Бессмертие по Флоренскому Известия - Кедров Константин Александрович "brenko" - Страница 1

22го января 2012г 130 лет Флоренскому

«Известия» 20 марта 1993 г.

Уже на исходе 20-е столетие, и пора подводить итоги великим его открытиям. Хватит лить слезы и сокрушаться о том, что» не сбылось. Пора обрадоваться тому, что мы все-таки обрели.

Павел Флоренский родился 9 января 1882 года в местечке Евлах Елизаветопольской губернии. Расстрелян в 1937 г. в Соловках. В 1906 году поступил на физико-математический факультет Московского университета, затем продолжил образование в духовной академии.

Основные труды – «Столп и утверждение истины», «Иконостас» — в советское время были запрещены.

Самый главный труд — «Мнимости в геометрии» до сих пор не переиздавался.

Человек совершенен только в двух случаях: когда он творит и когда он любит.

Есть еще совершенство подвига или жертвы, но оно сопряжено с уходом из нашей жизни,

и потому совсем нежелательно.

Павел Флоренский реализовал себя полностью во всех трех измерениях совершенства: он гениальный творец, он идеальный любящий отец своих детей, физических и духовных, и, к величайшему несчастью для нас, он мученик, священник, расстрелянный в Соловецком ГУЛАГе.

О мученичестве Флоренского сказано так много что, это заслонило самое главное открытие его жизни — книгу «Мнимости в геометрии». За нее и арестовали отца Павла, за нее и убили, хотя, конечно, наспех приписали ему участие в монархической подпольной организации, что звучит абсурдно для всякого, кто знаком с. жизнью и трудами Павла Флоренского.

На самом деле гениальный священник был абсолютной лоялен по отношению к существовавшей власти, поскольку вслед А.Блоком считал ее справедливым возмездием Божиим, осуществляющим апокалипсис на земле. Флоренский был активнейшим участником в осуществлении плана ГОЭЛРО (электрификации всей России), даже в ссылке он продолжал работать над производством взрывчатого вещества агар-агара, экспериментировал, пока была такая возможность, в лаборатории вечной мерзлоты.

По обилию творческих замыслов, отчасти, загубленных, отчасти осуществленных, его можно сопоставить разве что с Леонардо да Винчи, с той разницей, что Леонардо завершил свой жизненный путь в почете и славе, а мы не знаем даже могилы своего гения.

Не для разжигания страстей я все это говорю, а для того, чтобы понять, что именно неладно в нашем Датском (Российском) королевстве. Почему страна убивает своих великих сынов?

Мне кажется, что зло коренится в неистребимой жажде иметь перед глазами образ врага. В те годы образ врага – человек сутане, священник, а, значит, все, что делает такой человек, опасно и подозрительно.

Если бы Павел Флоренский не было священником, вероятно, ему бы удалось, как Вернадскому или академику Павлову вписаться в систему, не сливаясь с ней, продолжая научные исследования. Он уже ступил на этот путь, начав исследования по добыванию взрывчатых веществ из морских водорослей. Иногда судьба была более милостива и к священникам. Архиепископ хирург Лука получил Сталинскую премию, за свою монографию «Гнойная хирургия», будучи в тюрьме.

Не будем искать закономерности в абсурде. И архиепископ Лука мог погибнуть в застенках без всякой премии, и Павел Флоренский мог получить Сталинскую премию за свои исследования в Соловецком лагере. Закономерность в другом: и тот, и другой оказались за решеткой в мирное время, будучи лояльными гражданами страны, несмотря на свою гениальность, а вернее, именно благодаря своей гениальности.

Общество часто не любит гениев. В них слишком много яркого, индивидуального, а система ценностей, которая закладывалась в умах россиян в течение многих столетий, требовала «будь, как все». Та самая крестьянская община, которую с умилением воспевали и славянофилы, и революционные демократы, не допускала ничего личного, отсюда и к частной собственности неприязнь и вражда; а мысли, они со времен патриарха Никона строжайше контролировались и учитывались, дабы не было ереси.

Парадокс, но священник Павел Флоренский и тысячи других священнослужителей погибли в той самой Соловецкой тюрьме для верующих, где в дореволюционные времена была духовная (да, да, духовная) тюрьма для атеистов и еретиков.

Конечно, не в таких масштабах и с противоположным знаком, но все же тюрьма для мысли. Здесь нет ни малейшего повода к самоуничтожению. Духовные тюрьмы были и в Западной Европе, чего стоит одна инквизиция, но так или иначе Европа избавилась от этой страшной заразы, избавлялась постепенно и Россия XIX и начала XX века, но катастрофа мировой войны завершилась для Германии и части Европы фашизмом, для России — коммунизмом.

Обе идеологии строились на презрении к личности. «Ты — ничто, твой народ — все», «Единица — вздор, единица — ноль» — вот скрижаль для посредственности. Отсюда гигантские разросшиеся НИИ, которые при всей своей необъятности не заменят одного Циолковского, одного Флоренского, одного Чижевского.

Флоренский вырос в семье, где отец стремился создать семейный рай для своих детей.

И такой же рай стремился создать отец Павел в своей семье. Любящий отец, нежный семьянин, скромный священник, но прежде всего гений. Все можно укротить и вогнать в каноны, но мысль яростную, не подчиненную — куда ее денешь?

К чему бы ни прикоснулся Павел .Флоренский своей мыслью, все начинало сиять и светиться новым неповторимым светом. Он открыл словарь на слове «истина» и прочел по-литовски «естина». Значит, истина — это то, что есть, то, что достоверно само по себе и не нуждается в доказательстве, как солнце на небе.

Такой подход опережал движение философской мысли на годы. Пройдут десятилетия после выхода книги Флоренского «Столп и утверждение истины», и появится целлон направление лингвистической философии. Лингвистическая философия станет очень пристально всматриваться в слова и придет к выводу, что почти все научные определения упираются в расплывчатые и многозначные значения, которые мы придаем словам. Мысль уперлась в тупик. Все формулируется словом, а слово по природе своей неточно.

Флоренский, нащупав условность слова, сразу нашел выход из тупика. Это интеллектуальное словотворчество. Мыслитель сам создает свою мифологию вокруг слов, не скрывая субъективность творческого подхода. Так слово «истина» связалось со словом «есть», «быть», по-немецки «ist».

Флоренский был твердо убежден, что любая научная истина должна иметь конкретный

чувственный облик для человека. Ему принадлежит замечательный постулат доказательства бытия Божия. Если есть Троица Рублева, значит, есть Бог. Иконостас — не преграда между алтарем и молящимся, а окно в другой мир. Флоренский не отрицал, что икона — Символ, но для него Символ был большей реальностью, чем сама доска, на которой Троица запечатлена.

И здесь философ опережал время примерно на полстолетия. Позднее в трудах ученика Фрейда Юнга будет четко сформулировано учение об архетипах – прообразах мироздания, обладающих в равной мере субъективной и объективной природой.