Последние дни - И Сьюзен - Страница 23

• Предыдущая
• 23/54
• Следующая

– Хочешь сказать – то, что случилось сейчас, происходило под контролем?

На его лице возникает легкая улыбка.

– Вряд ли Боуден так думает. – Он смазывает мазью мои оцарапанные костяшки пальцев. – Одна из уступок, на которые мы пошли, – если начинается драка, никто не вмешивается, пока не определится победитель или не возникнет угроза для жизни. Мы просто разрешили делать ставки на исход драки. Это позволяет выпустить пар как дерущимся, так и зрителям.

Вот тебе и возможность поддерживать цивилизацию…

– Кроме того, – продолжает он, – когда весь лагерь делает ставки на результат драк, это помогает сократить их количество. Если знаешь, что никто не придет тебе на помощь, а будет только таращиться, начинаешь относиться к дракам всерьез.

– То есть все знали об этом правиле, кроме меня? Что никому не разрешено вмешиваться?

Знал ли о нем Раффи? Хотя вряд ли бы это его остановило.

– Люди могут вмешиваться, если хотят, но это дает право вмешаться кому-то другому на стороне противника, чтобы бой оставался честным. Вряд ли кому-то из сделавших ставку понравилось бы иное.

Значит, для Раффи нет никакого оправдания. Он мог вмешаться, просто нам пришлось бы драться с кем-то еще. Ничего такого, чего не бывало раньше.

– Извини, что никто не объяснил тебе правил игры. – Он перевязывает мой кровоточащий локоть. – Просто женщины у нас никогда прежде не дрались. – Оби пожимает плечами. – Мы не ожидали такого от тебя.

– Это означает, что ты проиграл свою ставку?

Он мрачно усмехается:

– Я делаю только крупные ставки, когда дело касается жизни и будущего человечества. – Его плечи опускаются, словно под тяжким бременем. – Кстати, ты отлично себя показала. Нам вполне мог бы пригодиться кто-то вроде тебя. Бывают ситуации, когда девушка справляется лучше, чем целый взвод мужчин. – Его улыбка становится мальчишеской. – Если, конечно, ты не станешь бить физиономию ангелу за то, что он тебя разозлит.

– Серьезное предложение.

– Мы можем это обсудить. – Он встает. – Подумай.

– Собственно, я как раз пыталась с тобой поговорить, когда мне преградила дорогу эта горилла. Ангелы забрали мою сестру. Ты должен отпустить меня, чтобы я смогла ее найти. Клянусь, я никому не скажу ни о вас, ни о вашем местонахождении, ни о чем вообще. Пожалуйста, отпусти!

– Мне жаль твою сестру, но я не могу подвергнуть всех опасности, просто поверив твоему слову. Присоединяйся к нам, и мы поможем ее вернуть.

– К тому времени, когда ты наберешь свою армию, будет уже слишком поздно. Ей всего семь лет, и она прикована к инвалидной коляске.

Мне мешает говорить комок в горле. Я не в силах сказать того, что знаем мы оба: возможно, уже слишком поздно.

Он с искренним сочувствием качает головой:

– Прости. Здесь каждому довелось похоронить кого-то из любимых. Вступай в наши ряды, и мы заставим этих уродов поплатиться.

– Я не собираюсь ее хоронить. Она жива, – с трудом выговариваю я. – Я должна найти ее и спасти.

– Конечно. Я вовсе не имел в виду, что она умерла.

На самом деле мы оба понимаем, что именно это он и подразумевал. Но я делаю вид, что верю красивым словам. Вежливость вознаграждается – так, насколько я слышала, говорят своим дочерям другие матери.

– Скоро мы снимемся с места, и ты сможешь уйти, если все же решишь нас покинуть. Надеюсь, что ты этого не сделаешь.

– Скоро – это когда?

– Эту информацию я раскрыть не могу. Все, что я могу сказать, – нам предстоит серьезная работа. Ты могла бы принять в ней участие. Ради твоей сестры, ради человечества, ради всех нас.

Он хороший человек. Возникает желание встать и отдать ему честь, напевая национальный гимн. Но вряд ли он это оценит.

Конечно, я на стороне людей. Но на моих плечах и без того лежит больше ответственности, чем я могу выдержать. Мне просто хочется быть обычной девушкой, живущей обычной жизнью. Больше всего на свете меня должно заботить, какое платье надеть на школьный бал, а не как сбежать из полувоенного лагеря, чтобы спасти сестру от жестоких ангелов, и уж точно не как вступить в армию Сопротивления, чтобы отразить вторжение и спасти человечество. Я знаю пределы своих возможностей, а то, что происходит сейчас, намного их превосходит.

Так что я просто киваю. Пусть понимает как хочет. На самом деле я и не ожидала, что он меня отпустит, но попытаться стоило.

Едва он выходит за дверь, возвращается толпа обедавших. Вероятно, все понимают, что когда Оби беседует с одним из подравшихся, их следует оставить наедине. Интересно, что он привел меня в столовую во время обеда, заставив остальных ждать, пока мы не закончим, и тем самым дав понять всем в лагере, что обратил на меня свое внимание.

Я встаю, высоко держа подбородок и избегая смотреть людям в глаза. Пакет с зеленым горошком держу в руке, чтобы не привлекать внимания к своим ранам. Будет лучше, если о том, что я вообще дралась, тут поскорее забудут. Если Раффи и находится в этой толпе обедающих, я его не вижу. Ну и пусть. Надеюсь, ему не удалось переспорить здешнего букмекера. Он вполне заслуживает проигрыша.

Стоит мне выйти из столовой и направиться к прачечной, как из-за угла здания выходят двое рыжих парней. Если бы не их одинаковые улыбки, я бы решила, что они устроили на меня засаду.

Это близнецы. Растрепанные, в грязной гражданской одежде, но сейчас это вполне обычное дело. Наверняка и я сама выгляжу точно так же. Им еще нет и двадцати, оба высокие и худые, с озорными глазами.

– Здорово ты его отделала, – говорит первый.

– Ага, поставила старину Джимми Боудена на место, – говорит второй. Он прямо-таки светится от счастья. – Так ему и надо.

Я останавливаюсь и киваю, вежливо улыбаясь и прижимая к щеке пакет с замороженным зеленым горошком.

– Я Траляля, – говорит первый.

– Я Труляля, – говорит второй. – Большинство называют нас Тра-Тру, потому что не могут отличить друг от друга.

– Вы ведь шутите?

Оба качают головой с одинаковыми дружелюбными улыбками. Они скорее похожи на парочку огородных пугал, чем на толстеньких Траляля и Труляля из знакомой с детства книжки.

– С чего бы вас так называть?

Тра пожимает плечами:

– Новый мир, новые имена. Мы собирались стать Гогом и Магогом.

– Это были наши имена в онлайне, – говорит Тру.

– Но к чему так мрачно? – замечает Тра.

– Гог и Магог – это забавно, когда мир помешан на деньгах и все просто, – говорит Тру. – Но теперь…

– Теперь уже не так, – говорит Тра. – Повсюду смерть и разрушения…

– Обычное дело.

– Люди к ним привыкли.

– Уж лучше мы будем Траляля и Труляля.

Я киваю – что еще им ответишь?

– Меня зовут Пенрин. В честь выезда с шоссе номер восемьдесят.

– Прикольно.

Оба кивают, словно хотят сказать: да, мы понимаем, что значит иметь таких родителей.

– Все про тебя говорят, – заявляет Тру.

Не уверена, что мне это нравится. Драка вовсе не входила в мои планы. Впрочем, в моей жизни случилось много такого, что не входило ни в какие планы.

– Круто. Если вы не против, я, наверное, пойду.

Я тычу в сторону близнецов пакетом, пытаясь пройти между ними.

– Погоди… – Тра понижает голос до театрального шепота. – У нас к тебе деловое предложение.

Я вежливо останавливаюсь. Если только их предложение не состоит в том, чтобы помочь мне отсюда выбраться, больше ничего интересного от них я не жду. Но поскольку братья не уходят с дороги, мне ничего не остается, как слушать.

– Ты понравилась публике, – говорит Тру.

– Как насчет того, чтобы повторить представление? – спрашивает Тра. – Скажем, за тридцать процентов от выигрыша?

– О чем вы? Предлагаете рисковать жизнью за жалкие тридцать процентов выигрыша? К тому же деньги больше ничего не значат.

– Дело не в деньгах, – говорит Тру. – Деньги мы используем лишь как обозначение относительной стоимости ставки.

Его лицо оживляется, словно парня приводит в неподдельный восторг экономика постапокалиптических азартных игр.

• Предыдущая
• 23/54
• Следующая