина Яковлевна - Страница 29

Первая — потому что отсутствие "заказа", а значит, злого умысла, снижает тяжесть преступления. А вторая — закрытость процесса — подается ювенальщиками как одно из средств защиты детей (то бишь несовершеннолетних преступников). Дескать, присутствие посторонних может травмировать хрупкую детскую психику. Хотя в данном случае, как и во многих других, ссылка на хрупкость детской психики, по меньшей мере, неуместна. Юные преступницы нисколько нё испугались судимости. "Из зала суда, — пишет Давыдова, — выходили героинями". И, никого не боясь, снова угрожали расправой своей недавней жертве.

На самом деле закрытость подобных процессов позволяет без всяких помех — ни со стороны родственников потерпевших, ни со стороны прессы и общественности — творить беззаконие. Все это весьма характерно для тоталитарных систем, каковой — на Западе об этом говорят все громче — и является ювенальная юстиция. Характерной особенностью этого образчика тоталитаризма является выгораживание преступников, а не защита жертв.

Причем обратите внимание, это происходит даже в тех случаях, когда жертвы ювенальной юстиции тоже дети! И их права, уж если рассуждать в категориях защиты прав ребенка, надо отстаивать с повышенным рвением. Но ничего подобного в системе ювенальной юстиции не наблюдается.

Ведь в Приморско-Ахтарске была не одна жертва, а две. На помощь Рите прибежала ее подруга, восьмиклассница Ира. И ее тоже зверски избили. За компанию. Но судебный процесс был выстроен таким образом, что она проходила по делу не как потерпевшая, а как свидетельница. И про побои, естественно, речь не шла. "Для защиты своих интересов им [Ире и ее маме.] было предложено обратиться в суд в порядке частного обвинения по факту нанесения свидетельнице… легких телесных повреждений. Дескать, подшутили над Ирой", — пишет корреспондент.

Типичный пример ювенального отношения к несовершеннолетним преступникам и жертве приведен в книге Анатолия Гладилина "Жулики, добро пожаловать в Париж".

"В провинциальном городке, — пишется в ней, — молодежная банда угоняла машины. Пятнадцатилетний мальчик сказал своему отцу, что знает имена тех, кто украл у них машину. Отец, законопослушный француз, решил, что об этом надо официально заявить в полицию, и явился с сыном в участок. Там все записали, поблагодарили свидетелей, а потом вызвали в участок юных угонщиков, сообщили им, что на них поступило заявление, погрозили им пальцем и… отпустили.

Что сделали семнадцатилетние детишки? Почувствовав безнаказанность, они подкараулили парнишку и зарезали его. Причем резали долго и зверски. На трупе (теперь уже не пятнадцатилетний мальчик, а труп!) насчитали 14 колотых ран.

Сегодня об этом страшном происшествии написано во всех газетах, кричат радио и телевидение. Завтра успокоятся и забудут. Наказали ли полицейских? Нет, ибо полиция поступила политкорректно, ведь убийцы не виноваты, виноваты семья, школа, общество. Вот если бы угонщиков сразу арестовали, то пресса не забыла бы и продолжала крик. Ведь нынче какая главная тема во французских СМИ? Плохо, месье-медам, живется преступникам во французских тюрьмах! Тюрьмы переполнены".

Переполнены? Неужели? А как же невиданные успехи по снижению преступности, которые нам обещает гуманное отношение к "лицам в конфликте с законом"?

— Причем тут несовершеннолетние? — возразят нам несгибаемые ювеналы. — Тюрьмы переполнены взрослыми уголовниками. А по детям совсем другая статистика.

По детям статистика, может, и более оптимистичная. Даже наверняка. Но у них, у детей, есть такое загадочное свойство: они взрослеют. И те из них, на чьи "шалости" закрывал глаза ювенальный суд, повзрослев, предстают перед судом для взрослых преступников (как "шалун" из гладилинской книги, на счету у которого к 18 годам было 500 тяжких "проказ"), и соответственно, переполняют тюрьмы. Так что эта переполненность свидетельствует отнюдь не в пользу ювенального гуманизма. Просто расхлебывать его последствия приходится сотрудникам других ведомств. Ну, и, конечно, пострадавшим. Если тюрьмы переполнены, значит, и жертв полным-полно.

Другим косвенным показателем "эффективности" ювенального гуманизма служит статистика по наркомании и алкоголизму. В Англии, например, каждый седьмой ребенок до 13 лет уже пробовал наркотики. Любопытная статистика и у нас. Если посмотреть ранжированность территории РФ по уровню распространения наркомании, то окажется, что в Самарской области на 100 тысяч населения наркоманов 671,3 чел., в Иркутской — 522,6 чел. А в среднем по России — 241,3 чел. Почти в 3 раза меньше! Для справки: Самарская и Иркутская области — пилотные регионы по развитию ювенальной юстиции.

А 2 июня 2009 года главный санитарный врач России Геннадий Онищенко сделал заявление РИА "Новости", что "органы власти всех уровней должны совместно бороться с курительными табачными смесями в России, которые имеют галлюциногенный эффект и разрушают психику". Наибольшее распространение, по его словам, эти смеси получили в Краснодарском крае, Самарской, Саратовской, Ростовской областях и в Москве. То есть опять-таки в ювенальных регионах!

С наркоторговлей вообще весьма интригующая история. Можем подарить ее кому-нибудь из авторов, подвизающихся в детективном жанре. Через многие ювенальные регионы проходят основные пути наркотрафика. Причем наркоситуация, как отмечалось 26 июня 2009 года в докладе директора ФСКН Виктора Иванова, серьезно ухудшилась. С 2001 года, когда Америка вторглась с "миротворческой миссией" в Афганистан, производство опиатов в этой стране, поданным ООН, выросло более чем в 40 раз. "В России, — цитируем доклад Иванова, — наркоситуация предопределяется героиновым давлением из Афганистана. Колоссальный поток так называемых тяжелых наркотиков афганского происхождения привел к тому, что 90 % наших сограждан, страдающих от наркозависимости, — потребители именно афганского героина. В непосредственной близости от России складированы колоссальные запасы опиатов. Они, по оценкам специалистов, достигают триллиона разовых доз. Этого объема количеству наркоманов, равному по численности сегодняшнему населению России, хватило бы на 100 лет".

Но ведь очевидно, что такие запасы копятся на наших границах не зря! Владельцам запасов дальше необходимо решить две ключевые задачи: как провезти наркотики в нашу страну и как их распространить. Мы остановимся на проблеме распространения.

"Наркотики, — отметил директор ФСКН, — продаются в основном там, где есть потенциальный покупатель. Это, в частности, окрестности школ, других учебных заведений, дискотеки".

Что ж, вполне логично, поскольку в первый раз наркотики обычно пробуют в 15–16 лет, когда подростки уже становятся более независимыми от родителей и жаждут "взрослых" развлечений.

Кто же может стать наиболее успешным распространителем или, говоря по-русски, наркодилером в этой среде? Подростки — достаточно обособленная возрастная группа, усиленно напитываемая сейчас духом негативизма по отношению к взрослым. Зато сверстники и особенно те, кто чуть постарше, вызывают доверие и могут легко "заразить" своими интересами, увлечениями, пристрастиями. На этом основана технология массового информирования подростков и вовлечения их в различные неформальные сообщества. Помнится, мы впервые столкнулись с такой технологией в 1997 году, когда растление школьников под маской полового воспитания пытались осуществить по программе "От подростка к подростку", для чего мальчишкам и девчонкам, которые прошли специальные тренинги и уже были готовы обучать других, выдавали диплом "секс-инструктора". Похожий принцип вербовки применяют и сектанты.

Право же, было бы странно, если бы наркомафия пренебрегла таким технологичным принципом, как "равный обучает равного". И она им, естественно, не пренебрегла. Тот, кто хоть немного "в теме", может сразу вспомнить о роли жителей Таджикистана в распространении наркотиков на территории России. Екатеринбуржец Евгений Ройзман, много и плодотворно потрудившийся для оздоровления наркоситуации в родном городе, в бытность свою депутатом Госдумы, неоднократно пытался привлечь внимание к этому вопросу. В частности, он говорил, что через детей таджикских мигрантов наркотики быстро проникают в подростковую среду. Появления даже одного такого ребенка в московской школе нередко бывает достаточно для вспышки "наркоэпидемии".