Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления - Гогенцоллерн Фридрих Второй Великий - Страница 13

ли принять эту тяжесть, если можно выиграть при этом города и области?

Говоря о вспомогательном войске, Макиавелли также упоминает и о швейцарцах,

состоящих на французской службе. Бесспорно, что французы с их помошью выиграли

многие битвы, и если бы Франция отказала швейцарцам и немцам, у нее состоящим на

службе, то войска ее из-за этого могли бы оказаться приведенными в негодность.

На этом достаточно говорить об этих заблуждениях Макиавелли, теперь я намерен

исследовать заблуждения, связанные с его учением о нравах. Примеры, о которых говорит

Макиавелли государям таковы, что не только здравый рассудок, но и здравую науку об

управлении они вводят в заблуждение. Он вспоминает Гиерона, который решил, что

равным образом опасно и иметь вспомогательное войско, и отказывать ему от службы, и

поэтому повелел изрубить наемников в куски. Ведь такого рода дела бывают противны

всякому, читающему о них в историях. И всякий чувствует великое негодование и

омерзение, если он увидит эти примеры в книге, предназначенной в наставление

государям.

Однако, что касается государей, которым провидение определило, управлять

человеческими судьбами, то это омерзение своиственно им в меньшей степени, — по мере

того, как они перестают его бояться. Поэтому тем, кто предопределен управлять

человеческими судьбами, надлежит искоренять злоупотребление неограниченной

властью. В Европе мало таких государей, которые были бы расположены к злодеянию

Гиерона Сиракузского, поскольку им вспомогательное войско не опасно, так как

собственных солдат у них больше.

Я не считаю, что описание этих древних времен является подлинным, но если

справедливо то, что они повествуют о Гиероне II Сиракузском, то я бы никому не

советовал следовать этому примеру. Говорят о нем, что он, во время сражения против

мамертинцев, разделил армию свою на две части, из которых одна состояла из

вспомогательного войска, а другая из жителей государства. Первых он позволил

уничтожить всех до одного, чтобы одержать с помощью других победу. Если бы

император Леопольд в войну 1701 года таким же образом принес жертву англичан; то

было ли бы это безопасным средством победить Францию? Мне кажется, что было бы

45 Англия в 1713 г. заключила с Францией Утрехтский мир, выйдя из союза с германским

императором. В результате инициатива в войне вновь перешла на сторону французов.

46 То есть Петр I, Август II и Фредерик IV (король Дании).

47 Суть аллегории состояла в том, что доспехи Саула не подошли Давиду по размеру, и он

предпочел драться с Голиафом без них.

бесчеловечно, или было бы чрезвычайно опасной глупостью, как если бы отрубить себе

левую руку, чтобы удобнее было сразиться правой.

ГЛАВА XIV. СЛЕДУЕТ ЛИ ГОСУДАРЮ ПОМЫШЛЯТЬ ТОЛЬКО О ВОЙНЕ.

ОТВЛЕЧЕНИЕ, СВЯЗАННОЕ С РАССУЖДЕНИЕМ ОБ ОХОТЕ.

Всем людям, состоящим на военной службе свойственна педантичность, имеющая

основание в избыточном рвении в службе. Каждый солдат становится педантом, если он

очень большое внимание уделяет мелочам. Если же он превозносит это свое рвение, то он

уподобляется Дон Кихоту. Макиавелли своим энтузиазмом подвергает своего государя

опасности быть посмешищем в глазах света. Уделяя чересчур большое внимание

военному делу, он требует, чтобы государь был только солдатом. Таким образом он

превращает того в Дон Кихота, воображение которого наполнено одними только ратными

подвигами, крепостями, укреплениями, атаками, линиями и нападениями. Государь

исполняет свой долг лишь наполовину, если он помышляет только об одной войне.

Несправедливо суждение, что государю ни кем другим надлежит быть, кроме как

солдатом. В первой главе я упомянул, что государи являются судьями, что генералами они

становятся под действиям обстоятельств. Что же касается государя Макиавелли, то он

напоминает мне богов Гомера, которые никогда не изображаются справедливыми. О них

всегда повествуют, как о сильных и могущественных. Макиавелли ничего не зная о

началах правосудия, являет нам только насилие и корыстолюбие, забавляя нас одними

лишь низкими идеями, и его ограниченный разум способен понять только те вещи,

которые связаны с наукой управления, приемлемой малыми государями. Лодовико

Сфорца, например, имел причину думать об одной только войне потому, что он у других

все отнимал беззаконно.

Макиавелли, который в иных местах своего произведения демонстрирует силу

своего пера, здесь выглядит очень слабым автором. Каких доводов он только не

использует для восхваления охоты! Он думает, что государи таким образом могут узнать

многое об управлении своим государством. Итак, если бы французский король, или

другий какой государь, захотел узнать свои земли, то ему надлежало бы все время

заниматься охотой.

Я прошу позволения у читателя сделать некоторое отступление, чтобы

обстоятельнее поговорить об этом предмете, потому, что это увеселение повсеместно в

почете у дворян и королей, а особенно в Германии. В сявзи с этим, мне кажется, что

данная тема заслуживает того, чтобы ее обсудить более подробно.

Охота относится к тому типу увеселений, которые, приводя тело в движение, не

исправляют человеческого разума. Она воспламеняет жадность при преследовании зверя,

и бесчеловечное удовольствие при его умервщлении, оставляя при этом дух диким и

непросвещенным. На это охотники мне возразят, что я, мол, слишком строго взираю на их

увеселение, и сужу о нем, подобно ораторам, которые, проповедуя на кафедрах

стремились к тому, чтобы избежать противоречий, и все выводы к которым они таким

образом приходили, почитали за истину. Однако я не намерен им уподобляться и

постараюсь использовать только те доводы, которые сами охотники приводят в пользу

этого занятия.

Во-первых, они скажут, что охота самое благороднейшее и самое древнейшее из

увеселений смертных, что и патриархи, и самые величайшие мужи были охотниками, и

что во время охоты люди совершают над зверем то, чего удостоился от Бога по праву еще

наш прародитель Адам.

Однако не все то считается благом, что берет свое начало в древности, а тем более

то, что способствует возвышению человека сверх меры, Но что великие мужи всегда и

везде занимались охотой, с тем я согласен. Они имели свои пороки и слабости. Однако мы

намерены следовать им только в том, что они оставили после себя важного, но никак не в

том, в чем отразились их слабости. Впрочем, то, что патриархи упражнялись в охоте, так

же истинно. Однако истинно и то, что они женились на своих сестрах, и что в их времена

весьма было распространено многоженство. Следует сделать особое примечание о тех, кто

целенаправленно упражняется в охотничьем искусстве. Времена, в которые жили

патриархи, были нелепы и безрассудны, и люди, пребывающие в праздности, не зная чем

заняться, проводили свое время на охоте. Против этого, опять мне возразят, что охота

является благороднейшим времяпровождением, поскольку легендарные герои также были

охотниками. Против этого возразить нечего, однако я говорю не об охоте в целом, но о

неумеренном увлечении ею, ибо то, что нас сегодня только увеселяет, в древности было

жизненной необходимостью.

Наши предки, не зная чем им заняться, проводили время на охоте, они тратили

многие часы, гоняясь в лесах за дикими зверьми, поскольку не имели ни разума, ни

способности проводить это время в разумной дружеской беседе. Но я спрашиваю, если

приведено сто примеров, то какому из них следовать? Следует ли при современном образе

жизни брать пример с более суровых времен и обычаев, не будет ли лучше сделать

просвещенные времена примером для последующих поколений? Я не намерен