Рено, или Проклятие - Бенцони Жюльетта - Страница 21
- Предыдущая
- 21/103
- Следующая
– Согласно закону нашего королевства вы будете подвергнуты допросу. Готовы ли вы признать свою вину?
– Никогда! Никогда я не признаю себя виновным в чудовищном преступлении, которого я не совершал!
Монах наклонился над ним. Светлые волосы вокруг тонзуры, суровое, аскетическое, с резкими чертами лицо – от такого не жди добра! Однако в глазах монаха Рено прочитал сострадание.
– Сын мой, – тихо начал монах, – прошу вас, пока боль не завладела вашим телом, которое может остаться навсегда искалеченным, избавьте свою душу от тяжести греха. И чем искреннее вы будете, тем милосерднее будет к вам Господь.
Рено почувствовал ледяную струйку пота, которая потекла у него по спине, на лбу тоже выступили холодные капли. Он призвал себе на помощь все свое мужество, готовясь вытерпеть ожидающую его муку, потому что совсем уж нестерпимым страданием было бы для него признание в убийстве тех, кого он так нежно любил.
– Я невиновен, отец мой. Перед Господом, который ждет меня, клянусь, что говорю правду…
Последние его слова утонули в вопле, который он исторг от нестерпимой боли. По знаку прево палач и его помощник повернули колесо, и несчастному юноше показалось, что из него выдергивают руки и ноги. Слезы хлынули у него из глаз и покатились по щекам, но Рено их даже не заметил, до того ему было больно. И снова к нему наклонился прево.
– Лучше признайся, сынок. Ты еще слишком молод, чтобы вынести все, что тебя ждет. Освободи себя от мучений, и смерть твоя будет легкой и скорой.
– Говорят… король… справедлив и милосерден… Почему же он… хочет, чтобы… я признался… в том, чего не совершал?.. А-а-а-а-а!
Колесо повернулось второй раз, и в теле Рено не осталось ни жилочки, которая не вопила бы от адской боли. А вот колесо поворачивается в третий раз…
– Король хочет правды! Признавайтесь!
– Если он… хочет лжи… вместо правды… пусть будет так…
Чья-то рука зажала Рено рот, и он подумал, превозмогая страдание, что если его надумали задушить, то ничего лучшего он бы для себя не желал, но рука, помедлив секунду, исчезла, и он, крепко зажмурив глаза, собрал все свое мужество, чтобы вытерпеть новую пытку, которая вот-вот на него обрушится. Но ее не последовало. Рено не видел властного жеста монаха, который отвел от него пытку. Не видел, как, соглашаясь, склонил голову прево. Он услышал только слова:
– На сегодня довольно. Дадим ему ночь на размышление. А завтра снова начнем. И возможно, другими средствами…
Рено развязали, но когда собрались поставить на ноги, стоять он не смог.
– Отнесите его обратно в тюрьму, – распорядился прево.
Палач ощупал плечи, руки, колени и щиколотки своей жертвы.
– Крепкий оказался паренек, – сообщил он. – Если хватит ума не упрямиться, на виселицу пойдет своими ногами.
Рено не услышал рассуждений палача, он лишился сознания.
Когда он пришел в себя, то лежал уже в камере. Каждую клеточку его тела жгло нестерпимой болью. Но, ощупав себя, он убедился, что кости у него остались целы. Надеяться, что ему повезет и завтра, не приходилось, потому что с утра его ожидали новые пытки, возможно, более изощренные. Да и ночь походила на пытку. Рено не смог уснуть даже после того, как тюремщик смазал ему плечи, колени и щиколотки какой-то целебной мазью. Милосердие тюремщика было для Рено более чем удивительно, потому что страдалец точно знал: заплатить ему за услуги было некому… Боль немного утихла, но Рено не мог уснуть: мысли, одна за другой, теснились в его голове. Прево пообещал применить другие средства: перед глазами узника пламенела печь, где раскалялись пруты, щипцы и клещи. Страх комом подкатывал к горлу. Хватит ли у него выдержки молчать и дальше? Или они вырвут у него признание, которого добиваются? Признания, которое будет чистейшей ложью, но зато прекратит нестерпимые муки? Однако самой тяжкой мукой было отсутствие всякой надежды и еще непонимание: почему судьба обошлась с ним так жестоко? Почему именно его она избрала своей жертвой? Рено знал, почему его ненавидит Камар, – вор вцепился в награбленное и не желает с ним расставаться. Но почему неизвестный Куртене сразу стал его врагом? С какой стати? Потому что знатному сеньору не хочется делить свое имя с такой ничтожной персоной, как Рено? Или потому, что королева-мать возненавидела его с первого взгляда? Нет сомнения, что именно она задумала его погубить. Но почему? По какой причине?
Сон не мог одолеть Рено, он лежал и молился так усердно, как никогда в жизни. Рено просил дать ему сил, чтобы не уступить боли и не отречься от своей заветной мечты. С самого детства он грезил сравниться с самыми доблестными из тех, кто носил рыцарские доспехи, потому что его идеалом были самые безупречные. И, быть может, любимейшим среди них был тот самый юный король, чью живую плоть разъедала страшная болезнь – проказа, разъедала его тело, но не могла победить духа. Этого юного короля – Рено знал теперь доподлинно, что находится с ним в родстве, – он и молил в тяжкий ночной час помочь ему, словно тот был его святым покровителем. Пусть церковь не сочла нужным признать его святым, но Рено знал, что на его могиле свершались чудеса.
– Сир Бодуэн, – молил он, – услышьте меня, как вы услышали Тибо де Куртене, чья кровь течет в моих жилах. Помогите мне во время пыток! В свой последний час я должен сохранить хотя бы достоинство, раз мне не дано исполнить данную мной клятву и отправиться на поиски подлинного Святого Креста, чтобы вручить его королю, который не хочет меня знать. Мне никогда не увидеть, как играет солнце на клинке, который поднят во славу Господа. Мне никогда не увидеть земли, на которой я появился на свет и о которой я столько мечтал. Я умру постыдной смертью, мое тело изломают и вздернут на виселицу, словно я был жалким курокрадом. Помогите мне, чтобы моя семья, по крайней мере, не стыдилась меня, когда я предстану перед ней в царстве Божием.
Мало-помалу молитва стала звучать как внутренний монолог, а в монолог начали вплетаться еще какие-то голоса… Рено, без всякого сомнения, лихорадило, ему чудился шепот, в суть которого он пытался вникнуть, но никак не мог уловить его смысл… В конце концов, когда забрезжил рассвет, он забылся тяжелым сном.
Хоть спал узник совсем недолго и внезапно проснулся от скрежета засова, звяканья ключа и бряцания оружия стражников, которые пришли за ним, сон все-таки его освежил. Поняв, что настал час мучений, которых он так боялся, Рено постарался скрыть свой страх. Ему удалось даже подняться на ноги, но шагнуть он не смог и-за невыносимой боли, так что стражники подхватили его под руки и потащили почти на весу. В пыточной его уложили не на дыбу, а на тонкий кожаный матрас… Намного ближе к печи, чья адская пасть дышала жаром.
Прево на месте не было. Зато писарь уже стоял у своего пюпитра. Потянулись минуты ожидания. Сердце в груди Рено бухало, как колокол, удары отдавались в висках, артерия на шее набухла и пульсировала. Сегодня его ожидали пытки пострашнее вчерашних – пытки огнем!
Когда дверь вдруг широко распахнулась, Рено невольно вздрогнул, вглядевшись испуганно: кто там?.. Вошли прево и вчерашний монах. Первым заговорил монах:
– Вы правы, сир прево. Он уже здесь. К чему нужна была бесполезная жестокость?
– Разве не сказал я вчера, что сегодня мы продолжим допрос? Мои люди всего-навсего исполнили мое распоряжение.
– Но вы ведь знали, что мне уже поступили другие указания? Скажите своим стражникам, чтобы узника подняли и последовали за мной.
Прево нехотя повиновался. Однако авторитет монаха, по всей видимости, был непререкаем, и прево был вынужден ему подчиниться. Судя по одежде, монах был простым доминиканцем – белая ряса из грубой ткани, кожаный пояс и черная накидка без рукавов с капюшоном. Чувствуя, как видно, что из-за монаха в глазах узника может пострадать его достоинство, прево счел нужным объясниться и сказал, оборотившись к Рено:
– Возблагодарите Бога за свое везение! Брат Жоффруа де Болье, духовник Его Величества Людовика, счел возможным обратить внимание на вашу жалкую персону. Но не думайте, что отныне можете надеяться на безнаказанность.
- Предыдущая
- 21/103
- Следующая
