Дом на горе - Сергиенко Константин Константинович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/46
• Следующая

— Сначала на даче, а потом в область поеду.

— Ну а к нам-то? Оформляться ведь все равно.

— Без меня оформят.

— Ну расскажи, расскажи, Митя. Все от любопытства сгорают. Стешка Китаева каждый день спрашивает. Она у нас теперь комсорг, обо всех заботится.

Ну и заварил Голубок кашу, подумал я с тоской.

— За ней ведь тоже приезжали, знаешь?

— Знаю.

— Не тот человек оказался. Осталась Стеша. Может и ты передумаешь, а, Митя?

— Жизнь покажет, — ответил я уклончиво.

Санька погрустнела.

— А мы, видишь… Теперь спальни новые. Простор. На каждую койку по квадратному километру… А зачем ты пришел?

— Посмотреть.

— А по мне не соскучился?

— Соскучился… по всем.

— Ох, ты пугливый, Царевич! Чего боишься? Тебе сколько лет? Четырнадцать! В твоем возрасте Гайдар полком командовал!

— Ну, не в моем.

— В твоем! Я читала. Мне говорили. И вообще не в этом дело. Уметь надо. А ты ничего не умеешь. Говорят, давай научу, не хочет. Нет, Митька, ты какой-то дурной. От книжек с ума сошел. Голубовский сказал, что у твоих родственников десять тысяч книг. Тоже, наверное, сумасшедшие.

— Ну не десять…

— Мить, Митя… — Она внезапно прильнула ко мне, обняла, голос ее сделался сладким: — Митечка, как же ты нас бросаешь?..

Ее волосы коснулись моей щеки, все внутри замерло.

— Я бы тебе шапочку связала, настоящую, шерстяную…

— Отстань, Евсеенко, — сказал я нерешительно.

Она откачнулась, снова поправила волосы.

— Да… вот я Райке и говорю, глупый он, твой Суханов. Что ты с ним будешь делать?

— Как там Лупатыч? — спросил я.

— Как… Не то что ты. Письма пишет.

— Письма? — изумился я.

— Самые настоящие! — Санька вытащила из кармана конверт, помахала у меня перед носом. — Люблю, пишет, с ума схожу.

— Ладно уж.

— Кукую в своей Сычевке, о тебе мечтаю. Приезжай, ненаглядная.

— А где эта Сычевка?

— На пятом автобусе час езды.

— Ты что, была?

— Еще чего! Просто пишет.

— А как себя чувствует?

— Что ему сделается? Голова-то чугунная. Дыркой меньше, дыркой больше.

— А как остальные?

— Кротова слезы по тебе льет, Китаева платочек вышивает, а Конфета с Уховерткой договорились с осени ходить не за Петрушей, а за тобой. И вообще, Царевич, ты много о себе воображаешь. Думаешь, нашел купцов, так и нос надо задирать?

— Да я не задираю, Саня!

— А что это в нашей одежде? Когда новую-то дадут? И вообще я пошла на ужин.

— Привет передай…

— Передам, передам. А ты своим. Небось и сестренка какая-нибудь объявилась. Седьмая вода на киселе. Можно и поухаживать. Давай, давай, Суханов. «Волга» за углом ждет?

— Перестань, Саня.

— И зачем пришел? Сидит, вылупился. Хоть бы конфет из богатого дома принес. Ладно, пойду. Пока, счастливчик!

— Саня, постой! — крикнул я.

Но она уходила, напевая беспечно и вызывающе покачивая бедрами. На опушке ее перехватил солнечный луч. В зажегшемся фонаре платьица я увидел ее стройные крепкие ноги.

По лестнице, плавно изогнутой в теле башни, я поднялся на второй этаж. Сквозь красно-синие витражи еще пробивался закатный свет. В самом замке царил полумрак. Люстр и настенных светильников было великое множество, но только некоторые теплились желтым накалом. Вместе с лестницей поднималась наверх стенная роспись, состоящая из огромных древовидных трав, между которыми мелькали тела причудливых зверей и русалок. Перила лестницы вскидывались кольцевидными валами, увенчанными через каждые десять ступеней гладкими латунными шарами. Тяжелые двустворчатые двери с выпуклой деревянной резьбой вели в анфиладу комнат. Одна комната была обтянута серебристым штофом, на котором красовались картины в тяжелых рамах. Вдоль стены тянулся сплошной узкий диван, а по углам стояли овальные мраморные столики с серебряными вазами. Другая была расписана по штукатурке огромными бледными цветами. Среди цветов взблескивали круглые зеркала. Третью комнату, сплошь деревянную, загромождала тяжелая мебель с кожаной обивкой и резными фигурами зверей. Дальше открывался майоликовый зал с мозаичными фризами и керамическими вазонами, расставленными на кафельном полу.

Я внимательно осматривал каждую комнату, стараясь обнаружить потайную дверь. Трогал резные завитки, медные шары, пытаясь их повернуть. Подавать голос и опасался. Кто знает, сколько здесь еще слуг, а народ у Барона воинственный.

По анфиладе я достиг второй угловой башни и отсюда сквозь узкое окно заглянул во внутренний двор. Последний отсвет закатного неба бросил на него кирпичный тон. Я сразу увидел красную машину. Ее лакированная крыша теплилась в густеющих сумерках. Значит, хозяин таверны прав. Красная машина не возвращалась. Осталось найти ту, которая в ней приехала.

Лестница в этой башне была черной, чугунной. По белой стене развешано средневековое оружие, латы, шлемы с перьями. Я толкнул дверь и оказался в дубовом зале. Большая люстра была погашена, светилось лишь несколько бронзовых бра. Я медленно пошел по узорчатому паркету. Середину его занимала огромная девятиконечная звезда, выложенная из светлого дерева. К ней примыкали искусно сомкнутые шести — и семиконечные звезды из паркета темных тонов. За резными дубовыми колоннами маслянисто посверкивали наклоненные со стен портреты.

Против центра зала среди витой деревянной резьбы белела мраморная ниша. Из нее выступала величественная статуя. Я подошел ближе. Перед нишей в черных овальных вазах ярко выделялись цветы. Я ощутил горьковатый аромат и понял с удивлением, что это осенние хризантемы, хотя на дворе стоял месяц июль.

Статуя компоновалась из трех женских фигур, прислоненных друг к другу спиной. Искусная рука скульптора придала мраморным туникам кисейную легкость. Лица были строги, сосредоточенны и прекрасны. Головы оплетали венки из цветов. Каждая женщина держала в правой руке мраморный факел, венцы которых были изваяны так, что струились живым, хотя и холодным, пламенем. Светящимися казались звезда и лунный шар, покоящиеся на протянутых ладонях. Третья ладонь подносила длинношеюю грациозную птицу с крыльями, уже напрягшимися для полета…

Теперь они неслись между полной тьмой и полусветом. Если верх кремнисто искрился, внизу не мелькало ни огонька. Внезапно вожак заметил под собой слабое расплывчатое пятно. Он замедлил полет и стал опускаться. Лебеди последовали за ним. Во тьме ночи над безмолвной землей недвижно висел аэростат. В большой гондоле его безжизненно лежали люди. Лебеди сделали круг, и вожак ударил крылом по гондоле. Лежащие не отозвались. Как аэростат оказался на такой высоте, сколько скитался по небу, зачем забрались в него люди, никто не знал. И было ясно, они томились без воды и пищи. Быть может, умирали. В тяжелом забытьи лежали по бокам гондолы. Пять лебедей опустились на борта и мощными взмахами крыльев тронули аэростат с места. Медленно, но все быстрее он заскользил по небу. Так продолжалось долго. Потом вожак взмыл вверх и сильным ударом клюва пробил оболочку. Аэростат начал снижаться. Лебеди проводили его до самой земли. Гондола коснулась бледного ночного песка. Рядом плескалось озеро, позванивал источник. К озеру подступал лес, полный ягод, орехов и меда диких пчел. Лебеди взмыли вверх и тотчас пропали в бескрайнем небе.

Мне повезло. Последний автобус на Сычевку ушел, но меня подвез инвалид на «Запорожце». Он не собирался брать за проезд, тем более что я мог предложить только мелочь.

— К кому двигаешь?

— К Лупатовым.

— А… Кто же ты им?

— Друг мой живет.

— Лешка, что ли? Бедовая голова. Видал, видал. На побывку прибыл. И правильно сделал. В доме радость. Гиря пить перестал.

— А кто это?

— Гиря-то? Лешкин отец. Гиревик. Крепкий мужик до хрипа. Как выйдет на улицу, как зачнет черные гири тягать ну, будто кран. Крепче у нас во всей Сычевке нет. Да и так сказать, литр спирта может зараз выпить. Ну, конечно, не без оплошек. Весной чуть не посадили. Вышел на улицу с Огоньком песни петь. Огонька-то знаешь? Ну так узнаешь. Первейший у нас старик. Лысый дьявол. Как завоет, как заиграет на гармошке, хоть караул кричи. Ни за что не уснешь. Вдвоем так и ходят. Гиря да Огонек. Молодой со старым. Огоньку за семьдесят, Гире сорок сравнялось. Вылезут, дьяволы, после самогона и давай орать. Вот и посадили. То есть не так. Взяли на пару дней, а потом отпустили.

• Предыдущая
• 32/46
• Следующая