Древний человек и океан - Хейердал Тур - Страница 55

• Предыдущая
• 55/106
• Следующая

Впоследствии о перуанских способах маневрирования гуарами писали Гумбольдт в 1810 г. и Стивенсон в 1825 г.

В 1832 г. Морелл сообщал, что бальсовые плоты все еще можно наблюдать в 80 км от суши и они «лавируют против ветра подобно лоцманским катерам…» (Morell, 1832[227]).

До того как Пари в 1841–1843 гг. издал свой обширный труд о неевропейских судах, он отправился на северо-запад Южной Америки, чтобы изучить бальсовые плоты. Вот его слова: «В Перу по-прежнему употребляются плоты древней конструкции, настолько приспособленные к местным условиям, что их предпочитают всем прочим судам». Он опубликовал приведенный здесь чертеж бальсового плота с гуарами, однако сам не видел, как плоты лавируют в море. Суждения Хуана и Ульоа о неограниченных возможностях управления гуарами он воспринял скептически: «Нам не пришлось наблюдать эти остроумные плоты настолько, чтобы с уверенностью сказать, что они и впрямь выполняют все эти маневры…» И все же признал: «Других устройств для управления в океане на плотах нет» (Paris, 1841[244]).

Несколько позже, в 1852 г., Скугман видел бальсовые плоты с гуарами вдали от берегов Северного Перу и сообщил, что они ходят на острова Галапагос, расположенные примерно в 1000 км от материка (Skogman, 1854[284]).

Прошло еще 20 лет, прежде чем на европейских судах впервые установили шверты, причем никто не воздал должного древним народам, столетиями применявшим эту систему. По Лотропу, опыты применения швертов на некоторых малых судах делались в Англии в 1790 г., но по-настоящему шверты вошли в употребление в Англии и США около 1870 г. До тех пор европейские моряки пользовались только шверцами, единственное назначение которых, подобно килю, уменьшать снос.

К началу нашего столетия использование плотов с гуарами прекратилось вместе с исчезновением последних остатков аборигенной культуры в приморье Перу и Эквадора. Секреты управления гуарами были утрачены прежде, чем эту систему могли перенести на европейские спасательные плоты.

Когда плот «Кон-Тики» в 1947 г. был оснащен гуарами, этнологи и специалисты по мореходству в один голос твердили, что эти доски не позволят маневрировать судном. Членам экспедиции удалось показать, что с пятью гуарами можно спускаться под ветер и идти почти под прямым углом к ветру, но все наши попытки поворачивать на обратный курс и лавировать против ветра кончились неудачей. И мы вернулись из экспедиции, разделяя мнение Пари и последующих исследователей, что плот может идти только с попутными ветрами.

Однако в 1953 г. при любезном содействии Эмилио Эстрады (Гуаякиль) нам предоставилась возможность продолжить опыты с бальсовым плотом нормальных размеров в районе залива Плаиас в Эквадоре, где местные рыбаки и поныне используют маленькие, связанные из трех бревен плоты типа бразильской жангады. С помощью рыбаков был построен бальсовый плот из девяти бревен с бамбуковой палубой, чуть поменьше «Кон-Тики», но такой же конструкции. Вместе с Эстрадой и мной на борту находились археологи Рид и Шёльсволд. Снова был поднят прямоугольный парус на двуногой мачте, и между бревнами воткнули шесть гуар: две на самом носу, две на корме, еще две наугад, поскольку они должны были играть роль неподвижных шверцов. Без руля, без гребных или рулевых весел мы вышли под парусом в море, руководствуясь наставлениями, полученными Эстрадой от рыбаков. После некоторых попыток согласованное маневрирование парусом и гуарами на носу и на корме позволило нам лавировать против ветра и в конечном счете вернуться к той самой точке берега, откуда мы вышли. Когда освоишь способ управления гуарами, невольно поражаешься его простоте и действенности. На «Кон-Тики» мы уже установили: если, идя под парусом, вынуть из воды рулевое весло, плот сам ляжет на устойчивый курс под определенным углом к направлению ветра, и этот угол зависит от соотношения погруженной части гуар на носу и на корме. При боковом ветре плот поворачивался вокруг точки опоры, роль которой играла мачта, и, чтобы прекратить поворот, надо было сильнее погружать гуары в той части плота, которая уваливалась, или поднимать гуары на другом конце. На первых порах единственной проблемой было совершить полный поворот и лавировать против ветра, но и эта задача решилась, когда мы подняли рею прямоугольного паруса до места соединения колен двуногой мачты, чтобы она могла свободно разворачиваться в разные стороны. Быстро разворачивая парус и так же быстро изменяя соотношение погруженной части гуар перед мачтой и позади нее в критический момент, когда судно принимало ветер с траверза, мы добились того, что плот послушно выполнял полный поворот и ложился на новый курс, против ветра. После этого оставалось только подправлять гуары, чтобы лавировать в нужном направлении под теми же углами, под какими лавирует обычный килевой парусник (Heyerdahl, 1954[149]).

Итак, теперь нам известно, что нет никаких пределов дальности плаваний аборигенных южноамериканских судов в Тихом океане. Древние жители Эквадора и Перу, которые умели лавировать под парусом на своих вместительных и остойчивых бальсовых плотах, прекрасно освоили морское дело, так что современным исследователям надлежит в корне пересмотреть свое предвзятое отношение к искусству судовождения Андской области. Тогда мы уже не будем поражаться сообщению историков о том, что люди Писарро встретили большой перуанский бальсовый плот с товарами для Панамы, что вместе с моряками на борту находились женщины, что рыбаки, воины и исследователи надолго выходили в далекие плавания в Тихом океане.

Среди поистине выдающихся представителей древних культур Перу были племена, даже целые народы, приросшие душой скорее к морю, чем к суше, и основывавшие свое существование на давней мореходной традиции.

Американский этнолог и специалист по географии растений Картер сказал однажды по поводу независимой эволюции: «Всякий дурак может сделать наконечник для стрелы, но только богу под силу сделать батат». Аргумент этот был призван обратить внимание ученых других областей на исключительное значение биологии при поисках утраченных следов древних мореплавателей в Тихом океане. В этом духе высказывался и другой этнолог — Фердон, когда после археологических раскопок в Восточной Полинезии он произвел тщательное исследование источников, собирая наблюдения первых посетивших острова этой области европейцев. Он записал, что к числу самых интересных найденных им свидетельств относится запись в путевом дневнике Байрона, сделанная на атолле Такароа, расположенном как раз там, куда с наибольшей скоростью подходит Перуанское течение со стороны Южной Америки: «Среди виденных нами на берегу птиц были попугаи и попугайчики, а также дивные голуби, такие ручные, что они подлетали к нам вплотную и часто заходили в хижины туземцев» (Byron, 1764–1766). Попугаи в Полинезии не водятся. Что же до тихоокеанского побережья Южной Америки, то эти птицы сопровождали человека даже в море, судя по акварельной иллюстрации в книге Гумбольдта, где на огромном бальсовом плоту с грузом плодов и других товаров видим сидящего на штаге зеленого попугая. Когда «Кон-Тики» выходил в плавание из Перу, нам подарили попугая; как известно, «Кон-Тики» финишировал в том же архипелаге, в который входит Такароа. Птицы эти были чрезвычайно популярны в Перу; в доевропейских погребениях находят и чучела и перья попугаев. Всякий художник может нарисовать попугая, но только мореплаватели могли доставить неспособную к дальним перелетам лесную птицу за тысячи километров на клочок суши в океане.

Собака еще один биологический указатель людских миграций в Полинезии. Полинезийская собака Canis maori не родственна дикой динго Австралии, дворняжке Юго-Восточной Азии или арктической лайке, зато по найденным на Маркизах скелетным остаткам, собранным в Новой Зеландии шкурам и описаниям первых европейских мореплавателей установлено близкое генетическое родство с упоминавшимися выше аборигенными породами Мексики и Перу. Если свинья и курица, как отмечалось, распространились в Полинезии через Фиджи после того, как обособились маори, то собаку полинезийцы не могли получить из Меланезии, ибо там ее, судя по всему, до прибытия европейцев не было. Плававший вместе с Куком Форстер записал, находясь в самом центре Меланезии: «Вот их домашние животные: свиньи и обыкновенные куры; мы добавили к этому собак, продав им пару щенков, захваченных с островов Общества. Они приняли их с явным выражением высшего удовлетворения, но, так как называли их свиньями (пуаха), мы не сомневались, что собаки здесь совершенная новость» (Forster, 1777[115]).

• Предыдущая
• 55/106
• Следующая