Зеркало лекало звука (выпуск №10, 1998 г.) - Тотев Мэльд - Страница 12

– Это еще что такое? – тут же, как будто обрадовавшись поводу поскандалить, завопила она. – Я же предупреждала, что водку в вагоне пить нельзя, пиво только, и то немного, – у нее был противный, какой-то птичий голос. – Я сейчас милицию вызову, пусть они вас ссодят с поезда! – продолжала верещать она.

– Да, я сейчас все уберу. Не кричите, ради бога! – пытался успокоить ее Костя.

– Уберу! – передразнила она его. – Нажрался уже с утра, алкаш. Ты ж пока все не вылакаешь, не успокоишься!

Костя разозлился.

– Попрошу без оскорблений, мадам. И вы мне не тычьте. И вообще… Он вдруг спохватился. « Нельзя допускать, что бы люди на меня орали, ни за что нельзя. Как же я об этом забыл?» – промелькнуло в его голове. И, отстранив вопящую проводницу, он выскочил из купе и почти побежал в тамбур.

В тамбуре было холодно. Простояв минут десять и замерзнув, он осторожно вернулся в вагон. Проводницы видно не было.

«Слава Богу, смылась! Может, все обойдется?» – подумал он, входя в свое купе. Закрыв дверь на замок, он сел за стол и плеснул себе в стакан «Гжелки».

– Хрен тебе, родная! – вслух произнес Костя и выпил.

Почти одновременно в коридоре раздался грохот, истошный вопль, а затем сдавленный вой. Обмирая, он выскочил из купе. Пробираясь среди выбежавших на крик пассажиров в сторону купе проводников, он увидел, что проводница, недавно скандалившая с ним, сидит на полу около бака с кипятком рядом с разбитыми стаканами, в мокрой форме, и с воем прижимает к себе красные, ошпаренные кисти рук. Ее напарница, причитая и помогая ей встать, суетилась рядом. Он вернулся в свое купе, залпом выпил полстакана водки и не раздеваясь, бухнулся на полку.

Даша стояла у зеркала и терпеливо выщипывала левую бровь. Она была в длинном, сиреневом халате, с замотанной полотенцем головой. Сегодня воскресенье – стопроцентный выходной, и Даша наслаждалась сознанием того, что не надо идти в редакцию и заниматься газетой. В квартире было тихо. Чуть слышно тикали старинные часы, подаренные ей на свадьбу матерью. Они показывали десять часов утра. Дочка еще спала. Через приоткрытую дверь в детскую было видно ее спящее личико, рядом на подушке разместилась волосатая морда игрушечного медвежонка Федьки – Таниного любимца, с которым она не расставалась даже ночью. Кошка, которая спала свернувшись клубком в кресле, проснулась и с мягким стуком спрыгнула на пол. Потягиваясь, вытягивая задние лапы и зевая во всю пасть, Люська подошла к хозяйке и стала тереться боками и головой об ее халат.

– Привет, пьянчуга! – поздоровалась Даша с кошкой, орудуя пинцетом.

– Мяу! – жмуря желтые глаза, вежливо ответила Люська, одновременно намекая, что неплохо было бы позавтракать.

– Сейчас, сейчас, дай красоту навести! – Даша закончила экзекуцию, отложила пинцет и прошла на кухню.

Кошка, восторженно задрав хвост, и путаясь у хозяйки под ногами, побежала следом. Даша достала из холодильника баночку «Китикэт» и вывалила корм в Люськину чашку. Кошка, благодарно урча, принялась за еду. Даша включила чайник и щелкнула пультом небольшого телевизора «Sony», стоявшего на холодильнике. На экране появилась морда Юрия Стоянова, переодетого женщиной. Стоянов что-то истерично взвизгивал и лупил половой тряпкой Олейникова, изображавшего пьяного мужа.

Чайник закипел, затрясся и, щелкнув красной кнопкой, вырубился. Даша приготовила себе кофе, всыпав в кружку с кипятком ложечку «Нескафе Голд», и, осторожно пробуя горячий напиток, рассеяно поглядывала в телевизор. На экране Стоянов, перевоплотившийся в страшного уродца Модеста, рекламировал майонез. Модя, трясясь от жадности и нетерпения, пытался залезть огромной ложкой в маленькую баночку.

Она очень любила такие моменты, когда можно спокойно посидеть в тишине, попить кофе, бессмысленно попялиться в телевизор и просто насладиться покоем.

Предстоящий день обещал быть насыщенным: в двенадцать часов ее ждал у себя в кабинете начальник республиканского управления ФСБ Юрий Антонович Лебедев, чтобы вычитать интервью, которое она взяла у него на прошлой неделе. Потом Юра, наверняка, пригласит ее в какое-нибудь кафе или даже ресторан…

Они познакомились полгода назад. Его перевели сюда из Якутского управления, с повышением. Юрий Антонович был занятной личностью. Он занимался альпинизмом, сплавлялся по горным рекам, играл на гитаре, писал стихи и пьесы. Очень любил женщин, за свои сорок восемь лет не раз женился, но на данный момент был в разводе. Начало их знакомству положило то, что Юрий Антонович, к сожалению, не видящий себя вне творческого процесса, написал очередную пьесу.

Эта довольно бездарная пьеса, о перепетиях личной жизни глубоко засекреченного агента ФСБ, навеянная то ли жалостью к себе, то ли восторгом от своей новой должности, была поставлена на сцене местного драматического театра. Главный режиссер театра Прошкин, прочитав пьесу, которая почему-то называлась «Последняя осень», сначала ставить ее отказался, но после непродолжительной телефонной беседы с главой республики господином Окунем, согласился. Публика, несмотря на широкую рекламу спектакля по местным телеканалам, отнеслась к многотрудной жизни агента ФСБ довольно прохладно и на премьеру не пошла.

Спасая престиж своего нового начальника, заместители Юрия Антоновича в приказном порядке распространили билеты среди сотрудников ФСБ. Похожим образом помогло МВД и местная воинская часть. В вечер премьеры к театру подъехало с десяток военных грузовиков, и оттуда, топая сапогами и поправляя пилотки, повыпрыгивали две сотни театралов. Сотрудники ФСБ пришли на спектакль в штатском, милиционеры сияли пуговицами, звездами и белоснежными форменными рубашками. Усилиями силовых структур аншлаг был обеспечен. Женщин в зале практически не было. В первых рядах сидели почетные зрители – председатель правительства, его заместители, министры и сам виновник этого скромного торжества с букетом гвоздик и в парадной форме.

Артисты играли вяло, пауз не выдерживали, текст произносили глухо и неубедительно, весь вечер их не покидало ощущение, что они выступают в каком-нибудь заштатном Доме офицеров. Курирующий культуру республики сотрудник ФСБ Казанок метался за кулисами, тщетно стараясь гримасами и угрожающими жестами вдохновить актеров и придать их игре приличествующий пыл.

Постановщик «Последней осени», режиссер Прошкин, сидел в гримуборной и уныло пил коньяк – его мало интересовало происходящее на сцене. Казанок вне себя ворвался к нему и, брызгая слюной, принялся ругаться и угрожать. На что пожилой режиссер философски ответил:

– Полноте, батенька, не горячитесь, не ваша вина, что спектакль – говно.

Под самый конец представления разразился небольшой скандал. Финальная сцена пьесы замышлялась так: в очередной раз брошенный любимой женщиной главный герой пьесы, майор ФСБ Соколовский, которого играл актер-пропойца Леонтьев, сидит за столом в голубом берете, одетый в тельняшку-безрукавку обнажающую на мускулистом плече татуировку ДМБ-84. Перед ним стоит бутылка водки и стакан. Соколовский пьет водку и грустно играет на гитаре «Последнюю осень» Шевчука. Пронизанные трагизмом зрители едва сдерживают слезы…

Но, похмельный, мучимый изжогой и головной болью, Леонтьев несколько иначе видел концовку спектакля. Сев за стол, страдающий от жажды актер, выпил из горла бутылку бутафорской водки (к его горькому разочарованию там оказалось обыкновенная вода), взял гитару и, начисто забыв все шевчуковские аккорды, принялся импровизировать.

После «Мурки» и «Гоп-Стопа», когда радостное удивление зрителей уже перерастало в болезненное, Леонтьев отложил инструмент, поклонился и с достоинством удалился за кулисы, где его уже поджидал обезумевший Казанок.

Но даже этот гениальный актерский ход не смог спасти унылого театрального действа. Спектакль, шедший два с половиной часа кроме Лебедева никому, включая актеров, не понравился. Даша, которой поручено было написать рецензию, на банкете после премьеры подошла к принимающему со всех сторон поздравления Юрию Антоновичу, задать пару вопросов для статьи.