Древний человек и океан - Хейердал Тур - Страница 56

• Предыдущая
• 56/106
• Следующая

Маори считают, что собака прибыла вместе с бататом (кумара) во время исходных плаваний с родины их предков. Уайт в труде «Древняя история маори, его мифология и предания» показывает, что воспоминания о собаке и батате восходят к временам, предшествующим выходу предков маори в море к их последующей полинезийской обители. По преданию, предки у себя на родине срубили «деревья с легкой древесиной и собрали бревна в истоках реки Тохинга. Они связали вместе бревна лианами пирита и веревками и сделали очень широкий плот (моки)». Далее, они «построили дом на плоту и припасли в нем много продовольствия, корни папоротника, кумару и собак» (White, 1889[317]).

Открывая в 1961 г. этноботанический симпозиум на X Тихоокеанском конгрессе в Гонолулу, председатель симпозиума ботаник Барро предложил заново пересмотреть все наличные свидетельства о родстве и распространении флоры тихоокеанских островов с учетом новых указаний, что аборигенные мореплаватели на плотах могли пересечь океан между Южной Америкой и Полинезией до прибытия европейцев.

Данная глава представляет собой дополненную версию статьи, первоначально опубликованной под названием «Флористические свидетельства доколумбовых контактов с Америкой» в «Antiquity» (т. 34, 1964).

Ботаника, как никакая другая область науки, ощутила на себе влияние предвзятых мнений среди этнологов относительно возможной дальности аборигенных плаваний. Ботаники, как правило, не считают себя знатоками древнего мореплавания и примитивных судов, а потому обращались к этнологам за квалифицированными суждениями по морским делам. И этнологи охотно давали свои заключения, после чего пользовались ответными выступлениями ботаников, чтобы подкрепить свои изоляционистские взгляды на древнюю историю Америки.

Видный ботаник де Кандоль издал в 1884 г. основополагающий труд «Происхождение культурных растений» и стал как бы отцом этноботанической науки. Обобщая все наличные в то время ботанические свидетельства, де Кандоль заключил: «В истории культурных растений я не нашел ни одного указания на связи между народами Старого и Нового Света до открытия Америки Колумбом» (Candolle, 1884[60]). Эти слова оказались важнейшим биологическим аргументом в происходившей тогда дискуссии между этнографами и специалистами по древней истории. Хотя де Кандоль был осторожен в своих выводах, тот факт, что он не обнаружил признаков обмена пищевыми культурами через Атлантический и Тихий океаны в доколумбовы времена, вполне согласовывался с растущей тенденцией к изоляционизму в оценках путей культурной эволюции. С той поры все большее число этнологов задавало вопрос: если кто-то до Колумба плавал между Америкой и Старым Светом, почему ни одна из зерновых культур Старого Света не была интродуцирована в древней Мексике или Перу и почему другие континенты не знали американской кукурузы?

В начале XX в. другой видный ботаник, Меррилл, безоговорочно принял сторону изоляционистов, всецело положившись на обоснованность их аргумента, что до появления европейских каравелл ни одно судно не могло дойти через океан до Америки. Верный последователь де Кандоля, на учении которого он основывал свои взгляды, Меррилл воспринял и развил тезис о том, что до норманнов и Колумба не было никаких контактов между Старым и Новым Светом. Убежденность и энергичная борьба Меррилла за свои взгляды сделали его одним из ведущих поборников новой гипотезы, будто великие океаны, омывающие тропическую и умеренную зоны Нового Света, были сплошным неодолимым барьером для древних мореплавателей. Однако если де Кандоль ограничился заключением, что доступный ему ботанический материал не говорит в пользу контактов между Старым Светом и аборигенами Америки, то Меррилл настаивал, что негативные флористические свидетельства доказывают отсутствие таких контактов.

В числе первых ботаников, утверждавших, что ботанические свидетельства говорят в пользу континентов между Америкой и Полинезией, были американские коллеги Меррилла — О. и Р. Кук. В первые два десятилетия нашего столетия они выдвинули ряд примеров, говорящих о распространении американского земледелия в Полинезии (О. Cook and R. Cook, 1918; О. Cook, 1901, 1903, 1910–1912, 1916 a, 1916 b, 1925[84, 78, 79, 80]). Меррилл ответил на их ботанические аргументы аргументом из области этнологии: «Господствующая среди этнологов гипотеза подразумевает распространение культуры через Тихий океан на восток, а не на запад». Дескать, если и были какие-либо американо-полинезийские контакты, то «гораздо логичнее говорить о движении со стороны Тихого океана в Америку, чем отстаивать миграцию из Америки в Тихий океан» (Merrill, 1920[216]).

Уже в 1937 г. Меррилл писал: «Поскольку земледелие в Америке было автохтонным, мы вправе предположить, что автохтонными были и культуры, на которых оно основывалось». Это категорическое, вновь и вновь повторяемое утверждение видного ботаника, к тому же одного из немногих пионеров этноботаники, не могло не произвести впечатление на современных ему этнологов.

Однако выводы Меррилла постепенно подвергались сомнению другими ведущими ботаниками и специалистами по географии растений, придерживающимися других взглядов. Наиболее видные среди них — О. и Р. Кук, к которым со временем присоединились Зауэр, Картер, Хатчинсон, Силоу, Стефенс, Стонор и Андерсон. Все они представили исторические или генетические свидетельства того, что древний человек переносил культурные растения через тропическую зону океанов, окружающих Новый Свет. Благодаря успехам современной археологии была получена важная ботаническая информация, неизвестная во времена де Кандоля, и Мерриллу становилось все труднее отстаивать категорические взгляды, которые он так упорно защищал в 20-х и 30-х годах.

Сила и убедительность негативных суждений Меррилла покоились на тезисе о полном и безусловном отсутствии в обоих полушариях культурных растений общего происхождения. Это негативное свидетельство, пусть не окончательное, казалось веским аргументом против трансокеанских плаваний. Однако стоило найти хотя бы одно исключение из правил Меррилла, и рухнула бы вся его аргументация. Так что Мерриллу надо было, фигурально выражаясь, следить за тем, чтобы его бочка нигде не протекала. Потеря даже одной клепки сделала бы всю бочку непригодной, и негативное суждение, обратившись позитивным свидетельством, ударило бы по нему с удвоенной силой.

Одно из культурных растений, чье повсеместное присутствие в Полинезии ко времени прихода европейцев давно озадачивало этнологов, — батат Ipomoea batatas. Сугубо американское растение это задолго до прибытия испанцев в Новый Свет проникло на полинезийские острова и от Пасхи до Новой Зеландии было основной пищевой культурой. Ни одно другое растение не занимает столь видного места в маори-полинезийских легендах о древних предках-мореплавателях и исконной родине, и во всей Полинезии, от Пасхи до Гавайских островов и Новой Зеландии, батат называли кумара с небольшими диалектными вариациями. Кумара называли этот американский вид также аборигены древнего Перу; дальше на север, включая Панаму, видим названия ккумара, кумар, умар, кумал, умала и куала (Heyerdahl, 1952[148]).

Этнологи не раз пытались исключить батат из ряда аргументов в пользу доевропейских контактов между Полинезией и Америкой. Ученые совершенно серьезно высказывали предположение, что батат был захвачен корнями упавшего дерева в перуанском приморье и без участия человека доплыл до Полинезии. Эта гипотеза не объясняет, как же название приплыло вместе с растением, а потому не встретила большой поддержки. Более убедительным казалось предположение, что батат вместе со своим перуанским названием попал в Полинезию, когда в конце XVI и начале XVII в. первые испанские каравеллы выходили из Перу в Восточную Полинезию. Однако в 1932 г. видный этнолог Диксон опубликовал исследование «Проблема батата в Полинезии», где смог показать, что кумара прочно укоренился во всем полинезийском треугольнике задолго до того, как там появились испанцы (Dixon, 1932[96]).

• Предыдущая
• 56/106
• Следующая