Чёрный всадник - Малик Владимир Кириллович - Страница 68

• Предыдущая
• 68/83
• Следующая

Кадий, закончив читать, положил грамоту на узкий длинный столик, стоящий посреди шатра, и рядом разложил грамоту на русском языке.

Первыми поставили свои подписи хан и калга.

Потом подошли стольник Тяпкин и дьяк Зотов. Перекрестились. Разбрызгивая чернила, подписались.

— Вот и конец войне, — сказал дьяк Зотов, отходя от стола. — Теперь, друзья, домой!.. Мы своё сделали!

Арсен Звенигора всматривался в суровые лица крымских вельмож, в хитро прищуренные глаза хана и, как бы отвечая на слова Зотова, подумал: «Конец ли? Ведь ни хан, ни султан не захотели заключить мир… Только перемирие… Не означает ли это, что стоит Порте расправиться с противниками на западе, она сразу же повернёт свои орды на север, на Украину?..»

Лишь через два месяца после подписания перемирия Мюрад-Гирей дал согласие московскому посольству на отъезд.

4 марта в полдень хан с калгой, беями и мурзами прибыл в свой стан на поле вблизи Бахчисарая. Сюда были приглашены и русские послы. Тяпкин хотел заявить решительный протест, что их задерживают: то хану, дескать, стало приятно принимать послов Московской державы, то, мол, испортилась погода, степи замело снегом и трогаться в дальнюю дорогу опасно, то из-за других пустяковых причин, хотя всем было совершенно ясно: окончательно согласованные и подписанные статьи грамоты о перемирии хан послал в Стамбул и ждёт ответа. Но не успел стольник Тяпкин поклониться, как Мюрад-Гирей поднялся со своего шёлкового миндера, вышел на середину шатра, где остановилось посольство и, по гяурскому обычаю, пожал всем руки.

— Волею аллаха мы сообща совершили хорошее дело, выгодное для обеих держав, — произнёс он торжественно. — Сегодня вы можете отправляться на родину… В знак искреннего уважения к послам нашего брата, великого государя московского, я вручаю вам подарки — лучших аргамаков из моих табунов. С сёдлами и чепраками… Дарю вам не оружие, а верховых объезженных скакунов — в знак мира и доброго соседства!

Ханские вельможи закивали, зацокали языками. Под высоким шёлковым сводом шатра прошелестело всеобщее восхищение.

Тяпкин, не проявляя удивления, сдержанно поблагодарил и пожал руку хану. Правда, ничего подобного он никак не ожидал, ибо крымские ханы издавна к чужеземным послам относились почти так же пренебрежительно, как к своим подданным. Необычное поведение хана можно было объяснить только тем, что завершённое им дело пришлось по душе султану.

— Спасибо, светлейший хан, за щедрый подарок. Я и мои товарищи очень довольны. Особенно нам радостно, что между нашими государствами установилось перемирие. Ибо, как говорили древние, лучше плохой мир, чем хорошая война. Надеемся, что почтённый хан будет придерживаться заключённых нами статей, а подвластные хану орды своими набегами не станут чинить обид нашему населению и не дадут повода для взаимной враждебности.

— Во всем воля аллаха! — наклонил голову Мюрад-Гирей, и не понять было: одобряет он сказанное Тяпкиным или отрицает.

В тот же день московское посольство, сопровождаемое Гази-беем и его сейменами, выехало из ханского стана по направлению к Перекопу.

Все были в прекрасном настроении. К этому располагало, кроме удачно выполненного царского поручения, ещё и то, что наступила ранняя весна. Снег растаял. Над крымской степью веяли тёплые ветры, звенели жаворонки. С прозрачной высоты пригревало ласковое весеннее солнышко.

Арсену и Роману не терпелось. Они жаждали поскорее добраться домой, в Сечь, а оттуда немедля мчаться в Буджак, где изнывала в неволе Златка. Вызволив её, надеялись узнать что-либо и о Стёхе… Потому непрерывно подгоняли застоявшихся за зиму коней.

Степь лежала перед ними плоская и бесконечная. И дорога, едва заметная среди сухих прошлогодних бурьянов, тонула в синей дали, и казалось, — не будет ей ни конца ни края…

— Мама!

— Чора! Сынок мой! Вернулся!.. Исхудал-то как!

Красивая белолицая женщина легко, словно девушка, метнулась навстречу юноше, который неожиданно появился на пороге, и прижала его чернявую голову к своей груди. Потом взглянула ему в лицо, поцеловала в обе щеки и только после этого повела в глубь большой, богато убранной комнаты и усадила рядом с собой на покрытую пёстрым ковром оттоманку.

Худая чёрная служанка внесла на широком деревянном блюде еду и миску с водой. Чора ополоснул руки, взял кусок жареной баранины с перцем и запустил в него свои крепкие зубы… Мать с любовью смотрела на сына и нежно гладила его твёрдое, острое колено. Когда он закончил есть и запивал все шербетом, спросила:

— Где отец? Он тоже вернулся? Ведь не был дома почти полгода!

Чора вдруг покраснел и опустил голову. Мать заметила перемену, происшедшую с сыном, подняла пальцами его подбородок, заглянула в глаза.

— Чора, вы, случаем, не поссорились?

— Да, — тихо ответил паренёк и отвернулся.

— Из-за чего?

Чора ещё ниже понурил голову и с усилием выдавил из себя:

— Не что, а кто — причина… Полонянка…

— Полонянка? Это та, которую ты привёз из Немирова?

— Она.

— Так почему вы поссорились?

Чора припал щекой к плечу матери.

— Мама, ты же знаешь, что я полюбил эту дивчину…

— Знаю… — покачала головою мать. — Хотя никак не думала, что дело дойдёт до женитьбы… Ты ещё молод. И та полонянка не скрывала, кажется, что любит какого-то казака, за которого собиралась выйти замуж…

— Да, она говорила…

— Вот видишь!

— Но теперь это не имеет значения! — с жаром воскликнул паренёк. — Она — наша полонянка и с ним никогда не встретится!..

Мать с грустью посмотрела на сына и тёплой ладонью провела по его жёсткому чёрному чубу.

— А что сказал тебе отец?

Чора вздрогнул.

— Отец! Отец! — разволновался юноша. — На Киев мы с ним шли разными дорогами: я из дома, а он — из Немирова… Встретились на Роси, и на радостях я попросил у него позволения жениться на Стёхе…

— Ну?

Чора сжался, чуть слышно прошептал:

— Мне стыдно тебе говорить, нэнэ…

Мать закусила губу. От внезапной догадки отхлынула кровь от лица. Щеки побледнели. Горький клубок, подступивший к горлу, перехватил дыхание. Она поняла все.

— Он отказал тебе, Чора?

— Ты угадала.

— И отругал тебя?

— Ещё как!..

— Что же он сказал? Неужели, что сам женится на той полонянке?

— Да, мама… Прости, что я говорю тебе про это…

На какое-то время в комнате наступило молчание. Потом женщина гордо выпрямилась, сжала кулаки и, как будто ничего не произошло, внешне спокойно спросила:

— Где он сейчас? Снова поехал в Немиров?

— Нет, он здесь… Скоро придёт… Мы вернулись не с пустыми руками, и он делит добычу — ясырь и гурты скота: воины хотят получить свою долю немедленно… Наш ясырь я отправил домой ещё с дороги. Отец заранее отобрал и отделил то, что полагалось нам… Ты знаешь, как это делается.

— Боже мой! Как не знать… Разве можно забыть, как меня однажды пригнали сюда, на берег Днестра, и, как скотину, ощупывали и оглядывали чужие люди. И когда оно кончится! Каждый раз сердце кровью обливается… — с болью сказала мать.

Чора обнял её.

— Мама, успокойся, дорогая! Не нужно вспоминать. Ведь я люблю тебя… Люблю и уважаю больше всех на свете! Ты у нас такая красивая, ласковая и умная, родная моя!

Женщина помолчала. Нахмуренное лицо постепенно стало проясняться, а в глазах засветились тёплые огоньки.

— Спасибо тебе, сынок… Ты у меня добрый… Ну, так где вы побывали?

— На этот раз в самом Киеве. Потрепали окрестные села, ворвались в город… О аллах, какой он большой и великолепный! Наш Аккерман в сравнении с ним кажется мне теперь маленьким и грязным. Если бы не крепость да не дома мурз, то эти бестолково разбросанные глиняные халупы стыдно было бы называть нашей столицей!

— И это говоришь ты, сын мурзы? — удивилась мать.

• Предыдущая
• 68/83
• Следующая