Драгоценности солнца - Робертс Нора - Страница 27
- Предыдущая
- 27/65
- Следующая
И если иногда она представляла себя героиней романтических легенд, то не видела в том вреда. Если подумать, это было даже полезно. В конце концов, когда истории становились более личными, она лучше чувствовала их глубинный смысл.
В самом начале она вовсе не думала тратить время на художественный вымысел. В академическом труде нет места грезам и фантазиям. Она собиралась провести серьезное исследование, выявить сходные сюжетные ходы, систематизировать персонажей, а потом все упорядочить.
«А что дальше, Джуд? — спросила она себя. — Как ты распорядишься этим, черт побери, даже если отредактируешь и обобщишь написанное, пока оно не станет сухим, как пыль? Попытаешься опубликовать в каком-нибудь научном журнале, который мало кому интересен? Или попробуешь читать лекции, используя собранный материал?»
Такая перспектива, пусть даже отдаленная, вызывала у нее приступ тоски.
Она обхватила лицо ладонями и дала волю отчаянию. Ничего никогда не получится из этой работы, из этого проекта! Вся затея обречена на провал, и хватит заниматься самообманом. Никто никогда не подойдет к ней на заседание кафедры и не станет обсуждать исследование и открытия Джуд Ф. Мюррей. Хуже того, ей самой это не нужно.
Это просто психотерапия, лечение, способ вытащить себя из ямы, в которую она, черт его знает как, попала.
Что толку во всех годах учебы и работы, если она не может подобрать правильные термины для собственного кризиса?
Низкая самооценка, уязвленное самолюбие, неверие в собственную женскую состоятельность, профессиональная неудовлетворенность.
Но что кроется за всем этим? Размытая идентичность? Может, отчасти проблема в этом? Где-то на жизненном пути она потеряла себя, а то, что осталось, оказалось таким бледным и непривлекательным, что она сбежала.
Куда?
Сюда, подумала Джуд и с удивлением заметила, что ее пальцы стучат по клавиатуре, а мысли изливаются на экран.
Я сбежала сюда, и здесь я чувствую себя настоящей. Здесь мне уютнее, чем в доме, который купили мы с Уильямом, или в квартире, куда я переехала, когда он устал от меня. И гораздо уютнее, чем в университетской аудитории.
О, Господи, как же я ненавидела аудитории! Почему я никогда не могла признаться в этом, просто сказать это вслух? Я не хотела работать там, не хотела преподавать. Я хотела чего-то другого. И сгодилось бы что угодно, только другое.
Как я стала такой трусихой, более того, такой жалкой занудой? Почему даже сейчас, когда не перед кем держать ответ, кроме как перед самой собой, я подвергаю сомнению проект, который приносит мне такое удовлетворение? Неужели я не могу хотя бы ненадолго побаловать себя тем, что не имеет практического значения?
Если это лечение, я имею право потратить на него время. Это никому не может навредить. Напротив, я думаю, я надеюсь, что это принесет мне пользу. Как ни странно, меня влечет литературное творчество. Я чувствую какую-то тайну в том, как складываются слова, создавая образ или сюжет, я слышу их звучание.
Я испытываю трепет, видя на странице собственные мысли, облеченные в слова. Мне приятно читать их, зная, что они мои. Это меня волнует настолько, что становится страшновато. Я многое отвергла в своей жизни, я долго сторонилась всего, что хоть немного пугало меня, даже если понимала, что это мое.
Я хочу снова почувствовать себя значимой, уверенной в себе. Я наслаждаюсь игрой воображения. Кто и как подавлял меня, не имеет значения, особенно сейчас, когда я поняла, что во мне еще теплится какая-то искра. Ее хватит, чтобы признаться, пусть втайне, что я хочу верить в легенды, в мифы, в фей и эльфов, и в привидения. Какой в этом вред? И уж точно в этом не может быть никакого вреда для меня.
Джуд откинулась на спинку стула, сложила руки на коленях. Конечно, это мне не повредит. Это безобидно и увлекательно. Как давно я по-настоящему ничем не увлекалась, ничему не удивлялась.
Протяжно вздохнув, Джуд закрыла глаза, не чувствуя ничего, кроме невыразимого облегчения.
— Я так счастлива, что приехала сюда, — произнесла она вслух, вставая и подходя к окну.
Творчество помогает бороться с отчаянием. Дни и ночи, что она провела здесь, успокаивают ее смутные тревоги. Как бесценны эти счастливые моменты!
Джуд отвернулась от окна. Ей нестерпимо захотелось на свежий воздух. Она отнесет цветы на могилу Старой Мод и поразмышляет над новым поворотом в своей жизни.
Эйдан Галлахер, ослепительно-красивый и почему-то заинтересовавшийся скучной, благоразумной Джуд Ф. Мюррей. Разве это не фантастика?
Конечно, время, проведенное с Эйданом, далеко не умиротворяющее, хотя из осторожности она принимает все возможные меры, чтобы не оставаться с ним наедине. Однако даже присутствие посторонних не мешает ему заигрывать с ней, бросать на нее выразительные взгляды, улыбаться или лениво касаться ее руки, волос, лица.
«А что в этом плохого?» — спросила она себя. Любая женщина имеет право флиртовать. Может, в отличие от цветов в ее руках, она расцвела слишком поздно, но лучше поздно, чем никогда.
И это ей нравится. Сама мысль об этом волнует и пугает так же, как занятие литературой.
Разве не чудесно вдруг осознать, что ей нравится мужское внимание, нравится быть желанной. Господи, если она проведет в Ирландии полных шесть месяцев, ей исполнится тридцать лет до того, как она снова увидит Чикаго. Так разве не пора почувствовать себя привлекательной?
Ее собственный муж никогда за ней не ухаживал. И, если память ей не изменяет, он не раз говорил, что она выглядит недурно.
— Женщина не хочет слышать, что выглядит недурно, — пробормотала Джуд, опускаясь на колени у могилы Мод. — Женщина хочет слышать, что она красива, сексуальна, что она выглядит потрясающе. И неважно, если это неправда. — Вздохнув, она положила цветы у могильного камня. — Важно только то, что, когда слова произнесены и услышаны, они становятся правдой.
— Тогда позвольте сказать, Джуд Фрэнсис, что вы так же прелестны, как цветы, которые принесли в этот чудесный день.
Она вскинула голову и уставилась в ярко-синие глаза мужчины, которого уже встречала на этом самом месте. Глаза, с тревогой подумала она, которые она так часто видела в своих снах.
— Я не слышала, как вы подошли.
— Это место требует тишины. — Он присел на мягкую траву по другую сторону могилы Мод, усыпанной яркими цветами. Древний источник тихо нашептывал свой языческий напев. — Как вам живется в доме на Эльфийском холме?
— Очень хорошо. У вас здесь семья?
Его яркие глаза затуманились. Он скользнул взглядом по камням и высокой траве.
— Здесь те, кого я помню и кто помнит меня. Когда-то я любил девушку и предлагал ей все, что имел. Но я не предложил ей свое сердце. Не подарил ей слова.
Он снова посмотрел на Джуд, и в его глазах уже не было уверенности.
— Женщине важны слова, не так ли?
— Слова важны всем. Когда их не произносят, остаются дыры. — «Глубокие, темные дыры, — мысленно добавила Джуд, — в которых зреют сомнения и неудачи. Непроизнесенные слова доставляют такую же боль, как пощечины».
— Значит, если бы мужчина, за которым вы были замужем, говорил их вам, вас бы здесь не было? Или вы все равно были бы здесь? — Джуд изумленно замигала, и он усмехнулся. — Он говорил бы неискренне, и его слова были бы всего лишь удобной ложью. Вы ведь уже знаете, что он не был вашим единственным?
Джуд почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Но не от страха, а от волнения.
— Откуда вы знаете об Уильяме?
— Я многое знаю. — Мужчина улыбнулся. — Почему вы взваливаете на себя вину даже за то, в чем не были виноваты? Хотя сознаюсь, женщины всегда оставались для меня милой загадкой.
Наверное, бабушка рассказывала о ней Мод, а Мод этому мужчине, а впрочем, Джуд не волновало то, что незнакомые люди за чашкой чая обсуждают ее личную жизнь и ее неудачи.
— Не думаю, что мой неудачный брак представляет для вас какой-то интерес.
- Предыдущая
- 27/65
- Следующая
