Девушка и смерть(СИ) - Архангельская Мария Владимировна - Страница 35

— Веселее! Вы радуетесь тому, что выбрались из могильного плена, пусть и на короткий срок. А теперь — серия гран-жете ["большой прыжок" — прыжок с ноги на ногу, при котором танцор почти садится в воздухе на шпагат] наискосок. Так, неплохо.

Репетицию с исполнителями главных партий вёл лично сеньор Флорес. Свои партии мы уже выучили, и теперь шла репетиция с кордебалетом. Я украдкой поглядывала на девочек, большую часть из которых я знала, с которыми, случалось, ссорилась и мирилась, сплетничала, выпивала, менялась вещами… Большая часть из них так и танцевала в массовых сценах, и останется в них надолго, если не навсегда. Только Джованина в этом году перешла в разряд корифеек, чуть приблизившись к ступеньке, на которую, во многом неожиданно для себя самой, вскочила я. Но и с ней я не здоровалась, как и она со мной, и вообще мы вели себя так, словно были вовсе незнакомы. Иногда мне хотелось послушать, что они говорят между собой обо мне, если говорят, но я подозревала, что ничего лестного не услышу.

Репетиция окончилась. Её участники стали расходиться, а сеньор Флорес подозвал меня.

— Вы прекрасно танцуете, — сказал он. — Ваша техника выше всех похвал, но вот выражение… Вы слишком скованны. Вы делаете всё, что нужно, но это лишь танец, а не игра. Что у вас было по пантомиме?

— "Удовлетворительно".

— Это чувствуется. Второй акт вы ещё можете просто танцевать, но в первом — пантомимические сцены, и вот их вы порой просто проваливаете. Поработайте над собой. Мы ещё некоторое время будем оттачивать второй акт, но вскоре перейдём к детальной разработке первого, и тогда может встать вопрос о вашем снятии с роли. Надеюсь, что до этого не дойдёт, но вам придётся потрудиться.

— Я постараюсь.

— Постарайтесь. Вы прекрасно справились с Птицей, так что вы можете, если захотите. Словом — всё в ваших руках.

Я удивлённо посмотрела на него. Мне казалось, что если я где и была скованна, так это в "Лесе", а танцуя Жозефину, я покамест так не волновалась, ведь мы ещё даже не перенесли репетиции на сцену. Но в роли Птицы пантомимы практически нет, так что, может быть, он и прав.

Энрике, помнится, уже говорил мне о чём-то подобном. И советовал постараться забыть о том, что я на сцене. Но мне этого так и не удалось. На сцене я, случалось, умирала от волнения, но даже если и нет, то играть, изображать кого-то, всегда было для меня самым сложным. "Удовлетворительно" по пантомиме я вытянула с грехом пополам, чтобы не портить окончательно свой табель, обычно же у меня оценки были куда хуже. Я всегда ужасно неловко чувствовала себя, когда приходилось по заданию учителя разыгрывать какой-нибудь этюд, а на меня в этот момент все смотрели.

Но в "Жозефине" без этого не обойтись. Я медленно шла по парку, пытаясь представить, что именно должна была чувствовать девушка, которую я танцую, и как это можно лучше передать на сцене. Так, что бы вышло понятно и выразительно, но в тоже время не выглядело глупо. Другие прохожие, бегающие по парку дети отвлекали меня, я свернула в боковую аллею и присела на скамейку, пытаясь сосредоточиться, погрузиться во внутренний мир своей героини. Вот Жозефина сидит на лавочке перед своим домом, вот к ней подходит Бернар… Она не сразу замечает его, но потом оборачивается, как можно более естественно. Я чуть вздрогнула и повернула голову. Как её держать — вот так? Или лучше вот так? Я улыбнулась невидимому возлюбленному. А теперь сцена с цветком. Попробовав по-разному обрывать лепестки, я наконец выбрала позу, показавшуюся мне самой красивой. Надо будет ещё посоветоваться с Голосом, но, кажется, и так неплохо. А вот Жозефина замечает, что последний лепесток выпадет на "не любит". Я с искренним огорчением отбросила тонкий стебелёк. Нет, пожалуй, это движение лучше обозначить почётче, а то зритель может не понять. Вот так.

Бернар поднял цветок и оборвал лишний лепесточек. Жозефина порывисто обернулась к нему и улыбнулась, понимая, что это лёгкое плутовство, но и радуясь очередному знаку внимания от своего возлюбленного. Я легко вскочила со скамейки — и тут обнаружила, что аллея уже далеко не так безлюдна, как четверть часа назад. Пока я, увлёкшись, разыгрывала для себя сцену из спектакля, у меня появилось с десяток зрителей, молча глазевших на бесплатное представление.

Такого смущения я не испытывала, даже когда меня впервые застукали за танцем с Энрике. Я повернулась и быстро пошла прочь, щёки горели, спина занемела от направленных в неё взглядов. Ну, увлеклась! Представляю, что они все обо мне подумали. Добро бы дома или в театре, а то — в парке, в публичном месте!

Но когда смущение немного отпустило, я ощутила даже что-то вроде гордости, осознав, что ведь я проделала именно то, о чём мне говорил Энрике — забыла обо всём, увлёкшись игрой. Значит, и впрямь можно сделать что-то подобное на сцене… Попытка не пытка, я, может, и не смогу вжиться в образ до утраты собственной личности, но увлечься настолько, чтобы не отвлекаться на что-то постороннее, в том числе и на зрителей, мне вполне по силам. А трактовку образа Жозефины всё же надо обсудить с Голосом. Кем бы он ни был, так, как он, искусства не понимает никто.

Но переговорить с ним в тот же день, как я рассчитывала, у меня не получилось. Похоже, "ангел" занялся какими-то своими делами и ему стало не до меня. Во всяком случае, я так и не дождалась его появления, даже когда звала его. Но время терпело, тем более что и без него мне было чем заняться. Как-никак, меня ждал дебют в "Замке снов" в роли Лилии.

До представления оставалось два дня. На время даже Жозефина отодвинулась для меня на второй план, все силы и все мысли были посвящены предстоящему спектаклю. Я не так любила его, как "Зачарованный лес" или "Рождественскую сказку", ибо музыка "Замка" существенно уступала им, хотя её автором был всё тот же Файа. И всё же это один из лучших балетов и вообще в мире, и в нашей Опере, а для меня на этом представлении ещё и решался вопрос, удержусь ли я на балетном Олимпе. Один успех мог быть случайностью, значит, нужно показать себя достойной, и тогда меня признают. Странно было вспомнить, что когда-то я ненавидела балет. Теперь я не мыслила своей жизни без него. Мне хотелось всё большего, и я была полна решимости побороться за своё место в свете рампы.

В то утро я, как обычно опаздывая, бежала в театр. Передо мной было высокое крыльцо, я лихим наскоком вознамерилась взбежать вверх по его ступеням, даже поднялась на первые из них, и тут прямо передо мной словно из-под земли вырос некто, кого я даже толком не разглядела, но была вынуждена резко посторониться. При этом я оступилась, едва не упав, неловко наступила на носок, и большой палец ноги пронзила острая боль. Человек прошёл мимо, а я вынужденно остановилась, преодолевая болевой приступ. Вот незадача! Да ещё перед самой репетицией. Наконец боль чуть ослабла, и я захромала дальше. К счастью, опоздала я всего на минуту, так что на это даже не обратили внимания. Сеньоры Вийера на них нет.

Палец болел, но боль во время танца — обычное дело для людей нашей профессии, да и была она не очень сильной, так что репетицию я с грехом пополам вытянула. К счастью, прогон "Замка снов" с моим участием был накануне, иначе не знаю, что бы я там натанцевала. Вернувшись домой, я устроилась с книжкой и просидела до вечера, находясь в полной уверенности, что у меня просто небольшой ушиб, который скоро пройдёт. Но вечером, когда я встала, чтобы спуститься к ужину, нога заболела пуще прежнего. Я с трудом доковыляла до столовой, а потом с таким же трудом поднялась обратно. Оставалось только лечь спать, надеясь, что за ночь мне станет лучше.

Но за ночь стало не лучше, а хуже. Палец распух, больно было даже просто прикасаться к нему или ставить ногу на пол, а о том, чтобы встать на пуанты, не хотелось и думать. Кое-как я добралась до театра, но только для того, чтобы пожаловаться сеньору Флоресу, что заниматься я сегодня не в состоянии.