В параболах солнечного света - Арнхейм Рудольф - Страница 9

Вчера вечером, засыпая, я прочем стихотворение Жака Пре-вера “La crosse en l’air”, посвященное отцу римскому Папе Пию. В ней содержится замечательная строка “La pipe аи papa du Pape Pie pue” (Трубка отца Папы Пия пахнет»), Я вдруг неожиданно удивился тому, что Папа может иметь отца, хотя он не может иметь сыновей. На примитивном уровне мысль о роде имеет следующую коннотацию: Папа должен родиться от Папы, как лошадь рождается от лошади. По-видимому, здесь присутствует аристотелевское понимание о рождении родов.

На фотографии эмбриона попугая меня поразило то, что он оказался с четырьмя ногами. Через мгновение я подумал, что нога попугая может быть рудиментом его крыльев, а крылья птицы могут быть его ногами. Это открытие, которое довольно поздно появилось в моем сознании, позволило мне перестроить мое представление о птицах. Внезапно я представил птиц в виде прямоходящих четвероногих, идущих на своих задних лапах. Их крылья были как бы копиями наших рук, а наши руки стали потенциальными крыльями. Я сел и нарисовал фантастических рисунки фантастических существ — прямоходящих птиц и крылатых людей.

Фильмы Жака Кусто о подводном мире вызывают у меня чувство восхищения. Это связано с ощущением свободы движения в трехмерном пространстве. Для существа, плавающего под водой, будь то человек или рыба, нет разницы подниматься вверх или опускаться вниз. Не нужно тратить усилия, чтобы карабкаться ввысь, а спуск не означает падения. Притяжение земли здесь отсутствует. Целый час я наблюдал подводный мир и не увидел там ни одного торопливого движения. Все здесь двигалось медленно и плавно, за исключением сигнала атаки или бегства. Может быть, для кого-то эта картина будет надоедливой, но для меня она — настоящий рай.

Небольшой, простой симптом показывает различие двух миров. Когда гости пришли на обед к нашим друзьям, они увидели двух больших кошек, лежащих на столе. Шокированные гости заметили: «А мы учим наших кошек не сидеть на столе! Но хозяева сказали: «А мы тренируем наших кошек, чтобы они сидели на столе». Гости принадлежали к миру, который признавал различие людей и животных, пола и стола, места для еды и места для отдыха. Они были не подготовлены увидеть другой мир, основанный на беззаботности и сосуществования с животными.

Я всегда верю, что если вы постараетесь не наступать на ноги кому-либо, у вас не будет пространства для хотьбы. Я пишу о философии, игнорирую дискуссии, которые окружают баррикадами каждую концепцию. Я посещаю страны Азии, где я изучаю традиции и описываю их без соблюдения каких-либо табу. Так я, передвигаясь через сплетения академических интриг с притупленным сознанием спящего, стараюсь придерживаться моих собственных правил.

Некоторые теоретики искусства не в состоянии следовать аксиомам реализма. Одни из них видят в искусстве только советский серп и молот в сосках бегущей женщины в «Гернике» Пикассо. Если художник хочет следовать природе, он должен знать, что существует и другой уровень реальности. Естественно было бы соединить вместе альбатроса и пешехода.

Можно научить обезьяну рисовать красные линии, показывая ей каждый раз красный предмет. Но это не научит ее семантике подобия. Животное может установить умственные ассоциации между двумя типами вещей и научиться распознавать их общность. Но оно не сможет познать, что один предмет может означать другой. Это — трудная вещь, и именно поэтому человек и обезьяна принадлежат разным сообществам.

Японский уличный танцор вытягивается в диагональ по направлению своего взгляда и положения тела. Хотя он ограничен рамками сцены, его ум беспрепятственно простирается в пространстве, так что его не останавливает никакое препятствие. Так же и в японской живописи архитектурные формы движутся от бесконечному к бесконечному.

Радиоастрономы уже давно слышат шумы в космосе, полагая, что это отзвуки взрывов, происходящих в глубинах вселенной. Прошлое становится настоящим, так как оно находится на далеком расстоянии. Мы встречаемся с прошлым, когда оттуда приходят сигналы. Если бы наша история не стремилась бы так быстро рассеивать свой свет, мы могли бы в определенное время встретить Сократа или Наполеона.

Двойная функция глаз — излучать энергию и получать информацию — проявляется в искусстве только на развитом уровне. Ранние иконы только пялятся, но не видят. Портреты XIX столетия смотрят на зрителя с забавным любопытством. Фигуры Рембрандта очаровывают тем, как они принимают участие в печали, которую мы с ними разделяем.

Данте, в своем Purgatorio (canto 7, с. 73–81) очаровательно описывает различие между цветом тысячи цветов, содержащихся в картине, и их тысячью различных запахов, производимых incognito indistinto, как смесь множества элементов. Именно поэтому никто не может нарисовать картину с запахами.

Если бы науке удалось уменьшить размеры человека и превратить его в незаметное пятнышко, он бы все равно обладал огромным миром внутри себя. Леонардо да Винчи, который в своих рисунках показал чудесный и сложный мир внутренней организации человека, иллюстрирует это своим изображением человека к книге Витрувия — неоплатоническим символом макрокосмоса.

Обычно слепо верующие помещают Бога за пределами интеллекта. Даже Джордж Беркли, хотя он и отрицает существование физического мира, был дуалистом, который остерегался называть Бога продуктом человеческого ума. Беркли считал, что Бог живет в своем собственном сознании. Карл Юнг делал интеллектуальный кульбит: обращаясь к психологам, он описывал Бога как один из архетипов человеческого сознания, который превращает Его в духовную фикцию. Но стремясь доказать свою веру, он описывал архетип как автономную силу, которую возносит Бог, оказывающийся каким-то образом вне разума, в пространстве респектабельной трансцеденции.

Существуют эквивалентные метафоры, в которых две темы отражают друг друга симметрично, так что никакая из них не передает действительную «реальность», которую она метафоризует. Когда Томас Элиот отождествил голубя мира с бомбардировщиком, ни Библия, ни война не стали превалировать. Когда Генри Мур создавал женщину-гору, он не стал изображать гороподобную женщину. Напротив, поднимая свой образ для общего значения, Мур синтезировал женственность и монументальность, показав монументальность в женственности. Результатом стала изощренная абстракция, которая может квалифицироваться как религиозное видение.

Представление о том, что душа может отделяться от тела исходит из того, что мы не знаем, что происходит в нашем мозгу. В повседневной жизни мозг может работать и путешествовать, совершать скачки, в то время, как тело будет неподвижным, подобно контейнеру, скрывающему живые, трепетные вещи.

Художественный темперамент Тёрнера отличает то, что он изображал природу предметов как вихрь различных цветов. Он находил их в шторме, в волнах, облаках, пламени, дыме, в изображении дали. Он также показывал их в многочисленных набросках, предваряющих большие работы. Эта потребность в утверждении реализма в его живописи объясняет изменчивость стиля, которая заставляла его соединять шторм и вихревые волны с педантичным изображением деталей на берегу. Хотя в искусстве все это изображается обычно раздельно, в природе они существуют вместе.