Голова - Манн Генрих - Страница 53

• Предыдущая
• 53/132
• Следующая

— Неплохо для двадцатого представления, — сказал брат.

— Двадцать второго!

— Новая твоя роль будет еще лучше.

— А я, — отозвался Куршмид, суетясь у стола, — после того как произнесу свои реплики во втором акте, рад бы каждый раз остаться и смотреть тебя, но ведь лучше, чтобы я шел готовить ужин.

— Совершенно верно, — сказала Леа и принялась за еду.

— У твоего брата тоже огромная удача, — заикнулся Куршмид.

— Что ты? — произнесла она с преувеличенным интересом.

— Теперь он наверняка выиграет дело.

— Вот как! — бросила она рассеянно. И сейчас же спохватилась: — Прости, милый! Это, понятно, очень важно и для тебя и вообще. Но вот ты надумал что-то и сидишь и ждешь, — правда ведь? — что из этого сделают другие. Я же сама хочу добиться всего. Не только словами, — всем телом я показываю им, что я такое и чего хочу. Вот взгляни, чем я нынче сорвала аплодисменты.

Она откинула голову, выразительно скользнула руками вдоль бедер и застыла в улыбке такого трепетного ожидания, что пауза и рукоплескания напрашивались сами собой. Куршмид и Терра тоже собирались захлопать в ладоши, но услышали, как кто-то возится у входной двери, кто-то, у кого, очевидно, был свой ключ. Он вошел: Мангольф. Леа еще была вся ожидание — душой и телом. Он направился к ней, сперва медленно, потом порывисто, взял ее руку с бедра, поцеловал и сказал сердечно:

— Комедиантка, но не плохая.

Терра подошел к нему, они обменялись рукопожатием, как две дружественные великие державы. Куршмид готовил чай.

— Значит, новая роль мне удастся? — снова спросила Леа и, не дождавшись ответа: — Если бы не удалась, то перед самой премьерой непременно настал бы конец света, чтобы я не успела осрамиться. Мне слишком везет.

— И должно везти, — подтвердил Куршмид. — К этому все идет. Я никогда и не сомневался. — Вокруг глаз у него легла синева.

— Слава богу, что мы опять играем ерунду. Настоящая литература не по мне. Сколько лет я зря потеряла! — проговорила Леа, закинув руки за голову и глядя в упор на Мангольфа.

— Ради всего святого, не надо дурмана, не надо нечестивой красоты, — вставил Терра голосом писателя Гуммеля.

Леа узнала и засмеялась.

— Мне не нужно больше гладко зачесывать волосы и напускать на себя строгость. Я могу играть самую бесстыжую комедию.

— Ты можешь блистать, — с гордостью сказал Мангольф.

— Не возражаю, пока нас хватит, — добавила она, глядя ему прямо в глаза.

А он от всей души:

— Надолго хватит. — После чего он стремительно зашагал по комнате. — Мы на подъеме! — выкрикнул он, задорно хохоча. — Кончится тем, что я в один прекрасный день буду рейхсканцлером. — Он с разбегу прыгнул на стол и поднял чашку с чаем.

— Что вы, господин тайный советник! — сказал Куршмид. — У нас есть и вино.

— Не думаете ли вы, что обойдетесь без меня? — ворвался ликующий голос Леи в речь Мангольфа.

А Терра тем временем думал: «Без сомнения, мы на подъеме, успех — вещь неплохая».

— Великолепно! — воскликнул он. — Когда я расправлюсь с Каппусом, мы соберемся снова.

— Ты мне подаришь тогда что-нибудь? — спросила сестра. — Ты ведь загребешь не меньше денег, чем твой Каппус.

— Если бы мне и довелось, как ты любезно предсказываешь, стать истым буржуа, — заметил он, — у меня все же останется героическая перспектива разориться по причине порядочности — и даже с ее помощью стать большим человеком.

— За твое выступление в роли героического буржуа! — крикнула сестра и выпила.

Терра последовал ее примеру сдержанно, Мангольф игриво.

— А вы, Куршмид? — крикнул он. — Вокруг вас такая полнота чувств, вы один в стороне.

— Я служу, — сказал Куршмид.

Трое одержимых собою уставились на него.

— Вот самая надежная позиция, — заключил Терра. — Когда мы снова шлепнемся в грязь, ему и тогда будет дела по горло.

Мангольф изобразил на лице глубокомысленную грусть, сел за рояль и заиграл «Смерть Изольды»[23] с таким самозабвенным видом, словно смерть сама играла себя. «Спина такая же, как раньше», — подумал Терра. Сестра его млела и замирала от созерцания и звуков. Терра потихоньку вышел из комнаты, пока еще Куршмид был там.

Не успел он пройти несколько шагов, как Куршмид догнал его.

— Я думал, вы пробудете там как можно дольше, — заметил Терра. — Разве вы не ревнуете?

— Ревновать, мне? — просто сказал Куршмид. — Только к страданию. Довольно она уже настрадалась.

— Способна ли она вообще быть счастливой? — с горечью сказал брат. — Есть люди, способные на большее.

Куршмид, не поняв:

— Все совершенно ясно. Ему нужно было сперва занять прочное положение. Теперь он может обручиться с ней. Кстати, и она имеет успех, значит он может даже… — Куршмид понизил голос до шепота, — жениться на ней.

Брат вздернул брови.

— Это она вам сказала?

Куршмид утвердительно кивнул, брови поднялись и у него. Вдруг он услышал резкий голос Терра:

— Ничего из этого не выйдет.

— Тогда произойдет неслыханная катастрофа, — насмерть испугавшись, пролепетал он.

Но Терра перешел уже на обычный тон, который мог показаться трагическим или просто неуместным:

— Ступайте в постель и постарайтесь проспать катастрофу. Вам меньше придется спать, чем вы думаете.

Куршмид покорно отстал от Терра. Но потом еще раз догнал его.

— Не вы!.. — сказал он взволнованно. — Я сам возьму это на себя.

— Да о чем вы? — спросил Терра, но актер уже исчез.

Чем ближе было решение, тем сомнительнее казалось оно Терра. Доказательство свое он по-прежнему считал неопровержимым, перед Богом и Словом его правота была несомненной. Но успех всегда и всюду зависит от людей, а не от идеи. Судьи, твердил себе адвокат, часто обязаны судить вразрез с непререкаемой логикой, ибо за ними стоит, предъявляя свои требования, другая логика — логика существующего общественного строя. Эта вездесущая владычица устами своего судьи возвещает, что созданное тем, кто занимается умственным трудом, по полному неотъемлемому праву принадлежит тому, у кого есть деньги. Всякое ограничение этого права носит характер уступки, чуть ли не милостыни. «Каппус сильнее меня. — Только с существующим общественным строем можно заключать выгодные сделки». Эти страшные истины неотступно маячили перед ним в бессонные ночи. Наутро система его доказательств с новой ясностью являлась ему: как можно бояться, что ум, призванный судить, посрамит себя отрицанием того, что так ясно?

Настал решительный день. Терра не пошел в суд; его заместитель должен был позвонить ему оттуда тотчас после решения. Он метался перед телефоном как безумный, окутанный облаками табачного дыма, в висках стучало, а при каждом звонке подкашивались колени. Тягостно и медлительно надвигался вечер, служащие конторы стали, наконец, складывать дела. Сумбур противоречивых мыслей, борьба впустую, борьба, которая решалась другими, — от всего вместе было ощущение не только страха, но и мути. Убежать бы… но нет сил избавиться от добровольной пытки! Тут раздался звонок.

Процесс выигран! Радуйся! Ты не рад? Терра коротко и жестко захохотал в телефон, подтвердил получение известия и повесил трубку. Он думал, наконец, сесть, но вместо этого упал без чувств. Так застал его Мангольф.

— Что случилось? — спросил Мангольф. — Двери настежь, полный разгром! Что на тебя снова обрушилось?

— Кажется, счастье. — И Терра поднялся с пола. — Я выиграл процесс против Каппуса.

Мангольф поздравил друга, в его тоне был оттенок пренебрежения. Терра понял. «Продолжай в том же духе, — говорил тон Мангольфа. — Растрачивай весь свой пыл на ничтожные мелочи. Одной опасностью меньше».

Они сели к письменному столу друг против друга и ждали.

— Ничтожная мелочь, но, на беду, для меня это был вопрос чести, — начал Терра. — Приговор мне сейчас уже ни к чему.

• Предыдущая
• 53/132
• Следующая