Сад Эдема - Ларичев Виталий Епифанович - Страница 4

Следует вместе с тем признать, что новое с трудом пробивало себе дорогу, ибо вывод Кювье всецело соответствовал духу официальной науки, не допускавшей тогда мысли об эволюции в животном мире. Этот мир представлялся Кювье стабильным, изначально не подверженным каким-либо изменениям. Единственное, что периодически нарушало его покой, — это катастрофы. Потоп уничтожил на Земле все живое, но оно, как сказочный феникс из пепла, вновь возродилось, чтобы через некоторое время снова исчезнуть в волнах катастрофического наводнения. Эффектная «теория катастроф» Кювье, в сущности, наукообразная реплика библейского мифа о творении мира создателем и об уничтожении им погрязшего в пороках человечества и бессловесных животных тварей.

Однако европейская наука развивалась так, что Жорж Кювье стал «последним из могикан» — исследователей со «стандартным мышлением». Прогрессивные идеи охватывали все более широкий круг ученых, но им предстояло преодолеть страшную инерцию мышления, сломать привычное, казавшееся таким естественным и разумным. Накопление фактов, позволяющих взорвать устоявшееся представление о мире, происходит медленно: прозорливо сопоставить и переоценить их первоначально могут лишь немногие гениальные умы, но их новые идеи, поставленные на очередь дня самой жизнью, неодолимо разваливают традиционные представления.

Интересно, что в Карловской Академии г. Штутгарта почти одновременно с Кювье учился будущий великий немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Диалектические идеи его философии, оказавшей огромное воздействие на умы его современников, представления о вечных превращениях в мире, о динамике его в целом, о движении, а не о статике в явлениях природы создали благоприятную почву для новых естественно-исторических концепций.

Среди великих французских естествоиспытателей, много сделавших для утверждения идеи о непрерывной эволюции живого мира, следует назвать имя Жоффруа Сент-Илера. В его книге «Принципы философии зоологии», вышедшей в свет в 1830 г., говорилось о постепенной эволюции животного мира. Таким образом, для объяснения процесса появления новых видов животных громоздкая «теория катастроф» становилась ненужной. Поэтому Кювье воспринял труд Сент-Илера (а ранее точно так же «Философию зоологии» Ламарка) как вызов всей своей научной деятельности.

22 февраля, а затем 19 июня 1830 г. в Париже произошло ожесточенное столкновение Сент-Илера с почтенным мэтром. Публичная дискуссия развернулась на специальных заседаниях Академии наук. Глубоко уязвленный Кювье говорил красноречиво, но в оскорбительном тоне, с вызывающей нетерпимостью к противнику, что могло восприниматься как уверенность, а поскольку его новый оппонент, вознамерившийся «свергнуть богов», выглядел не столь ярко, то многим, возможно, показалось, что Сент-Илер потерпел поражение.

Однако великий немецкий поэт Иоганн Вольфганг Гете, прослышав о дискуссии в Париже, расценил ее результаты иначе. В его глазах спор Кювье и Сент-Илера знаменовал собой начало великого поворота, который ничто уже не могло остановить.

Гете не случайно так взволновали вести из Парижа. Он много раздумывал над проблемами эволюции животного мира и, в отличие от своего известного современника в Германии зоолога Иоганна Фридриха Блюменбаха, симпатизировал не Кювье, а его противникам. На Гете сильное влияние оказали работы Иоганна Готфрида Гердера, посвященные философским проблемам истории человечества. Они привели его к мысли о теснейшей связи человека с животным миром. Вот как смело для своего времени писал Гете в письме от 17 ноября 1784 г.: «Найти отличие человека от животного ни в чем отдельном нельзя. Напротив, человек самым тесным образом родствен животным».

Своими мыслями об этом, а также о взаимосвязях животного мира с растительным Гете поделился с Фридрихом Шиллером, когда они в июне 1794 г. Встретились на заседании Общества естествоиспытателей г. Иены, а затем продолжили беседу дома. Суждение о «метаморфозах» видов Шиллер выслушал «с большим участием, прекрасно все понимая», но и он в заключение беседы покачал головой и сказал: «Это ведь не подтверждается опытом, это всего лишь идея!»

Однако Гете занимался не только развитием идей, но и опытами. Доказывая поистине дерзкую для XVIII в. мысль о родстве животных и человека, он написал специальное сочинение, посвященное, казалось бы, весьма частному вопросу: есть ли у человека межчелюстная кость? Но в то время этот вопрос имел принципиальное значение, поскольку голландский анатом Питер Кампер, ссылаясь на отсутствие этой кости у человека, не включил его в единый с животными ряд развития! Гете, используя принципы сравнительной анатомии, доказал, что такая кость есть у человека. По этому поводу он в восторге писал Гердеру: «Я нашел не золото, не серебро, но вещь, которая доставляет мне несказанную радость: это os intermaxillare у человека…Ведь это завершающий камень в картине человека, его не было! И вот он!»

Однако тогда статья Гете не пошла в печать: ее отвергли Гердер и Блюменбах, и конечно же Кампер. Вот почему теперь, в июне 1830 г., Гете так радостно приветствовал дискуссию в Париже. Он приветствовал ее как предвестницу скорого торжества идеи о неразрывной связи человека с царством животных: «Ну, что думаете вы об этом великом событии? — воскликнул Гете, встретившись 2 августа 1830 г. со своим другом и переводчиком Фридрихом Якобом Сорэ. — Дело дошло, наконец, до извержения вулкана; все объято пламенем; это уже вышло из рамок закрытого заседания при закрытых дверях!» Сорэ подумал, что Гете конечно же имеет в виду события июльской революции во Франции, и соответственно ответил. Но собеседник поправил его: «Мы, по-видимому, не понимаем друг друга, дорогой мой!.. Я говорю о чрезвычайно важном для науки споре между Кювье и Жоффруа Сент-Илером; наконец-то вынуждены были вынести его на публичное заседание в Академии… Французский ученый мир относится к этому спору с огромнейшим интересом; ведь, несмотря на страшное политическое возбуждение, заседание 19 июля состоялось при переполненном зале…Благодаря свободному обсуждению в Академии, в присутствии большой публики, вопрос этот приобрел общественный характер, так что теперь уже нельзя будет запрятать его в замкнутые комиссии и разделаться с ним при закрытых дверях».

Однако, как показали последующие события, французская Академия отнюдь не решила «дело о месте человека в природе».

А между тем самый сокрушительный удар сторонникам Кювье исподволь готовился в самой Франции, совсем недалеко от Парижа, в провинциальном городке Абвиле, который раскинулся на берегу реки Соммы. Сюда в 1830 г. приехал и начал врачебную практику молодой человек по имени Казимир Перье. Интересы его отличались разносторонностью, однако более других проблем недавнего студента волновало прошлое Земли. Он начал «экскурсии» в окрестности городка и вскоре открыл в Хоксе, одном из предместий Абвиля, самое подходящее место для любительских изысканий. Здесь отцы города надумали прорыть канал, чтобы открыть прямой доступ к портовым причалам. Древние речные наносы вскрывались землекопами на большую глубину, позволяя любоваться разнообразными напластованиями. Но самое волнующее началось, когда строителям канала стали попадаться кости огромных животных. Позже удалось определить среди них останки слонов, носорогов, лошадей и даже бегемотов. Их «допотопный» возраст не вызывал у врача сомнений.

Но найдены были не только кости. Однажды Перье обратил внимание на странные камни, что попадались порой в тех же горизонтах, в которых залегали останки обитателей «допотопной земли». Впрочем, их мудрено было не заметить: бросалась в глаза правильность их форм, видимо, намеренно приданная им ловкой оббивкой. Камни напоминали примитивные топоры или клинья: один конец их приострялся, а другой, в большинстве случаев закругленный, оставался массивным. Он удобно помещался в ладони, и при рубке можно было не опасаться, что тупой обух поранит кожу. Некоторые клинья представляли собой овальную речную гальку со сколами только на приостренном конце, в то время как остальные части оставались нетронутыми. Что это, как не знаменитые «громовники», известные с давних пор? Но насколько они грубее известных Перье образцов! Примечательно также, что среди них не встречались полированные или шлифованные образцы; все топоры обколоты и сглажены лишь от долгого пребывания в земле или перекатывания в воде, но не более того. По первозданной архаичности они не шли ни в какое сравнение с находками Турналя и Кристоля, что вызывало — в который уже раз! — мысли об ископаемом человеке. Что ж, значит, в Хоксе тоже жили древние, поистине допотопные люди, современники теплолюбивых слонов и бегемотов, давно исчезнувших в Европе.