Двенадцать подвигов Рабин Гута - Лютый Алексей - Страница 64

• Предыдущая
• 64/76
• Следующая

– Поп, свинья жирная, ты что такое делаешь? – а затем поднялся со стула и грозно направился к толстому живчику. – Ты что с ним сделал, недоумок краснорожий?!

Тот, хихикая и пошлепывая себя по ягодицам, помчался от Рабиновича вокруг стола, не забывая по ходу показывать моему хозяину язык. Сеня, как это у нас заведено, бегать за преступником сам не стал. Он скомандовал мне «фас!» и, зная, что я от подлеца не отстану, остановился около Андрея, вознамерившись вытащить у него из спины стрелу.

Честно говоря, что именно происходило в следующие несколько секунд, сказать вам не могу, поскольку свидетелем этого не являлся. Я просто поспешил выполнить распоряжение хозяина, пытаясь поймать божка, виновного в помешательстве моего друга. Пока я под столом до толстяка добирался, тот каким-то образом оказался на полу. Причем, судя по тому, что он пребывал в состоянии «грогги», без чьей-то помощи тут не обошлось. Оседлав подлеца, я постарался по запаху определить, кто именно вмешался в задержание преступника, но этого делать не пришлось. Рядом с утихомирившимся живчиком лежал помятый серебряный бокал, а на противоположной стороне стола возвышался Жомов, сжимавший в руке резиновую дубинку… Понятно! Боги стали свидетелями действия ментовского резино-метательного оружия. Что ж, Ваня, спасибо за помощь!

Я рыкнул на чью-то руку, вытянувшуюся в направлении охраняемого мной полутрупа. Рука тут же исчезла из поля моего зрения, и я спокойно смог осмотреться, приготовившись отразить любую попытку вмешательства в действия наряда российской милиции. Таких попыток никем не предпринималось, поскольку все присутствующие на пиру внимательно следили за манипуляциями Рабиновича, а тот безуспешно пытался вытащить стрелу, пробившую насквозь тушу Попова. Мой Сеня дергал изо всех сил, но стрела не двигалась с места. Более того, сам Андрюша оказался единственным, кто никак не реагировал на манипуляции Рабиновича. Он сидел совершенно неподвижно и пялился осоловелыми глазами на Афродиту, словно сенбернар на кусок хлеба посреди обеденного стола.

Я второй раз уронил челюсть от удивления и пришел в себя, лишь почувствовав, что мой язык елозит по грязному хитону живчика. С отвращением трижды сплюнув, я вытер язык о шерсть у себя на морде и вновь, вместе со всеми, посмотрел на Рабиновича. Тот, осерчав, отвесил Андрюше подзатыльник.

– Поп, не етит твою не мать! Переключи рацию на прием. Тебя «подпол» вызывает! – заорал он прямо Андрюше в ухо. Тот не пошевелился и вообще ничем не показал, что слышит друга, продолжая бестолково пялиться на Афродиту.

– Бесполезно, – обращаясь к Сене, томно потянулась та. – Вы же смертные, хотя и чужестранцы. А еще ни одного смертного не удавалось спасти от стрел Эрота…

Ах, значит этот толстый урод – Эрот собственной персоной? Прототип римского Амура? Этакого маленького дитятки с крылышками за спиной? Ну они и извращенцы! А я, идиот, как же сам об этом не догадался?!

Сеня, похоже, был удивлен собственной недогадливостью еще больше, чем я своей. Несколько секунд он с выражением недоумения и одновременно брезгливости на лице рассматривал охраняемое мной божество, а затем попросил Жомова привести Эрота в чувство и притащить его к Попову, а я подумал, отчего же мы видим стрелу этого смертельно опасного для людей бога. Впрочем, долго голову над этой проблемой ломать не пришлось. Видимо, здесь, на Олимпе, стрелы Эрота вполне ощутимы и осязаемы для всех, кроме самой жертвы. Интересно, как же тогда олимпийцы держат в наморднике этого прохвоста? Или им его стрелы, что коту, засевшему на крыше, лай взбесившегося бульдога у подъезда?

Впрочем, выяснять это у меня ни времени, ни возможности не было. Ваня Жомов вежливо попросил меня слезть с контуженого бога и двумя хорошими оплеухами заставил его вернуться к реальности. Эрот пару секунд похлопал глазами, а затем, когда омоновец потащил его к Попову, снова захихикал. Правда, на этот раз не ехидно, а жалобно. Я презрительно фыркнул и отправился следом, чтобы не пропустить интересного зрелища.

– Так, блин, снайпер-самоучка, – обратился Рабинович к Эроту, беспомощно болтавшемуся в вытянутой клешне омоновца. – Или ты сейчас приведешь нашего друга в чувство, или я тебе пачку твоих собственных стрел в задницу запихаю.

– Так я не могу, – хихикая, отозвался тот. – Правилами не положено. – Жомов встряхнул толстячка так, что у того зубы клацнули. – Ладно, ладно. Сейчас сделаю. Только отпустите!

Вопросительно посмотрев на Рабиновича и получив утвердительный ответ, Ваня выпустил проказливого божка из рук. Тот поежился, поправил тунику и подошел к Попову со спины. Посмотрев по сторонам, Эрот попросил всех отвернуться. Все, естественно, так и разбежались это делать! Живчик обреченно вздохнул и, наклонившись к спине Попова, трижды плюнул через правое плечо, трижды дунул на стрелу и, пробормотав: «Изыди нечистая сила, останься чистый спирт!», легко выдернул свой метательный снаряд из спины нашего криминалиста. Тот дернулся и растерянно посмотрел по сторонам.

– Чего это вы все на меня уставились? – удивленно-обиженно поинтересовался он, а затем повернулся к Рабиновичу. – Сеня, только не нужно опять на меня стрелки перекидывать. Воздух за обедом не я один порчу!

Мой Рабинович, видимо, оказался настолько обрадованным возвращением Андрюши в лоно милицейской семьи, что не только не обиделся на довольно провокационное заявление криминалиста, но даже радостно засмеялся и похлопал того по плечу. Попов совершенно ошалело уставился на моего хозяина и одурел еще больше, когда Ваня Жомов повторил ту же манипуляцию. Мне тоже захотелось лизнуть очнувшегося Андрюшу прямо в нос, но я сдержался. По-моему, потрясений Попову на сегодня достаточно. Иначе он и аппетит потерять может… На пару минут! Но вот Жомов, похоже, решил аппетит испортить всем.

– Так, блин. Ты, чмо в консервной банке, – обратился он к оторопевшему Аресу. – Если еще раз твои гости позволят себе нарушение общественного порядка и тем более применение насилия в отношении сотрудников милиции, я всю эту шарашку отправлю сначала в «трюм», а потом в нокаут! Вопросы есть?

– Вопросов нет! – вскакивая и вытягиваясь по стойке смирно, завопил бог войны, а затем заверещал на Эрота: – Ты, шпиндель сопливый. Еще раз позволишь себе приставать к моим гостям, я из тебя не сына, а жену полка сделаю!

– Не смей на него кричать! Он еще маленький, – завопила в ответ толстая Афродита. Ни хрена себе младенец с личиком сорокалетнего мужика! – Я его мать… – батюшка мой, Полкан, еще одно откровение! – …и не позволю тебе, вонючий трупоед, оскорблять моего сына!

– А ты бы заткнулась, жирная потаскуха, когда находишься в чужом доме! – это, в свою очередь, тощая Гера вступилась за сыночка. – Пока еще законов гостеприимства никто не отменял…

– Это у вас тут гостеприимство? – ехидно поинтересовался со своего места кудрявый мужик с пивным брюхом. – Да вы еще бы к рыбе шампанского подали! Кто же форель с красным виноградным вином ест?

– Усохни, Вакх, – заявил, поднимаясь со стула, тощий и длинноволосый блондин. Та-ак, еще с одним божком познакомились. Интересно, намылит ли ему шею Геракл за тот случай с кентаврами? – Тоже мне знаток этикета нашелся. Да ты с бодуна даже одеколон хлестать можешь!

Ох, мать моя немецкая овчарка, что тут началось! Последнюю реплику подал не кто иной, как Аполлон. Уж не знаю, заступился ли он за Геру, как за свою бывшую союзницу в Троянской войне, или просто имел какой-то собственный зуб на Вакха, но досталось от него богу алкоголиков на полную катушку. За того вступилась Геката, без которой, как известно, ни одна свара на Олимпе не проходила. Следом заорала Дика, видимо, из справедливости стремившаяся создать паритет сил. К Дике присоединился Гефест, любящий больше всех среди богов грохот и крики, да погромче. Ну и только затем слово взял Попов.

– Мо-олчать!!! – рявкнул он, и, как это бывает всегда во время сольных выступлений нашего криминалиста, вокруг наступила тишина.

• Предыдущая
• 64/76
• Следующая