Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире - Конигсбург Э. Л. - Страница 23
- Предыдущая
- 23/25
- Следующая
Когда настала очередь Джимми говорить в микрофон, дело застопорилось. Он все время баловался с магнитофонными кнопками. Казалось, этому не будет конца. Скажет слово — и тут же сотрет; отмотает пленку назад, снова скажет — и опять стирает… Наконец у меня лопнуло терпение:
— Джимми, ты что, сэр Лоренс Оливье[11] в роли Гамлета? Мне нужны от тебя только факты, чувства и мысли. А без театра я как-нибудь обойдусь.
— Но вы же хотите точно?
— Точно, но не бесконечно!
Пока Джимми произносил свой монолог, Эмма попросила меня показать ей дом. Мы поднялись на лифте на третий этаж и оттуда пешком спустились вниз, обходя комнату за комнатой, и Эмма обо всем расспрашивала, а я отвечала. Я уже сто лет не осматривала весь дом целиком, так что мне тоже понравилась эта экскурсия. А еще мы много болтали, и это тоже нравилось нам обеим. Эмма описала мне свои домашние обязанности. Когда мы дошли до черной мраморной ванной, она рассказала, как принимала в ней ванну. А я разрешила ей самой выбрать для себя спальню.
Рано поутру Шелдон повез их в Гринвич. Прилагаю его отчет о поездке — исключительно затем, чтобы повеселить вас, Саксонберг. Надеюсь, вы уже в состоянии веселиться.
В течение первых пяти минут поездки, мадам, мальчик тыкал во все кнопки задней приборной панели. А кнопок там предостаточно — я ведь повез детей на «роллс-ройсе», как вы велели. Первые кнопки он нажимал раз двенадцать подряд, не меньше, — а дальше я после пяти раз ухе и не считал. При этом, мадам, вид у ребенка был такой, словно перед ним не приборная панель, а клавиатура — не то пишущей машинки, не то ЭВМ, не то фортепьяно. Он, кстати, нахал и кнопку переговорного устройства, сам того не заметив. Включить включил, а выключить забыл — пришлось мне выслушивать весь их разговор, от начала до конца. Они — то думали, что через стеклянную перегородку мне ничего не слышно. Правда, пока мальчик тыкал во все кнопки без разбору, слушать было нечего. Но потом сестра повернулась к нему и спросила:
— И все-таки, как ты думаешь, почему она продала «Ангела»? Почему не могла просто подарить его музею?
— Потому что жадина, вот почему. Она же сама сказала, что не любит делать подарки.
— Нет, дело не в этом. Если она жадина и при этом знает, сколько стоит такая вещь, она ни за что не продала бы ее за жалкие двести двадцать пять долларов!
К счастью, ее братец заинтересовался беседой и перестал нажимать на кнопки. Кроме переговорного устройства, он оставил включенным и стеклоочистители на заднем окне. Замечу, мадам, что дождя не было и в помине.
— Но она же продала его на аукционе!
Ты что, забыла? А на аукционе все достается тому, кто заплатит больше всех. Значит, за «Ангела» давали двести двадцать пять долларов и ни центом больше. Все очень просто.
— Да нет, — медленно произнесла девочка. — Она продала ее не ради денег. Сам подумай: она же могла выложить доказательства подлинности и получить целое состояние. Она ее просто так продала. Ей так захотелось, и все.
— А может, у нее для «Ангела» места не нашлось?
— Это в ее-то огромном домище? Не смеши меня, Джимми! Ты бы видел, какие у нее наверху хоромы! А статуэтка всего в два фута высотой. Ее можно поставить в любом углу.
— Ну хорошо. Тогда ты скажи: по-твоему, почему она ее продала?
Девочка задумалась. (Я очень надеялся, мадам, что она не будет думать долго, потому что ее брат снова начал поглядывать на кнопки.)
— Наверно, когда слишком долго хранишь тайну и никто о ней не догадывается, то становится неинтересно. Конечно, ты не хочешь, чтобы другие ее разгадали; но хочешь, чтобы они узнали, что она у тебя есть!
Мальчик — я поглядывал на него в зеркало — немного посидел, наморщив лоб, потом повернулся к сестре и сказал:
— Эм, я вот чего придумал. Я начну копить карманные деньги, и все, что выиграю в карты, тоже буду откладывать, и мы поедем в гости
к миссис Франквайлер. — Помолчав, он добавил: — А то я кое-что забыл вчера рассказать. Ну, в магнитофон.
Девочка ничего не ответила.
— Поедем, Эм, а? Тайно, чтоб никому ни слова.
— Сколько ты вчера выиграл? — спросила она.
— Всего тридцать четыре цента. Старушенция — это вам не Брюс. Она королей с дамами не путает.
— А может, и мои двадцать пять центов
за хлопья уже пришли… — Девочка помолчала немного, а потом спросила: — Как ты думаешь, она правду сказала? Насчет того, что хотела бы почувствовать, как быть мамой?
Мальчик пожал плечами.
— Давай навещать ее время от времени, как только накопим на билеты. Съездим — и в тот же день вернемся. Маме с папой скажем, что пошли играть в боулинг или еще чего-нибудь такое. А сами на поезд — и к ней.
— А что если мы ее усыновим? — предложила девочка. — То есть удочерим. То есть наоборот. Мы вроде как сами станем ее детьми.
— Не, Эм, это невозможно, она сама сказала — помнишь? Да и вообще у нас есть своя мама.
— Тогда давай считать ее бабушкой! Наших — то бабушек давно уже нет.
— И это будет наша тайна! Которую мы никому не расскажем. Даже ей самой! Она будет единственной бабушкой в мире, которая никогда не была мамой!
Я привез их по адресу, который они мне назвали. Шторы были подняты, и за окном мелькнули хозяева дома — как мне показалось, довольно приятная молодая пара. И еще мне показалось, что я вижу нашего мистера Саксон— берга. Мальчик распахнул дверцу, когда машина еще не до конца остановилась, — весьма опасный трюк, мадам. Первым из дома выбежал другой мальчик — видимо, самый младший, — а за ним уже все остальные. Разворачиваясь, я успел услышать вопль младшего:
— Ничего себе машинища! Эй, Эм, будешь теперь за мной подсматривать аж до самого…
Кстати, мадам, «спасибо» от брата с сестрой я так и не дождался.
Ну вот, Саксонберг, теперь вы знаете, почему я завещаю эскиз «Ангела» Эмме и Джеймсу Кинкейдам, вашим внукам, которые сбежали из дому и причинили вам столько волнений. Поскольку эти дети вознамерились сделать меня своей бабушкой, а вы и так уже их дедушка, то, выходит, отныне мы с вами, в некотором роде… Нет, даже думать об этом не хочу! Вот если бы вы получше играли в покер…
Перепишите мое завещание и включите в него пункт о том, что я оставляю им в наследство эскиз Микеланджело. Включите также еще один пункт — про кровать, о которой я упоминала. Видно, придется все- таки передать ее в дар Метрополитену. Только не подумайте, что мне вдруг взбрело в голову заняться благотворительностью. Непременно отметьте, что и дети, и музей получат мое имущество, только когда я умру. Ах, простите, я должна была сказать «скончаюсь» или «отойду в мир иной». Когда вы внесете все эти поправки, я подпишу новый вариант завещания. В качестве свидетелей пригласим Шелдона и Паркса. Акт подписания состоится в Нью-Йорке, в ресторане музея Метрополитен. Так что вы, Саксонберг, все-таки пойдете туда со мной. Пойдете-пойдете, никуда не денетесь, иначе потеряете в моем лице своего самого выгодного клиента.
Интересно, вправду ли Эмма и Джимми приедут меня навестить? Я бы не возражала… На самом деле, на моей стороне небольшой перевес: я-то знаю всю их тайну, от начала до конца, а они кое-чего обо мне не знают. Они не знают, что их родной дедушка вот уже сорок один год исполняет обязанности моего адвоката. (И от души советую вам, Саксонберг, ради вашего же блага: лучше будет, если вы оставите их в неведении!)
Между прочим, я слышала по радио интервью с директором садов и парков Нью-Йорка. Он сказал, что их ведомству урезали бюджет. Когда журналист спросил, куда пошли средства, которые раньше тратились на парки, уполномоченный ответил, что их направили на усиление охраны Метрополитена. Я заподозрила, что это неспроста, и попросила Шелдона позвонить его приятелю Моррису и выяснить, не случалось ли в последнее время в музее чего-либо необычного.
11
Лоренс Керр Оливье (1907–1989) — английский актер и режиссер театра и кино; прославился шекспировскими ролями.
- Предыдущая
- 23/25
- Следующая
