Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих - Страница 49

• Предыдущая
• 49/147
• Следующая

Она созерцала своими пустыми глазами пейзаж, где все: серебрящаяся река,блистающие берега, дворцы и другие статуи — смотрело только на нее, госпожуВенеру. Повсюду вместо людей стояли статуи, и они говорили, не издавая ниединого звука. То, что будет, от тебя зависит. Решайся, пока не наступила ночь.Еще озаряет тебя с высоты божественное солнце, разогревая твои гладкие бедра, ипроникает в тебя так, что в тебе даже начинает биться сердце. Вместе суходящим, остывающим днем утратишь и ты свое тепло, свою жизнь. Мрак пробудитчерные силы, и свершится это чудовищное злодеяние, которого ты не хотела. Тыбыла лишь суетна, госпожа Венера, — не тепла, не холодна и не решительна, — иботвои чувства вялы и сознание слабо. — Решайся! Решайся! — воскликнули вдругвсе статуи, но уже не беззвучно, а словно чирикая, и довольно пронзительночирикая, как те птички «с островов».

Вдруг все стихло, и наступила некая пустота — и в созданиях и в сознании.Вселенная как бы запнулась, и в тишине этой всеобщей и грозной запинкипрозвучал неслыханный дотоле голос, мощный, но глохнущий в необъятных даляхпространства. Марго, пришлось собрать во сне все свои силы и думать четче, чемона когда-либо думала, бодрствуя. Тогда она, наконец, узнала лик событий: передней была лоджия, расположенная в середине большого дворца, и там стоял бог.Он ждал. Вначале он не говорил, ибо предоставил ей возможность опомниться,чтобы она не умерла, узрев его. Он имел образ статуи, одежда на нем лежаларовными древними складками, дул сильный ветер, но он не шевелил их.

Лоджия тянулась вдоль фасада Лувра, хотя в действительности никакой лоджиитам не было. Вместе с тем знакомое здание заслонялось прообразом дворца,который мы всю жизнь таинственно несем в себе; вспоминаем о нем, как о чем-товиденном нами в нашем самом первом, самом прекрасном путешествии, и чегоникогда не увидим своими глазами; да его и не найдешь нигде. Здесь же онвозник, блистая непреходящим великолепием и творениями великих мастеров, иназывался Синай. Таково было его имя. А посредине каменной глыбой дыбится бог,он не выше среднего роста — но вот он поднимает веки — душа моя блаженнотрепещет, и мне хочется воскликнуть: «Да, господи!», — хотя я еще не слышала,в чем его воля. Но эту волю я знаю, и она говорит мне: не убий. Шевельнуласьего короткая, курчавая, черная, как смоль, борода. К его губам приливает кровь,они становятся темно-алыми, и он окликает меня. «Принцесса Валуа!» — зоветгосподь. Я вздрагиваю, я не в силах отвечать от страха, ибо позволила себеувидеть во сне, будто я госпожа Венера. То было лишь наваждение. И только вотэто — действительность, только это — святая правда. «Мадам Маргарита», — зоветгосподь. — Да, господи!

Так она отозвалась. Правда, это не был ее обычный, низкий и звучный голос:он перешел к богу, и это он говорил ее собственным голосом, но гораздо болеемощным. Она же только лепетала перед богом. Но бог услышал ее и принял ееответ. И чтобы она хорошенько его поняла, он сказал это по-гречески. Онпо-гречески сказал ей:

— Не убий!

И она сейчас же проснулась, сейчас же оделась и поспешила к матери.Королева. Наваррская прихватила с собою стражу, чтобы, если понадобится,ворваться силой. Однако Марго впустили беспрепятственно, и она тут же поняла,почему: у мадам Екатерины находился Карл Девятый, и он был взбешен. Он бранилсяи клялся, что король здесь он и он будет повелевать, а не заговорщики, которыесходятся в тайных подземельях.

Его рев раздражал мадам Екатерину, которой необходимо было кое-что обдумать.Кроме того, она не чувствовала себя в безопасности; Марго больше чем кто-либомогла это прочесть по ее лицу, неподвижному, как маска. Мать приветливовстретила свою дорогую девочку и указала ей на ее излюбленную скамейку. Какойбы там Марго ни была, но она оставалась прежде всего маменькиной дочкой ибольше всего на свете любила посиживать на этой скамеечке, возле старухинойюбки, запустив в волосы обе руки и читая огромные, переплетенные в кожуфолианты. Обычно она наваливала их себе на колени по нескольку штук зараз. Онаи сейчас взяла по привычке книги со стола, принялась даже перелистывать их, новзор ее блуждал, она поглядывала то на брата, то на мать.

Карл Девятый был поражен, что его бессвязная брань и крики почему-то непроизводят решительно никакого впечатления на старуху и она лишь молчанаблюдает за ним. Тогда он решил показать себя еще более твердым и грозным. Онвытянул шею, его рыжеватые усы опустились, и он устрашающе потряс руками — дажене руками, а кулаками, он стиснул кулаки. При этом он исподтишка следил заматерью, стараясь понять, какими бедами она еще ему грозит.

— Ты хорошо спала, матушка? — спросил он.

— Твой праздник был слишком шумным, мой сын.

— И все-таки ты поднялась весьма рано, а с тобой и еще кое-кто, в частности,мой брат д’Анжу. Я все знаю. Вы замышляете коварные планы против меня, противгосударства, иначе вы бы не совещались в таком гнусном месте: посмотреть сверху— прямо преисподняя.

— Это только так кажется, сын мой, если стоишь на стремянке.

— Значит, ты не отрицаешь этого, матушка, и правильно делаешь, ибо лицо,которое вас там застало, готово все повторить в твоем присутствии.

— Едва ли.

А сыну послышалось: «Ты дурак». И дочь поняла: ей не жить. Марго склониласьнад книгой, Карлом овладел новый приступ ярости. Он прикажет немедленноарестовать своего брата д’Анжу, кричал он. Родная мать покушается на его жизньи намерена возвести на престол его брата. — А я призову на помощь моихпротестантов! Теперь я буду править, опираясь только на господина адмиралаКолиньи! — уже совсем по-мальчишески заорал он и тут же ужаснулся собственнойдерзости. То, что последовало, отвечало его худшим опасениям: мать заплакала.Мадам Екатерина любила во всем соблюдать постепенность. Сначала она помахалакороткими ручками, и ее крупное, тяжелое лицо понемногу уподобилось невинномуличику горько обиженной девочки. Потом она закрыла его пальчиками, однако,высматривая между ними, внимательно следила за всем происходящим и при этомскулила и взвизгивала. Все выше и пронзительнее скулила она, но по ее пальцамне стекало ни единой слезинки. Мадам Екатерина научилась притворятьсячрезвычайно убедительно, только подделывать слезы она не умела. Карл заметиллишь то, что ей удалось. Марго видела остальное.

Среди всхлипываний старуха, наконец, проговорила:

— Позвольте мне, сир, вернуться к себе на родину. Я уже давно дрожу за своюжизнь. Вы подарили своим доверием моих заклятых врагов…

Она надеялась, что тут-то он и испугается, и он в самом деле испугался. Даведь ему только хотелось узнать, что они сегодня утром решили… беспомощнолепетал Карл…

— То, что пойдет на благо вашего королевства, — ответила она; и притомответила крайне сухо, а лицо опять казалось такой же непроницаемой маской, каки перед тем. Трудно было даже поверить, что ею только сейчас была разыгранасцена плача. Голос ее зазвучал взыскательно и строго.

— И решать пришлось без вас, — продолжала она. — Ибо решение это требуетдействий необычных и достойных великого государя, но тебе они не по плечу, мойбедный сын. — Все это говорилось с той же укоризненной строгостью (особеннорезкий поворот после сцены смирения). Мадам Екатерина опять сидела перед ним,словно облеченная высшей властью, словно она никогда и не просила разрешенияудалиться во Флоренцию, откуда ее когда-то выгнали.

Карл смотрел на свои ноги, а в голове у него все путалось, мешалось икружилось. Ему приходили на память все намеки, которые мать делала в те дни,когда положение еще не было таким острым, как сейчас; тогда он не препятствовалее кровавым планам и относился к ним так, словно это был только кошмарный сон.Даже сама мадам Екатерина предавалась им лишь как опасным упражнениям ума,заглядывающего в бездну. Все же Карл очень хорошо запомнил имена Амори иЛиньероля, принесенных в жертву его страху, хотя опасность была тогда гораздоменьше. А за это время он, желая доказать свою самостоятельность, вошел всношения с гугенотом Колиньи, стал звать его отцом и во всем следовать егосоветам. И вот Карл оказался накануне войны с Испанией. И австрийский дом всетеснее обвивал свои щупальца вокруг страны, оставшейся в одиночестве — в рукахэтого дома был юг, вся середина Старого Света; распоряжался он также странамиНового Света и их золотом, господствовал над церковью, а через нее над всеминародами, в том числе и над народом Карла; в его собственном замке, на его ложеулегся этот дом в лице эрцгерцогини, столь окаменевшей от золота и власти, чтоее невозможно было опрокинуть!

• Предыдущая
• 49/147
• Следующая