Соль земли - Марков Георгий Мокеевич - Страница 79

• Предыдущая
• 79/144
• Следующая

С утра до ночи он жил в напряжении, с трудом вырывая редкие часы для своих научных занятий. Ему приходилось общаться с сотнями, если не с тысячами людей, начиная с руководителей хозяйственных и научных учреждений и кончая аспирантами и студентами экономического вуза.

Телефон вновь огласил комнату протяжными звонками. Зотов посмотрел на аппарат невидящим взором и продолжал сидеть, покачиваясь. В эту минуту мысленно он представлял себя в охотничьей лодке меж крутых лесистых берегов реки Таёжной. Зная, как переменилась жизнь, как даже в самых далёких углах страны сложился новый уклад, Зотов всё же не мог вообразить себя летящим в самолёте над Улуюльской тайгой.

Минут через пять телефон зазвонил вновь. Звонки были протяжные, до ожесточения громкие и какие-то даже повелительные. Кто-то хотел говорить во что бы то ни стало.

– А, чёрт вас возьми! – выругался Зотов, вскакивая с качалки и беря трубку. – Слушаю вас! – сердито сказал он.

Но голос его осёкся, и на рассерженном лице на мгновение отразился конфуз, а потом появилась улыбка.

– Да ты где? Откуда говоришь? Ну, иди скорее, жду тебя, иди! – с горячностью прокричал он в трубку.

Оказывается, так настойчиво звонил не кто-нибудь, а Максим Строгов! Час тому назад он приехал с Внуковского аэродрома и, выйдя из машины на Арбатской площади, направился к другу на квартиру, позванивая к нему из будочек телефонов-автоматов, зная, что вот-вот он должен вернуться с работы.

Ещё минуту тому назад медлительный и сосредоточенный, Зотов носился теперь по кабинету, освобождая диван и стулья от залежей газет, журналов, книг и папок с рукописями.

"Как он вовремя приехал! Ни раньше и ни позже, а в тот час, когда он особенно мне нужен!" – думал Зотов, испытывая новый прилив радости, которая в этот памятный день так щедро омывала его душу.

Друзья сидели в столовой друг против друга. Будучи одногодками, они не походили на ровесников. Максим был ширококостный, крупноголовый, с сильными, широкими в кисти руками и спокойным моложавым лицом. На Максиме был светло-серый костюм, шёлковая тёмно-синяя сорочка без галстука. Рядом с Максимом Андрей казался старше. Он был худощавым, тонким, с бледным, усталым лицом, носил длинные, зачёсанные назад волосы, стриженные чуть ли не под кружок. Часто его принимали то за художника, то за поэта. Цвет волос у него был необычный: золотисто-ржаной. Он носил очки без ободков, с позолоченными дужками. Очки придавали его неулыбчивому лицу и неторопливому взгляду жёстковатое выражение. Андрей ростом был выше Максима, но сидя он сутулился и казался меньше своего товарища.

Зотов любил коричневый цвет. И сейчас на нём было всё светло-шоколадное, однотонное: широкий костюм, рубашка с тугим высоким воротником, галстук, туфли.

На круглом столе стояла бутылка виноградного вина и тарелки с закусками.

Максим мог пить всё, начиная с пива и кончая спиртом. "Двести граммов любого зелья выпью без вреда для здоровья", – в шутку говорил он о себе. Особого удовольствия от выпивки Максим не ощущал, совершенно не хмелел и признавал право выпить лишь в том случае, когда видел, что вино рождает в людях доверчивость и расположение к задушевной беседе.

Зотов пить вино избегал. Временами у него случались приступы боли в почках, и он берёг себя. Только в исключительных случаях Зотов выпивал две-три рюмки. Сегодня как раз был такой исключительный случай, когда невозможно было не выпить. Друзья не виделись с тех пор, как Максим, пройдя краткосрочные курсы при одной из военных академий, получил назначение командовать артиллерийским полком и снова уехал на фронт.

– Ну, ты расскажи, пожалуйста, расскажи, как живёшь, какие у вас там новости? И не торопись, а подробно, – разливая вино в рюмки и улыбаясь помолодевшим лицом, попросил Зотов.

– А может быть, с тебя, Андрюша, начнём, а?

– Нет, нет, обо мне разговор в последнюю очередь. Самое главное, что произошло сегодня, я тебе сказал, а остальное несущественно. Давай уж ты! Пойми – не терпится!

– Ну, с кого же начать? – задумался Максим.

– Начинай с самых близких!

– Что же, с Настеньки придётся. Ближе никого нет.

– Ну, как она, милая Настасьюшка, жива-здорова? – Зотов посмотрел на Максима. Глаза их встретились. И Максиму и Зотову вспомнилось прошлое, связанное с этим протяжным, ласковым именем – Настасьюшка, и они заулыбались.

– Ну вот, значит, приехал я домой, – наконец заговорил Максим. – Настенька встретила меня и с радостью и с настороженностью. Как-никак не виделись мы с ней больше четырёх лет! Я чувствовал, что она пристально и придирчиво изучает меня: "Ну-ну, покажись, каков ты теперь?" Этот вопрос так и стоял в её глазах. И представь себе: я испытывал то же самое! Мы как бы заново сближались, отмечая про себя все перемены, происшедшие в нас.

Я уехал на войну, когда Настеньке шёл тридцать шестой год. Она жила тогда с поколением тридцатилетних. А теперь я встретил её сорокалетней. И возраст и трудная жизнь военного времени оставили на ней свой след.

Постарела ли? Нет. Я ждал, что она внешне больше изменится. А вот в характере появились новые свойства. То вдруг ходит весёлая, разговорчивая, дурачится с ребятишками, то замолчит, задумается, станет ко всему равнодушной. Ведь знаю я её, как себя.

Недавно проводил её в экспедицию в Улуюлье. Задалась она большой целью: открыть в Улуюлье курорт. Летел я сейчас и всё о ней думал: "Как она там? Какой вернётся? Увлечёт ли её эта работа дальше?" Счастлив я с ней, Андрюша. Долгая разлука, жизнь в тревоге друг за друга так нас опять соединили, что мне страшно становится от одной мысли: а вдруг это может когда-то исчезнуть, утратиться?..

Они снова замолчали, не спеша подняли рюмки, чокнулись.

– За ваше с Настенькой счастье, Максим, – сказал Зотов. – Ну, а детишки как? Олюшка теперь, наверное, большая, почти девушка? – продолжал спрашивать он.

– Время идёт, Андрюша. Выросли и ребятишки. Первые встречи у меня с ними были довольно сдержанные. Был я для них фигурой и желанной и загадочной. Приглядывались они ко мне. "Посмотрим, дескать что это такое – папа! Не вздумает ли он как-нибудь перетряхивать всю нашу жизнь? Не занесёт ли руку на наши порядки?" Но все эти тревоги и опасения, конечно, быстро рассеялись.

Потом ребятишки принялись за моё боевое прошлое. Ордена, медали, орденские книжки, фотографии, листовки с приказами Верховного Главнокомандующего – всё это было подвергнуто самому тщательному просмотру. Иной раз казалось мне, что это спрашивают с меня отчёт не только дети мои, а и новое поколение людей, перед которым мы в ответе. И ты знаешь, Андрюша, в такие минуты моё чисто личное чувство умиления собственными детьми смешивалось с большим и гордым чувством за наше поколение. Какие только испытания не выпали нам на долю, и нигде и ни в чём не уронили мы своей чести.

Хорошо было бы отправиться с ребятишками в какое-нибудь маленькое путешествие. Тянутся они ко мне, и чувствую, что это влечение мне необходимо поддержать. Мечтаю повозить их по местам своего детства и юности. Но нынче вряд ли это удастся. Загадываю на будущий год…

Максим долго молчал. Взяв папироску, он осторожно разминал её в пальцах. Зотов терпеливо ждал, когда Максим продолжит свой рассказ. Лицо у Зотова было спокойным и серьёзным, и только одни глаза сверкали из-под очков. "Теперь ему надо о Марине рассказать. Ждёт, наверное. Может быть, не всё ещё перегорело в его душе", – подумал Максим.

Любовь Зотова к Марине ни для кого из окружающих не была секретом: Зотов полюбил Марину, когда та была ещё угловатым подростком. Когда же Марина поступила в институт, он сделал ей предложение, но она затягивала с ответом, а Зотов всё ждал, ждал… Переехав из Сибири в Москву, он не переставал звать её к себе.

Максим знал, что, вступая в брак с артисткой, Зотов не скрыл перед нею своего долголетнего чувства. Он честно сказал ей, что на земле живёт женщина, которую он любит так, как полюбить уже больше никого не сможет, но та женщина далеко-далеко, и самое главное – она не разделяет его чувства.

• Предыдущая
• 79/144
• Следующая