Шофферы или Оржерская шайка - Берте (Бертэ) Эли - Страница 86

• Предыдущая
• 86/111
• Следующая

Никогда еще атаман, всегда такой уверенный и гордый, так не был взволнован.

– Мег! – осторожно заговорил Борн де Жуи. – Берегитесь… Этот замок-то ведь председателя Шартрского суда присяжных. И без того уж все жандармские бригады подняты на ноги, следует быть очень осторожными…

Бо Франсуа перебил его.

– Молчи! – сказал он, приходя в себя. – Я совсем забыл с кем говорю, совсем оплошал, говоря так откровенно при таком трусе, как ты. Но ты смотри теперь за своим языком; я тебя и всегда остерегался, и если теперь ты хоть малейшим образом вильнешь… Ну ступай куда велено, а уж за тобой я сам пригляжу.

И он продолжал свою дорогу, а подчиненный его повернул в другую сторону.

Борн де Жуи рассуждал сам с собой:

"Нынче уж он стал слишком груб! Не приходись мне тут иногда потешаться с другими, то, право, я готов бы был все бросить к черту. А ведь и вправду Мег может наскочить на кого-нибудь посильнее его. Если бы я в этом был уверен… Но нет; он и со мной такую же штуку отольет, как с другими. Нечего и думать о том, а лучше слушаться его; это самое верное".

И он пошел быстрее, чтоб прийти в Гедревилль раньше срока, назначенного Мегом.

Было около двух часов пополудни, когда лейтенант Вассер, объездив с двумя своими жандармами все окрестности, возвращался в Меревиль. Всадники и лошади казались одинаково измученными. А между тем, экспет диция эта не имела того счастливого результата, которого ожидал от нее Вассер. Напрасно объездил он все трактиры, кабаки, числившиеся на дурном счету в околотке, собирал сведения о мошенниках, ограбивших накануне Лафоре, останавливал всех бродяг и нищих, попадавшихся ему по дороге. Конечно, из числа последних были очень подозрительные и большая часть действительно принадлежала к Оржерской шайке; но их паспорта были совершенно в порядке, даваемые объяснения на вопросы совершенно просты и натуральны. В случае надобности каждый мог представить за себя поручительство какого-нибудь известного лица в соседстве, а потому, как ни сильны были подозрения, внушаемые ими, лейтенант должен был их отпускать.

Неудача эта после всего перенесенного Вассером труда сильно печалила его. Он смотрел на все эти преступления, как на личную обиду, совершаемую на земле порученной его надзору и с грустью вспоминал, что не может сдержать своего обещания Даниэлю Ладранжу. С другой стороны, обещанные отряды кавалерии могли с часу на час прибыть и отнять у жандармов честь какого-нибудь важного открытия. Ему казалось, что значение корпуса, к которому он принадлежал, зависело от этого дела, и над всеми другими чувствами, соображениями, в душе честного лейтенанта брало верх чувство ревности за свое ремесло, порождая вместе с тем невыразимую злобу за постоянную неудачу. Он ехал впереди товарищей, закутанный в свой плащ, закрывавший большую часть его лица. Не желая без надобности утруждать свою и без того уже измученную лошадь, он пустил ее шагом, тем более что эта тихая езда не мешала ему думать, однако как ни сильна была его задумчивость, она не отвлекала совершенно его внимания от окружающего; от времени до времени он поднимал голову и зорким глазом осматривал окрестность.

Погода стояла сумрачная, холодная. Удары конских копыт о замерзшую землю звонко раздавались в воздухе; резкий ветер дул порывисто, нанося и крутя в воздухе мелкий снег, резавший лицо. Но этот сухой снег не приставал к земле и не покрывал ее сплошь, скорее он образовывал собой движущуюся белую пыль, собиравшуюся только кучками в углублениях земли.

Местом, где находились наши путники, была гладкая равнина, в одном лье расстояния от Меревиля, перерезываемая почти на две равные части дорогой, окаймленной по обеим сторонам мелким леском. Несколько групп кустарников и деревьев, нарушая однообразие этой скучной страны, не мешали глазу видеть на далеком расстоянии кругом.

В данную минуту в виду всадников были две личности; одна из них, шедшая по той же дороге, по которой ехали и они, показалась им сперва черной точкой на белом фоне дороги. Но, несмотря на тихий шаг своих усталых лошадей, жандармы быстро приближались к ней так, что скоро могли разглядеть в этой личности чрезвычайно бедно одетую женщину, еле двигавшуюся и опиравшуюся на палку. Еще несколько минут, и они нагнали бы незнакомку.

Другая личность, в мужицком костюме с треугольной шляпой на голове, шла к большой дороге по маленькой пересекавшей ее тропинке тихой развалистой походкой. Вассер так рассчитал шаг своих лошадей, чтобы им столкнуться с незнакомцем на перекрестке. Но расчет этот тут же был расстроен, конечно, мужик, которому ветер и снег резали лицо, не заметил сначала карауливших его всадников; но в ста шагах от дороги он вдруг увидал их. Встреча эта, казалось, не доставила ему удовольствия, потому что, остановясь на одно мгновение в раздумье, он вдруг присел за бугорок в надежде, что его, быть может, не заметят.

Подозрительное это движение не ускользнуло от внимательного глаза Вассера, и он указал своим спутникам рукой на бугор, за которым скрылся мужик.

– Вот у этого франта, – сказал он, – совесть не должна быть очень чиста; эй, ребята! Изловить мне его! Да если поймаете, не выпускать, не расспрося порядком, я же поеду к этой нищей, что там, посмотрю, за штука?

Едва приказание было произнесено, как жандармы уже скакали по указанному направлению. Видя себя открытым, мужик не счел более нужным ожидать приближения всадников и, вскочив на ноги, живо бросился по голым полям, где уставшим уже и без того лошадям чрезвычайно трудно было поспевать за ним.

Вышла горячая гонка, с переменявшимся счастьем для обеих сторон. Но Вассер не долго загляделся на нее. Убежденный, что его подчиненные на таком открытом месте, несмотря на прыткость беглеца, тотчас же поймают его, он счел своей обязанностью отыскать нищую.

Но каково было его удивление: пока он там стоял, нищая вдруг исчезла. Дорога была совершенно пустая, ничто не шевелилось на всем ее далеком пространстве. Куда же девалась нищая? Как же эта женщина, казавшаяся такой слабой и шатающейся, умудрилась так мгновенно скрыться; во всяком случае, она не могла далеко уйти, и Вассер пустился галопом отыскивать ее след.

Но напрасно изъездил он всю ту часть дороги, на которой в последний раз видел ее, напрасно зорко тщательно во все стороны оглядывал он поля, кустарники и заборы, находящиеся тут вблизи, нищей нигде не было.

– Черт возьми, – бормотал озадаченный офицер, – не могла же, наконец, нелегкая сила унести ее?

И, поворотя назад, он опять поехал осмотреть еще раз все эти места.

На этот раз поиски его увенчались успехом. На окраине дороги, под кустарником, увидал он лежащую неподвижно женщину, одежду которой покрывал уже снег, так что издали трудно было отличить ее от земли, потому-то, должно быть, Вассер и не заметил ее в первый раз. Остановив лошадь против нее, он громко окликнул ее:

– Эй тетушка!… Что же, спите вы?

Ему не ответили, не пошевельнулись. Вассер повторил свой зов; все то же молчание и та же неподвижность. Тут пришло ему в голову, что, может быть, изнуренная голодом и усталостью, нищая замерзла или потеряла чувство. Он поспешно встал и, сойдя с лошади, убедился, что предположение его верно.

Вид бедной женщины был самый жалкий. Голые ее ноги, расцарапанные каменьями, обагрили около нее весь снег кровью; сверх дырявого рубища, покрывавшего ее, на ней была надета тоненькая шерстяная мантилья, не способная защитить ее от холода. Палка же упала около нее, а одна из рук застыла, крепко сжимая маленький узелок, составлявший весь ее багаж. С закрытыми глазами она лежала без чувств, и иней начинал уже застилать ее похолодевшее лицо.

Вассер, не отличавшийся никогда чувствительностью своего характера, тем более при отправлении такого рода службы, как его, на этот раз был тронут плачевным положением, до которого дошло это несчастное создание. Он с участием наклонился к ней, тихонько потряс ее и попробовал еще несколько раз окликнуть. Долго оставалась она без всякого движения, без всякого признака жизни, наконец испустила какой-то слабый, невнятный звук и открыла глаза; но взгляд ее был тускл, бессознателен, вскоре веки ее опустились и она впала в забытье, означающее всегда в подобных случаях близкую смерть; между тем лейтенант узнал, что она дышит, значит жива еще, а это было главное, потому что, подав ей скорую помощь, ее можно было еще спасти. Сняв с себя плащ, он покрыл этим толстым широким одеялом бедную женщину, потом, вынув из кармана фляжку с ромом, влил ей несколько капель сквозь ее раскрытые синие губы. Но так как всех этих стараний оказалось недостаточно, он стал придумывать, откуда достать бы ей более серьезную помощь.

• Предыдущая
• 86/111
• Следующая