Древнерусская игра: Много шума из никогда - Миронов Арсений Станиславович - Страница 76

• Предыдущая
• 76/130
• Следующая

Понятно, почему Куруяд, прижимая к груди хозяйские лапти, отвоеванные таки в битве с прихвостнями Корчалы, погнал свою лошадку именно сюда, в Санду. Здесь его поджидали верные слуги в темных плащах — здесь же, в личном кабинете Куруяда лежали в сейфе фальшивые сапоги — великолепно сработанная копия настоящих.

Пока мы с Куруядом погоняли своих кобылок по дороге в Санду, два Корчалиных спецназовца поступили на редкость остроумно: они просто достали свои боевые рожки и по очереди зычно продудели в них, разгоняя эхо по всей округе. Совсем как в глупой сказке, верные богатырские кони спецназовцев, флегматично пережевывающие растительный корм в доброй полумиле от полянки с елочками, услышав призывный звук рога, прекратили жевать, взбодрились и со всех ног бросились к хозяевам — только копыта засверкали. Бодро переплыв реку, богатырские животные непостижимым образом взобрались на высокий берег, и через пару минут Жила и Сокольник вновь ощутили под своими задницами жесткие боевые седла. Стоит ли объяснять, что на своих гоночных жеребцах дружинники рванулись в дорогу так быстро, что почти догнали нас с Куруядом на въезде в Санду.

Ворвавшись в сонную деревню, спецназовцы разделились: Жила на жеребце тронулся к дальним воротам глянуть, не проскочил ли Куруяд Санду транзитом, направляясь дальше по дороге на северо-восток, а Сокольник вызвался проверить дом старейшины — а ну как спрятался в нем кто-нибудь нехороший.

В доме старейшины нехороших людей было на редкость немало, и все они с неприятным однообразием пытались проткнуть Сокольника стрелой либо задеть отравленным лезвием. Наконец, выследив среди мельтешения черных плащей знакомый силуэт козлобородого Куруяда, Сокольник бросился наперерез и почти настиг злодея возле кумирни — но ядовитый ножичек уже торчал у него в спине, и пришлось временно — хотя и некстати — потерять сознание.

Неторопливо обмениваясь впечатлениями, дружинники направляли лошадей по перелескам вдоль полей, окружавших Санду: перед моими глазами, налившимися кровью от длительного висения вниз головой, мелькали под лошадиными копытами какие-то тропки, мостки через ручьи и грязные низинки. В очередной раз ударившись виском о Сокольникове колено, я решил, что скоро сойду с ума от боли в раздерганном плече и тошнотворных ощущений в желудке. К счастью, лошади вскоре замедлили шаг. В воздухе знакомо пахнуло болотом — только не тем жутковато-душным и сырым, что в Дымном урочище, а цивилизованным и человеколюбивым: с торфяниками, клюквой и болотной птицей. Лошади постепенно углубились в сырой лес: в траве загудело разбуженными комарами, зачавкало водой и плесенью. Дружинники стали заметно осторожнее выбирать маршрут среди брусничных кочек.

— Ну вот и приспели, — ободрительно сказал Сокольник, потрогав меня по спине. — Зараз к Корчале тебя потащим. Ты помягше с нею, она помыслы читает.

Я поймал губами комара, презрительно сплюнул на лошадиное копыто и устало предложил все-таки развязать себя. Жилины сапоги, неспешно прочавкав с кочки на кочку, приблизились к нашей лошади, жесткие руки спецназовцев вцепились в меня, напряглись и — стащив истощенное тело с лошадиной спины, аккуратно усадили в мокрую траву. Чувствуя, как намокают штаны от болотной сырости, я хотел было высказаться, но Сокольник уже распиливал кожаные связки на моих ногах, и я только улыбнулся стоически. Ну что ж, давайте сюда вашу Корчалу — будем ее обрабатывать.

— Ступай эво, где пни чернеются, — шепнул Жила, помогая мне утвердиться на бесчувственных ногах и любезно подталкивая в раненое плечо. — Да не вздумай убечь: тут Корчалиного люду — как комаров: тьма повсюду.

Эти кочки раздражали меня — и так колени не ходят, противно покалывая от застоявшейся крови, так тут еще почва неровно кочевряжится под ногами. Нет, все-таки сыро: штаны опять намокли от теплой влаги, туманившейся в воздухе между деревьями. Похоже, Корчала создала себе заказной микроклимат.

Совершенно прозаическая старуха поднялась с колен метрах в десяти, завидев меня. Она была приземистая и плотная в кости, но не толсто-добродушная, как Клуха, а какая-то злобно-крестьянистая, как свекровь из драмы Островского. Оправляя желтыми пальцами длинные пряди седовато-черных волос, стекавших по жабьим щекам, старуха недоверчиво глянула на меня, приобнажая десны. Она стояла, тяжело опираясь на прогнивший пень, колоритно торчавший из моховой плесени.

— Короче так, любезная Корчала! — устало начал я, присаживаясь на кочку. — У меня есть сапоги, которые спрятаны в надежном месте. Никто, кроме меня, их не найдет по определению. Я согласен сотрудничать с вами при условии, что мне гарантируется стабильная зарплата, укороченный рабочий день и эксклюзивное право самостоятельно пользоваться сапогами в свободное от работы время. Вот мои условия, не подлежащие изменению. Предлагаю немедленно приступить к составлению контракта. Да… если можно, предложите мне чашечку горячего кофе: чрезвычайно устал в дороге.

Старуха слегка округлила сумасшедшие глаза и покосилась на пень, в который упиралась короткими руками. Я тоже непроизвольно перевел взгляд на гнилую колоду — и… задумался. Даже нижнюю губу выпятил под напором эмоций и головой покачал удрученно. Никакого пня там не было — желтоглазая старуха с длинными грязными волосами упиралась ладонями не в прогнившие края колоды, а в… костлявые, горбатые плечи другой старухи, еще более старой и отвратительной. Вторая старуха только прикидывалась пеньком: на самом деле это была самая настоящая Корчала — только не каменисто-серая, как среди валунов в Дымном урочище, а черно-слизистая, как прогнившее дерево.

— Отдавай сапог! — проскрипела вдруг первая, длинноволосая старуха — словно кто-то открыл дверцу холодильника. Склонив голову, она приблизила ухо туда, где недвижно темнел бугристый череп Корчалы, — словно прислушиваясь. — Отдавай, отдавай сапог! — снова проскрежетала она, обращаясь ко мне. Если не ошибаюсь, эта длинноволосая пенсионерка работала на Корчалу в качестве медиума: передавала окружающим мысли высокопоставленной старухи, и наоборот.

— Советую обращаться со мной повежливее, — сказал я, покачиваясь на своей кочке. — А то я умру от оскорбленного самолюбия, и никто не узнает, где лежат сапоги. (Я даже улыбнулся своей наглости: впрочем, из Корчалы можно теперь веревки вить — все равно никто, кроме меня, ей не поможет.)

Старуха-медиум снова склонилась к Корчале, то округляя, то суживая совиные глазки.

— Узнала тебя, Берубой! По Семарглову перстню узнала тебя! — проскрипела она без малейшей интонации. — Корчала признала тебя, Траянов сын, огненный вук Берубой!

Я цинично улыбнулся. Тоже мне телепатка: мало того, что почему-то не может проникнуть в мои мысли и узнать, куда я спрятал сапоги. Плюс к тому спутала меня с Берубоем. С этим гнусным мажором — у которого серьга в ухе! С ловким почтальоном, умудрившимся сбежать от моего сотрудника Травеня… Я покосился на перстень, по-прежнему блестевший на пальце. Я уж и забыл про это колечко, конфискованное у Берубоя. Что ж… пусть Корчала принимает меня за другого. Это даже выгодно — тем более, что мое настоящее имя теперь засекречено Стожаром.

— Корчала чует силу твою, Берубой! Корчала чует гордыню помыслов в тебе! Само ты мог Чурилин сапог покрасть! Ты — человек велий, человек необыкий, ты служка божичев! — настаивал тем временем туберкулезный старушечий голос. — Корчала привечает тебя, о Берубой! Корчала не желит смерти тебе! Не желит смерти! И ты не умышляй на Корчалу злого, не умышляй!

— Ну ладно, ладно, так и быть. — Я послушно вздохнул: — Так и быть, уговорила. Сегодня не буду тебя убивать. И это правильно, что ты не желаешь мне зла. Ясное дело: я в гроб, а сапоги так и останутся в тайнике! Тут я с тобой согласен.

— Ты невежда, Берубой. Невежда! — взвизгнула волосатая старуха, потрясая седыми космами. — Ведай теперь, что само един сапог у тебя есть! Само един! А другой — у Чурилы остался, как прежде!

Я совсем обиделся. Прекрасно помню, как просовывал в землистую нору возле Чурилиного тотема оба сапога — один за другим. Разве что… ну конечно! Гнусный Куруяд все-таки обманул меня. Чует сердце: в каждой из двух пар был… только один настоящий сапог, а другой — фальшивый!

• Предыдущая
• 76/130
• Следующая