Танец Арлекина - Арден Том Дэвид Рэйн - Страница 47

• Предыдущая
• 47/115
• Следующая

Ката вздохнула. Провела рукой по обсыхающей коже. Пальцы скользнули по бедрам, животу, задержались на набухшей груди…

Вдруг послышался шорох в подлеске.

Ката вздрогнула и приподнялась как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как в густой зелени исчезает желто-черный полосатый хвост. Лесной тигр! А она думала, что он ушел далеко-далеко! Ката даже не подумала одеться. Она бросилась за зверем, на бегу окликая его:

— Лесной тигр! Лесной тигр!

Она мчалась вперед. Кожу ее золотили солнечные зайчики. Ката не замечала, как хлещут по ногам и рукам ветки, как царапают острые сучья. Чаща Диколесья все теснее обступала девушку. Но Ката ничего не видела. Ничего не понимала.

Она только мчалась вперед все быстрее и быстрее.

Ката остановилась.

Где она?

Ноздри Каты расширились, зрение обострилось. Она обернулась. Перед ней занавесом висел плющ. Журчания реки не было слышно. Зеленые тени Диколесья обступили девушку со всех сторон, глубокие, темные. Только крошечные пятнышки солнечного света играли на коже Каты. Пахло цветами.

И тут Ката все поняла.

Она раздвинула плети плюща и шагнула в потайное место. То самое, что так напугало ее, когда она была маленькая. Ката не приходила сюда с тех пор, как они с отцом похоронили здесь крачку, а это было так давно…

Девушка опустилась на колени посреди белых лепестков. Закрыла глаза, постояла и снова открыла. Хотя могла бы и не открывать. Сейчас, в теплое время года, в Круге Познания было темно. Ката, окутанная благовонными тенями, почти ничего не видела.

Она глубоко дышала. Перед ее мысленным взором предстало видение: белая призрачная птица поднялась над лепестками, забила крыльями и улетела по спирали вверх, от того самого места, где сейчас стояла на коленях Ката. Но Ката знала, что тельце птицы лежит в земле, изъеденное червями, и уже превратилось в комочки влажной жирной почвы.

Кате стало грустно. Однако грусть ее была светла и тепла.

Сегодня в Круге Познания не было никаких птиц. А у реки были или нет? Когда Ката была помладше, птицы подлетали к ней, хлопали крыльями и садились рядом с ней на берегу, подплывали и вылезали из воды водяные мыши, спрыгивали с веток белки, приплывала старая знакомица Каты — выдра, и все они окружали девочку и как бы охраняли ее. В правую ладонь мог ткнуться скользкий нос лосося, а в левую — клювик малиновки или червячок. И в такие мгновения девочка ощущала себя частицей природы, родственницей всех зверьков и птичек, окружавших ее.

Ничего подобного сегодня не было. Вообще такое случалось все реже и реже, и с глубокой грустью Ката думала о том, что ее старые приятели умирают или уходят с обжитых мест. Сезоны играли с ними злые шутки. Что-то случилось в природе, что-то пошло не так. Ката прожила на свете еще не слишком долго, но помнила, что никогда прежде холода, приходившие с Колькос Ароса, не сковывали землю так надолго. С каждым циклом сезонов холода держались все дольше, месяц за месяцем.

Ката сидела в самой середине священной рощи, укрытая со всех сторон занавесями плюща.

Ката произнесла вслух:

— Что-то случилось!

А потом набрала пригоршню лепестков, подняла руку, и лепестки медленно упали на землю. В густом сумраке Ката почти не видела собственного тела. На миг ей показалось, что сознание ее отделилось от тела и взлетело, легкое, эфирное, к цветущим ветвям над головой.

Но неожиданно Ката поняла, что она здесь не одна.

— Крачка, это ты?

Девушка повернулась, легла на живот, почувствовала боль в набухших грудях. Боль, сладкая и приятная, опустилась ниже, к бедрам.

И вот тогда она вдруг почувствовала, что внутри нее что-то шевельнулось и потекло. Ката застонала. Хотя ей не было так уж больно, она села, прижала руку у животу, опустила ниже… и на ладонь ее хлынула горячая вязкая жидкость. Хлынула и пролилась на белые лепестки. Ката поняла: это произошло. Сначала ее охватило чувство стыда, сменившееся спокойным и даже гордым сознанием.

Она подняла голову. Кто-то смотрел на нее сверху вниз. Белая, призрачная, полупрозрачная фигура женщины.

Прекрасной женщины.

«Мама!» — хотелось воскликнуть Кате, но она не в силах была произнести ни слова.

А кровь все лилась из нее.

А потом перестала литься, и девушка легла на бок, утонув в тепле и влаге. Потом, когда она, наконец, нашла силы подняться и уйти из рощи, тело ее было облеплено окровавленными лепестками.

Призрак матери исчез.

Но пока Ката лежала на покрывале из лепестков, она видела, как чуть-чуть, едва заметно раздвинулись плети плюща и на нее уставились желтые глаза лесного тигра.

— Нет, Нирри, нет!

— Мне так жалко, господин Джем! Джем спал.

Тот день, когда исчез Варнава, был самым печальным в жизни юноши. Во сне он вновь и вновь проживал этот день. Вновь и вновь он спускался в кухню и видел Нирри, которая, закатав рукава, ловко орудовала огромным ножом, разделывая розоватый кусок мяса. Затем она приступила к свиным кишкам. Начинив их, Нирри бросила кишки в кастрюлю с кипящей водой.

— Но как же он мог уйти? — не унимался Джем. Стоять он не мог и поэтому облокотился — вернее, почти лег на исцарапанную, измазанную жиром скамью, где валялись репка, редис и сельдерей. Удушливо пахло луком.

— Ходить же он умеет.

— Но недалеко!

— Он ушел, — упрямо проговорила Нирри. — Ушел по дороге на Агондон, это точно. По той, где ездит дилижанс. У него мешочек был с монетами, маленький. А вообще — не знаю, — покачала головой служанка. — Карлики и так исчезнуть могут. Запросто.

Когда ему снились эти слова Нирри, Джем обычно плакал. А иногда кричал во сне. На самом же деле в это мгновение он изумленно посмотрел на Нирри. Казалось, она этого не заметила — сказала и сказала и продолжала заниматься своим делом. Костыли Джема соскользнули на пол. Ему хотелось попросить служанку помочь ему подняться, но он промолчал.

Джем ослаб. В этот день он впервые встал на костыли со времени их похода с Варнавой на башню. С тех пор миновало пять фаз луны.

Взгляд юноши оторвался от сморщенного личика Нирри. Кузня, располагавшаяся в полуподвале, освещалась солнцем, проникавшим сквозь узкие окошки под потолком. Булыжники во дворе были мокрыми после дождя.

В это утро Джем проснулся рано. Он как будто знал, что что-то должно случиться.

Что-то нехорошее.

И сразу почувствовал непривычную тишину. Тишина сгустилась в его маленькой комнатке и была почти осязаемой. Не слышалось хрипловатого, с присвистом дыхания карлика — он стал так дышать после того, как лекарь переломал ему ребра. И маленький матрасик, что всегда лежал возле кровати Джема, исчез.

«Варнава!»

Тут Джем заметил и еще кое-что: все, что было разбросано по алькову, аккуратно прибрано, расставлено вдоль стен, пол чисто выметен, а у стены около кровати стоят костыли — резные, полированные, целехонькие. Джем не прикасался к костылям с того самого дня, как обезумевший лекарь бросился с ними на Варнаву.

Джем потянулся за костылями.

«Варнава!»

Но он уже все понял.

После того как Воксвелл избил Варнаву, все изменилось. Карлик, всегда такой подвижный, непоседливый, любивший вприпрыжку бегать по лестницам, стал слабым и вялым. Ребра у него плохо срастались, руки и ноги почернели от кровоподтеков. Поначалу Варнава мог сделать только пару-тройку шагов и падал от боли.

Силы не сразу возвращались к нему, да и какие это были силы? Так, жалкое подобие.

Джем и карлик сохранили разбитую колесную лиру — потрескавшийся корпус, клавиши из желтоватой кости, диковинные струны из оленьих жил, но когда Варнава первый раз пришел в сознание после избиения, он с тоской посмотрел на то, что осталось от его волшебного инструмента.

Джем робко спросил:

— Можно ее починить?

А несколько дней спустя в алькове у Джема состоялся грустный ритуал. Жарко пылал камин. А Варнава аккуратно разложил куски лиры на каминной полке, а потом один за другим бросил их в огонь. Джем и Нирри печально наблюдали за тоскливым зрелищем.

• Предыдущая
• 47/115
• Следующая