Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь - Фроянов Игорь Яковлевич - Страница 30

Ближайшим советником и сподвижником Константина епископом Евсевием была разработана новая христианская концепция императорской власти. Евсевий опирался на эллинистическую идею «царя и царства». Однако если последняя склонялась к обожествлению самого царя, признанию его прямым продолжением божества, то в христианской концепции Евсевия, естественно, не могло быть места для прямого обожествления земного правителя. Переработав эллинистическую концепцию, Евсевий выдвинул идею монаршей власти милостью божьей. Так земной правитель из живого бога, родственника или потомка богов, превращался в его наместника, представителя и исполнителя божьей воли в земных делах. Бог правит всем — он «пантократор», вседержитель. Император вершит земные дела — он «космократор». Так формировалась христианская идея божественного происхождения земной власти, фактически опиравшаяся на давние римские традиции «священства» Римской державы.

Различие между признанием божественности происхождения власти и реальной божественности самого императора было не столь велико. Но последнее противоречило старым традициям римской государственности — «священства» державы. Императоров-богов породил III кризисный век.

В IV веке в связи с некоторой стабилизацией положения вновь ожили римские традиции. Идея «священного» Рима продолжала жить. Поэтому концепция Евсевия фактически складывалась не как концепция божественного происхождения власти каждого данного правителя, его персональной на этой основе «священности», а священства места, которое он занимал. Концепция Евсевия обосновывала императорское единовластие. Один бог на небе, один император на земле, отсюда и единство церкви: одна власть — одна церковь. Эта идея легла в основу концепции «христианской державы» Евсевия. Прежняя «священная» Римская империя превращалась в осененную божественным благословением державу христиан. Так утверждалась идея преемственности всей предшествующей римской истории и обосновывался тезис о спасении Римской империи через принятие христианства, возрождалась вера в ее возможное счастливое будущее. Этот «христианский оптимизм» сыграл немалую роль. Он существенно помог позднеантичному государству бороться за сохранение существующих порядков, превратил официальное христианство и церковь в важнейший инструмент идейной политики. Соответственно и император оказывался земным главой христиан, обязанным заботиться о распространении и утверждении христианства, покровителем и защитником церкви. Этот его христианский долг — будущая основа права критики церковью императорской власти, но, одновременно, и вмешательства последней в «земные» дела церкви.

Миланским эдиктом 313 года о веротерпимости христианство было признано равноправным наряду с другими официально признаваемыми государством верованиями. Согласно эдикту, «каждому предоставляется произвольно мысленно обращаться к той вере, которую он находит согласной с собственным убеждением, чтобы божество при всяком случае ниспосылало нам быструю помощь и всякие блага». С изданием Миланского эдикта церковь превратилась в официально признанную государством корпорацию, имевшую право не только на отправление культа, строительство храмов, но и на собственные имущества и доходы. Начинается превращение церкви в крупнейшего собственника империи, а духовенства в привилегированное сословие. Константин освободил его «от всех общественных обязанностей», чтобы оно служило «божеству со всей ревностью» для пользы «общественных дел». Церковь и клирики теперь не платили важнейшие государственные налоги. На нее распространялись те привилегии, которыми ранее обладали языческие храмы, — признание их священства — неприкосновенности, право давать покровительство, убежище, защиту и, наконец, официально признаваемый отпуск рабов на волю. Была признана посредническая роль церкви перед государственной властью, право ходатайства епископов перед ней по мирским делам и заботам своей паствы.

Константин, запретивший изуверские культы и жертвоприношения, гладиаторские бои, казнь рабов через распятие, закрывший немало храмов и конфисковавший их имущество, значительную часть его передал церкви. Из государственной казны выделялись немалые средства на благотворительную деятельность церкви. Эта практика государственной помощи, участия императорской власти в церковной благотворительности стала традицией. Государство осуществляло ее «руками церкви».

Так последняя из «одинокой» и «странствующей» превратилась в признанную государством, привилегированную и «воинствующую». Она отблагодарила императора, осуждая христиан, уклонявшихся от государственной, военной службы, выполнения своих гражданских обязанностей и повинностей. В новых условиях еще более интенсивно пошел процесс ее территориальной организации, формирования вселенской церкви, упрочения власти епископов, их контроля над духовенством. Церковь в немалой степени использовала поддержку и помощь государства, чтобы ослабить влияние паствы на выборы духовенства.

Территориальная организация церкви, по существу, копировала государственную. Главной общественно-государственной ячейкой был полис-город с подвластной ему сельской округой. Практически сложилось так, — что каждый город стал и центром епархии, подвластная ему церковная округа совпадала с сельской округой города. Образовалось много сотен епархий, группы провинций объединялись в более крупные единицы — диоцезы, епархии — в митрополии. Епископская власть во многом копировала гражданское управление. Росла власть епископа над подчиненным ему церковным диоцезом.

Начиная с IV века епископы все чаще выдвигались и избирались из городской знати, муниципальной аристократии, а духовенство преимущественно росло за счет зажиточных горожан. Городское духовенство было многочисленным и более образованным, господствовало в епархии. Долгое время горожане составляли большинство христиан. Авторитет христианско-церковного центра продолжал поддерживать и освящать характерное для античности господство города над округой, идею города как центра духовной власти и влияния.

С признанием церкви государством стало неуклонно расти число народных религиозных течений, отходивших от нее, становившихся все более враждебными ей и, соответственно, все более энергично преследуемых ею. К их числу на Востоке империи могут быть отнесены мессалианство, монтанизм, манихейство. Нередко стоявшие на грани разрыва с христианством, они выступали против идей, «примиряющих добро со злом», пытались в рамках своих религиозных общин осуществлять раннехристианские идеалы равенства и братства. Аскетический монтанизм на Востоке империи представлял собой отчетливо выраженную форму крестьянско-общинного протеста против существующих условий и защищавшей их церкви. В западной половине империи, прежде всего в Северной Африке, получил широкое распространение донатизм, выливавшийся в религиозную форму социального протеста. Донатисты выступали не только против союза церкви с государством, но и против богатства духовенства, требуя, чтобы оно было образцом «евангельской чистоты» для верующих. Постепенно складывался круг «низких», народных ересей, наиболее решительно отвергаемых и гонимых церковью.

Но и внутри ее самой уже вскоре после принятия Миланского эдикта разворачивается борьба течений. IV век открыл эпоху так называемых «триадологических» споров — о христианском понимании троичности божества (бог-отец, бог-сын — Христос и бог — дух святой), взаимосвязи и соотношении элементов Троицы. Александрийским священником Арием было выдвинуто положение, что Христос не обладает полной божественностью, то есть как творение бога-отца он не «единосущен», а только «подобносущен» ему. Учение Ария, низводившее Христа до положения полубожества, связанное еще с античным способом мышления, получило широкое распространение и популярность среди населения восточных провинций, особенно горожан.

Против Ария яростно выступили сторонники «единосущия», которые не могли допустить принижения степени божественности Христа. Развернулась ожесточенная борьба, которая привела к созыву в 325 году I Вселенского Никейского собора. На нем был выработан и утвержден в качестве символа веры догмат о том, что сын божий является единосущным богу-отцу. Другие суждения, в том числе и арианство, воспринимались как отклонения от истинного христианского учения, ересь. Однако соборное осуждение не снизило популярности арианства. Наоборот, оно получило еще более широкое распространение в восточных провинциях.