Ступени в вечность - Минич Людмила - Страница 45

— Вот что… — снова начал он. — Великий говорит, ты в Табале не задержишься.

И замолчал. Маритха тоже ни слова не проронила, ожидая продолжения.

— Я ведь… Великий Раванга мне дважды велел тебя беречь. И дважды я не уберёг, — с трудом боролся он со словами и с желанием смотреть не на Маритху, а куда-нибудь в сторону. — Не могу я так. Кто только не смеётся…

Вот чего он боится! Что над ним смеяться будут! А что она чуть жизни не лишилась, это так, мелочь какая-то!

— И вот. Великий Раванга говорит, вскоре после Первого Солнца гонец будет. Покровитель Радих Табалу из-под своей руки потеряет. И хранителей распустит, как положено. Тогда… буду тогда твоим хранителем, пока Великий Раванга не велит иного.

Маритха вздохнула. Да зачем ей такой хранитель, когда её и сам Великий бережёт… и Тёмный тоже, надо думать, не оставляет. Зачем? Только чтобы за нею приглядывать. Раз уж Великому самому недосуг. И простые паломники его заботят ничуть не меньше, чем Маритха, а ведь от неё, может статься, весь мир теперь зависит.

— Спасибо, — пожала она плечами. — Да не нужно мне. Живи себе спокойно.

— Великий Раванга говорит иное.

— Ага, пока Великий Раванга не велит иного, — не выдержала, поддразнила девушка. — А ты всегда только так и делаешь, как Великий Раванга говорит?

Тангар серьёзно кивнул.

— Всегда. Он знает нашу судьбу лучше нас.

— А ты всегда его спрашиваешь, прежде чем самому решить? — не сдавалась она.

— Нет, — на этот раз он покачал головой. — Он сам говорит. Не всегда. Когда нужно.

— Ты ему так сильно веришь?

Он ещё раз кивнул.

— Тут разное про Великого говорят, — протянула Маритха. — В Табале. Но ты один, верно, такой, что по одному его слову готов в Расселину броситься. Не пойму я тебя, хранитель.

Тангар безмолвствовал, хоть девушка намеренно его поддела, надеясь вызнать, откуда у Первого хранителя такая преданность Раванге. Преданность намного выше той, что досталась Покровителю Табалы.

— Так что, — досадуя, нарушила она молчание, — меня и спрашивать никто не будет? Ты мне про то сказать пришёл?

— Великий Раванга лучше знает наши судьбы, — повторил он, глядя в сторону.

— Да моей-то он как раз и не знает! — воскликнула девушка.

Тангар глянул так недоверчиво, что ей и вовсе расхотелось с ним разговаривать. Он, как ножик его, прямой и острый.

— Не веришь — и не надо. Я устала, уходи.

Он повернулся.

— Мне надо ещё отдохнуть до того, как новый обидчик заявится да умыкнёт куда-нибудь, — зло проводила его Маритха, не удержалась, чтобы не уколоть.

Хранитель точно споткнулся, но сразу же выровнял шаг и вышел, так и не оглянувшись. Она тут же пожалела о своей жестокости, но было поздно.

Тангар больше не являлся до Первого Солнца. Голос его девушка несколько раз слышала, но к ней он больше входить не отваживался. Или не хотел.

Раванга тоже целую вечность не приходил. Появился только дня через четыре после памятного, ночного разговора. Девушка ждала его с великим нетерпением. Васаи до сих пор тревожил её сон. То ли она сказала? И что ещё сказать, если он вернётся, если снова начнёт упрекать в безучастии к бедам Храма, где она так некстати поселилась?

К тому же слабость уже ушла, и Маритха готова была покинуть свою тюрьму. Только вот дадут ли? Как Великий скажет, так и будет. Девушка давно потеряла счёт дням, однако прикидывала, что Первое Солнце, уж верно, скоро из-за холмов поднимется. Раванга обещал её из Табалы отправить, и больше ничего она так страстно не желала. Прочь отсюда! Подальше от гнилых пещер, от темноты, от храмового подземелья, от Расселины и здешних страхов.

Маритху вовсе не заботило, куда ей податься придётся. Великий обещал её укрыть, значит, в том его забота. У неё самой ничего не осталось. Без золота обратно в Ашанкар собираться — нечего и думать. Да и кто ей рад-то будет? Без Игана её судьба в родных местах пропащая. Другого покровителя Маритха пока найти не сподобилась. А что она на этом свете, одна-одинешенька? Прислугою чужачку никто и нигде не возьмёт, в своём доме не пригреет. И куда ей теперь деваться, кроме как на Улицу Любви? Только одна надежда и осталась — на Равангу. Если так уж ему дорога эта дверь неведомая, так пускай о Маритхе позаботится. Или ей одной целый мир охранять назначено? Самой стараться, как придётся, пока не сдохнет где-то в пустоши?

А ведь она могла бы все иметь. Маритха аж зубами скрежетала, вспоминая посулы Тёмного Ведателя. Все, что пожелаешь, говорил он, за эту дверь. Все, что пожелаешь… Теперь, зная про его настоящее могущество, она поверила, да поздно. Теперь между бедной девушкой и счастьем, что могло на неё, как с неба, свалиться, стояли Нити. Неужто Великий Раванга другой управы на своего врага найти не мог, как с Маритхой откровенничать? Она этого знания не просила. Её-то Нить он красть не собирался…

Однако стоило ей только подумать такое, и возмущённый вопль этого многоголосого хора тут же напоминал о себе, принося боль и стыд. Как даже мысли-то такие могли на ум прийти, запоздало раскаивалась девушка, не иначе, как не её они, навеянные. Но приходил новый день, и червячок принимался точить её снова. Шутка ли, держать в руках такое богатство и потерять в одночасье. Тут и не такие слабые да несчастные, как Маритха, плакать будут.

Великий явился как раз вовремя, чтобы прервать её сегодняшние мученья. Знакомое тепло и спокойствие витало около него, но искорки так и не зажглись внутри, не заросли и её теперешние раны. Девушка придвинулась поближе, чтобы вновь купаться в его лучах, но Великий начал с неожиданного:

— Позволь мне сегодня, Маритха, не врачевать твоих ран, не касаться твоего сердца, не смирять твоей боли. Знаю, что тебе тяжело и больно, но слепые благодеяния сейчас не ко времени.

Сочувствие, что, казалось, излучало все его тело, примирило Маритху со странностью слов, однако удивление от того не уменьшилось.

— Я лишь хотел уменьшить твою боль от запретного знания, но добился весьма нежеланных последствий. Твои ужас и скорбь отступили настолько, что тут же дали место иной поросли. Ты беспрестанно жалеешь о несложившемся договоре, Маритха. И это очень для тебя небезопасно.

— И вовсе нет…

Девушка не нашлась, что сказать. Он не обвинял, не указывал на неё пальцем, не взывал к её долгу перед Бессмертными. Сказал тихо и просто. А ответить ей, оказалось, нечего.

— То есть да, жалею, конечно, — призналась она, беспокойно поглядывая на Равангу. — А кто б не пожалел? Из обычных людей, как я? Он мне такого наобещал! Бедной одинокой женщине! И что кому плохого от этой моей жалости? Теперь назад дороги нет, уж заказана да отрезана. Так я хоть помечтать… Кому это во вред?

— Надолго ли отрезана? — Великий с улыбкою глядел он на Маритху, вопрошая по-доброму.

От этого ясного взгляда девушка краснела и ёжилась не хуже, чем от бури в пустоши. Неправда, что сегодня он вовсе силу свою не прикладывал. Потому что слова оправдания, готовые вот-вот сорваться с губ, бесследно где-то пропадали, а на свет выталкивались признания, что несказанно удивляли саму Маритху.

— Надолго ли? — повторила она, начиная всерьёз беспокоиться. — Сколько проживу. А долго ли проживу, не знаю… при таких-то делах.

— Пока ты держишься и выигрываешь борьбу, — сказал Великий. — А долго ли держаться будешь — только от силы твоей зависит. Но посмотри в себя — черные мысли уже точат твоё сердце. И преуспевают, Маритха! Взгляни на правду открытыми глазами — ты уже ищешь дорогу обратно. Потому и мучения твои усиливаются день ото дня и будут все горше и горше. Приходится признать: Аркаис оказался искуснее, хитрее, чем я думал, а ты — слабей, чем мне хотелось видеть. Бессмертные на этот раз хранили молчание, сколько я к ним ни обращался, не предостерегли, не направили… И я ошибся! Да, не удивляйся, Маритха: и сильные этого мира ошибаются, и великие. Запретное знание, что причинило такую боль, лишь отсрочило твоё желание уступить Аркаису. Ты колеблешься, Маритха. Рано или поздно ты дрогнешь.