Двенадцать подвигов Рабин Гута - Лютый Алексей - Страница 65

• Предыдущая
• 65/76
• Следующая

Боги оказались покрепче жителей Эллады и на пол не попадали. Они просто прочищали уши, удивленно глядя по сторонам. А вот стол в зале у Ареса оказался явно не способным выдержать мощь поповского рыка. Тем более орал Андрюша не куда-нибудь, а прямо в его направлении. Столешница треснула и, не без помощи стоявших на ней яств, обломилась. Блюда, естественно, вместе с питьем посыпались на пол. Часть гостей отскочила от обрушившегося стола в разные стороны. Радовали только две вещи. Во-первых, у стола оказалось намного больше, чем четыре ножки, и обвалился он не весь. Ну а во-вторых, я не оказался в зоне поражения.

В наступившей тишине слово взял Рабинович. Не знаю, как остальные, но я заметил, что с самого начала всеобщей божественной свары мой Сеня постоянно хмурил лоб. Это не от того, что крики олимпийцев его раздражают, хотя и такой фактор, несомненно, присутствовал. Но когда Рабиновича раздражают, он обычно не хмурит брови, а попросту спускает на всех кобеля. То бишь меня. В противном случае угрюмый вид означает только то, что его посетила какая-то гениальная идея. Ее-то он и изложил.

– Так, дамы и господа, – проговорил Сеня, поднимаясь из-за стола. – Я смотрю, вам тут энергию девать некуда? – он обвел глазами собравшихся. – В любое другое время я бы не стал с вами церемониться. Просто бы забрал всех в участок, и дело с концом! Но сейчас ситуация другая. Вы мне нужны тут все. В естественных, так сказать, условиях. Поэтому для избавления от избытка энергии с завтрашнего дня начнем какие-нибудь соревнования…

– Точно! – перебивая его, вскочил из-за стола бородатый Гефест. – Устроим соревнования и назовем их Олимпийскими играми.

Боги, не оценившие ни прелести Сениной идеи, ни нового слова в истории спорта, начали было недовольно роптать. Жомов, который вообще с трудом переваривал, когда обыватели не слишком воодушевленно реагируют на указания блюстителей порядка, собрался внушить уважение к слову сотрудника милиции двумя-тремя хорошими ударами, но ему помешали.

– Прекрасная идея! – рявкнул полностью лысый и тучный Посейдон, поднимаясь из-за стола и потрясая огромной вилкой, именуемой трезубцем. – Мы действительно устроим завтра Олимпийские игры, а их результаты победители смогут использовать в своей предвыборной агитации.

А вот это для богов было куда как соблазнительно. За столом разом наступила тишина, а затем Гера выразила общую волю:

– Что же, Олимпийские игры, значит – Олимпийские игры!

К вечеру трое доблестных сотрудников милиции вкупе с двумя греками изрядно набрались. После всеобщего дебоша, безвременно прерванного рыком Попова, столы восстановили, закуску заменили, а алкоголя притащили столько, что хватило бы не только на сборище олимпийских богов, но и еще на пару российских участков внутренних дел. Боги на выпивку оказались слабоваты и ближе к вечеру целыми гроздьями стали падать под стол. Прислужники Ареса принялись разносить их по домам, и единственными, кто покинул его дворец на собственных ногах, оказались Аполлон, который сбежал с середины пиршества, сославшись на то, что ему нужно заняться закатом солнца вручную, да Вакх. Второй попросту сдался. Он еле уполз из залы, заявив, что его ждут неотложные дела, хотя по глазам было видно, что бог алкоголя просто боится оказаться перепитым простыми смертными. Хотя какие же они простые? Они же – русские менты!

Впрочем, несмотря на бегство, Вакх успел заслужить уважение Жомова. Ваня, таща под мышкой еле живого Попова, заявил, что Вакх – неплохой мужик, но в следующий раз он не смоется, пока доблестный омоновец ему не докажет, кто из них двоих больше выпить может. Рабинович, отчаянно цепляясь за поводок Мурзика, кивнул, соглашаясь с предложением Ивана. Что и неудивительно, поскольку у Сени в таком состоянии только два варианта общения – либо он абсолютно со всем соглашается, либо без разговоров бьет в морду. Второе полностью исключалось, так как бить морду было некому. Разве что слугам, разводившим ментов по комнатам. Но вышколенный персонал дворца Ареса был нем как рыба. Да и Сеня по ним кулаком все равно бы не попал.

Утром, естественно, случившееся вчера вечером вспоминалось с трудом. У всех ментов головы трещали с похмелья, но больше всего мучились греки. Гомер тоненько стонал и, держась за голову, сквозь зубы клялся никогда в жизни не писать никаких хвалебных стихов в честь Вакха (история знает, насколько он сдержал свое обещание!), а меланхоличный Геракл и вовсе впал в кататонию. Он молча лежал на своем ложе и не сводил глаз с трещинки на потолке.

Добросердечный Горыныч, видя страдания друзей, попытался предложить собственное средство излечения от алкогольного отравления. Он сказал, что в его мире синдромы, схожие с похмельем, тоже иногда наблюдаются. Но только у тех индивидуумов, которые выбрали целью своей жизни борьбу с вредителями. По его словам, чтобы не страдать утром после случайного (вы слышали? он за кого ментов принимает?!) попадания алкоголя в кровь, следует принять внутрь лекарственное средство, состоящее из чашетычек вуангуса, лепроподов смердоверса и противерий тошнавила.

От одних только названий этих составляющих лекарственного препарата к горлу всех друзей, в том числе и непробиваемого Жомова, подступила дурнота. Ну, а когда Ахтармерз объяснил, что в этом мире их можно заменить натертыми когтями пещерной совы, фекалиями фавна и шерстью домашней кошки, все, в том числе и Мурзик, бросились искать подходящую посуду, способную принять в себя содержимое их желудков. После чего самым ласковым желанием любого из присутствующих было медленное и нежное пропускание самозваного лекаря через мясорубку. Спасла Ахтармерза Немертея. Она вошла в комнату, держа в руках огромный кувшин с вином, и ласково улыбнулась.

– Я понимаю ваши мучения, мои неразумные друзья, и хочу облегчить их, тогда как любая другая на моем месте принялась бы читать вам нотации, – мило проворковала она, хотя вряд ли кто-нибудь из ментов мог бы сейчас отличить ласковое мяуканье от зловещего карканья. – Однако я надеюсь, что когда-нибудь, однажды утром, вы поймете, что употребление алкоголя ни к чему хорошему не приводит, и согласитесь с моим жизненным принципом, который гласит, что трезвость – норма жизни!

– Совершенно с вами согласен, сударыня, – кивнул Ахтармерз всеми тремя головами по очереди. Рабинович простонал, не обращая на него внимания.

– Солнышко, Немертеюшка, дай что-нибудь попить, – жалобно попросил он, глядя на титаниду умоляющими глазами.

– Пожалуйста. Ведь именно за этим я сюда и пришла, – улыбнулась она. – Найдите кубки кто-нибудь. Я принесла виноградного вина.

– Ви-и-ин-а?! – почти ликующе завопил Жомов и, мгновенно вскочив со своего ложа, бросился к титаниде. – Дай я тебя, красавица…

– Жомов! – грозный рык Рабиновича остановил омоновца на полуслове и на полдороге.

Ваня пристыженно опустил голову и вернулся на свое место, в то время как Гомер притащил со столика в углу поднос с кубками. Немертея умело разлила содержимое кувшина по питейным емкостям, уменьшив его едва на четверть. Менты радостно чокнулись и выпили тост за здравие своей спасительницы, а Жомов с безмерной тоской подумал, что дома ему никогда не доведется получить с похмелья выпивку из рук женщины – жена и теща ему скорее зубы в глотку скалкой и сковородкой вобьют, чем принесут опохмелиться!

Единственным человеком изо всей честной компании, отказавшимся было выпить, неожиданно оказался Геракл. Впрочем, друзья заметили этот факт только после третьего кубка, когда вина на дне кувшина осталось на два пальца. Удивленно переглянувшись друг с другом, менты дружно перебрались к кровати мученика. Жомов держал в руках кубок с вином.

– Геракл, ты чего такой смурной? – ласково, насколько это только может сделать омоновец, проговорил он. – Выпей рюмашку, сразу полегчает.

– Уйдите, люди, я в печали, – мрачно проговорил сын Зевса, почти не разжимая губ.

– Да ладно, ты чего, братан?! – Жомов нежно похлопал полубога по плечу, едва не сломав ему ключицу вместе с кроватью. – Все когда-нибудь первый раз напиваются до потери сознания. Ничего страшного в этом нет. Не убил же никого…

• Предыдущая
• 65/76
• Следующая