Боруэлла - Евдокимова Наталья - Страница 22

• Предыдущая
• 22/52
• Следующая

— Я подумаю.

Поскольку сказанные мною слова вернули Вадику хорошее настроение, я решила немного развеяться, и мы пошли бродить по коридорам. Мысли нужно глушить движением! Обещание подумать то и дело давало о себе знать, прорываясь даже сквозь разговор, чередуясь с ещё более ужасными видениями:

1. Боря дарит мне цветы после неудачного выступления (я поскользнулась и сломала Вадику обе ноги);

2. Я навещаю в больнице Вадика, которому сломала две ноги в результате неудачного поскальзывания. Вадик улыбается и говорит: «Ничего, ты всё равно научишься, я знаю!»;

3. Я даю интервью тётеньке, которая неприятно улыбается, и рассказываю ей о том, как училась танцевать с двух лет. После этого я повествую, что на сто тысяч детей, занимающихся танцами, есть единственная гениальная танцовщица, и это — я;

4. Денег из бейсболки с платой за вход на концерт не хватает даже на мороженое!

А потом такие мысли испарились, и мы просто бродили по школе, немного побегали — да так, что с меня снова слетела кепка. Вадик поднял её, протянул и улыбнулся так, что мне казалось — ничто в этом мире не способно огорчить меня. Потому что со мной всегда будет эта вадькина улыбка.

Но я, конечно, ошибалась!

Ведь как не огорчиться тому, что произошло вечером?!

А произошло вот что. Мы со всей бориной семьёй сидели спокойно на кухне. Я ковырялась в ужине и почему-то хорошо думала про Борю и его маму. Но борина мама всё испортила, осторожно спросив:

— Боруэлла, а ты с детьми твоего возраста часто общаешься?

— Она с Вадиком общается, — сказал Борька с набитым ртом. — Он её уму-разуму учить пытается. Только совсем зря.

Тётя Надя не обратила на замечание сына никакого внимания:

— Ну так что, Боруэлла?

— Общаюсь, — сглотнув, сказала я. — Я им своё общение говорю словами. А они не так общаются. Они убегают или громко кричат. Или то и другое.

— А мама и папа твои тебя никогда в садик не водили? — продолжила тётя Надя.

— Водили, — кивнула я. — Хороший был садик. Там росли яблони и груши. Над рекой…

Борька пнул меня под столом ногой, я встала с табуретки, подошла к этому истязателю и дала подзатыльник. Но Борины родители и к этому отнеслись спокойно!

— Это хорошо, что ты так любишь природу, — сказала тётя Надя, когда я вернулась на место. — Значит, в вашем детском саду было много зелени, да?

Я гневно подняла над собой ложку:

— В каком детском саду? Меня воспитывали только дома, в кустарных условиях!

— И тебе, наверное, было очень скучно дома? — спросила тётя Надя.

Для убедительности я подняла не только ложку, но и вторую руку, с хлебом, и отчеканила:

— Мне было ужасно весело! Я радовалась, как дикий телёнок в жарких полях Северного полюса! Я хохотала триста раз в день строго по расписанию! Тем, что я находилась дома, а не в детском саду, я значительно улучшала мир в целом и экологическую ситуацию в частности! Детским садам — нет-нет-нет! Солнечному пляжу — да-да-да! Вихрем взлечу над полем, детский сад размету на части!

— Я же говорил, — наставительно сказал тёте Наде Борин папа.

— Но мы уже договорились, — тихо сказала она, насупив брови. — Заплатили деньги за временное пребывание. Теперь она как угодно туда пойдёт, не пропадать же деньгам.

— Куда? — испуганно спросила я.

— Боренька, — улыбнувшись, сказала тётя Надя. — Пока не приедут твои родители, ты походишь в детский садик. Там такие же детки, как ты. Ну, почти такие. Тебе там очень понравится!

Только не это!

Только не это…

До самого конца я верила в лучшее. Ведь когда уйдут Борькины родители на работу, станет ли сам Борька меня в садик отводить? Ему что дороже — жизнь или отвести меня в садик? Я к нему подошла бы и спросила: «Жизнь или садик? Или кошелёк? Подсказать, или сам догадаешься?» А он бы в ответ сказал что-то ветвисто-философское, но всё равно оптимистичное. Поэтому уснула я спокойно. Засыпая, на секунду вспомнила, что нужно снова потребовать превратить меня обратно. Но это так быстро забылось…

— Боренька, просыпайся…

Я недовольно открыла один глаз. Надо мной нависало лицо Борькиной мамы, и от неожиданности я снова погрузилась в сон. У меня в это время никаких лиц Бориных мам не предусмотрено! Сплю я!

Мне сразу приснилось землетрясение. «Хватай документы!» — кричал Борька. «Нету у меня документов!» — отвечала я. «Тогда хоть что-нибудь хватай!» А землетрясение постоянно шептало на ухо: «Просыпайся, просыпайся, просыпайся…»

Скривившись, я снова открыла один глаз. Видение с лицом тёти Нади не исчезало. К тому же, меня методично трясли за плечо.

— Подымайся, — сказала тётя Надя и похлопала рукой по одеялу. — Нам пора идти.

— У меня послеобеденный сон, — пробурчала я. — До завтра не будить.

Но меня разбудили, умыли, одели… Что я могу поделать, если у меня с утра уровень сопротивляемости понижен? Зато в садик меня пришлось нести на руках, а я уже оклемалась и поэтому вырывалась изо всех сил. На нас странно посмотрел проходящий мимо старичок с собакой, а я слабым, сиплым голосом сказала:

— Меня украли, позвоните в мили… — и безжизненно повисла на руках дяди Миши, это он меня нёс.

Тётя Надя и дядя Миша почему-то рассмеялись, как удачной шутке, и старичок только головой покачал. А собака-пекинесс, как две капли воды похожая на домового, тявкнула вслед. Да, полная беззащитность детей — это вам никакие не шутки. Даже если эти дети умнее взрослых во много тысяч раз… Вот и я сейчас оказалась в плену, и вырваться невозможно!

Я с трудом приподнялась и сообщила дяде Мише:

— У этой собаки кличка — Клизма. У всех собак должна быть такая кличка, — и закричала уже в сторону домового. — Клизма, Клизма! Клизма, иди сюда!

Домовой, почуяв, что обращаются к нему, снова тявкнул и качнул головой.

— Ну не Боруэллами же их называть, — сказал дядя Миша и захихикал. — А то именной беспредел какой-то получится.

— И не дядями Мишами тоже, — обиженно сказала я. — Хотя было бы неплохо. «Дядя Миша, рядом! Дядя Миша, лежать! Дядя Миша, фас! Дядя Миша, на, на, на…»

— Надя, — задумчиво сказал дядя Миша. — Не лучше ли нам этого чудо-ребёнка просто в мусорный бак выбросить? Может, кто и подберёт.

— Ну что ты такое говоришь, — возмутилась тётя Надя. — Кто там её подберёт.

— А на мя-я-ясо, — протяжно сказал дядя Миша, засмеялся, почему-то подбросил меня в воздух. Поймав, он пощекотал мне рёбра.

Это нечестный приём! Я совсем не хотела смеяться! Оно само вырвалось!

— Это твоя тумбочка, — сказала воспитательница.

— Береги её как зеницу ока, — добавил дядя Миша. — Храни в ней самое ценное.

Я гневно сверкнула глазами и постучала себя по голове:

— У меня самое ценное — здесь!

— Тогда залезай внутрь, — сказал дядя Миша и подмигнул. Я скрестила руки на груди и громко выдохнула через нос.

На серо-синей тумбочке красовался приклеенный рисунок — смешной львёнок верхом на большой черепахе.

— Очень символично, — шепнул дядя Миша тёте Наде. — Этот львёнок на всех тут покатается.

Я, конечно же, это услышала, улыбнулась и сделала реверанс. Меня переодели в новенькую футболку и юбку — это Борькины родители с собой принесли. Купили, что ли? Футболка мне очень понравилась. Она была светло-жёлтой, а спереди, свернувшись калачиком и сощурившись, смачно зевал только что проснувшийся тигрёнок. И ниже — надпись: «Tiger is not a cat!» [1 Тигр — это вам не кот! (англ.)] Восклицательный знак получился из свисающего хвоста тигрёнка и отпечатка тигрового следа, будто на песке…

Правда, такое нашествие семейства кошачьих меня немного смутило, но я успокоилась, когда дядя Миша снова шепнул тёте Наде на ухо:

— И не только покатается, а съест тут всех. Сразу же, на завтрак.

А потом Борькины родители ушли… Я сначала бросилась к двери — меня остановили. Я попыталась допрыгнуть до открытой форточки, но не смогла.

• Предыдущая
• 22/52
• Следующая