Песнь слона - Лонгиер Барри Брукс - Страница 22

• Предыдущая
• 22/55
• Следующая

Паки Дерн сидел у костра. Он посмотрел на Пита Арделли, затем обернулся в сторону Крошки Вилл. Затем на Пита. После этого снова на Вилл. В конце концов пожал плечами и уставился на огонь.

– Не знаю, что и сказать. На Земле знал бы. А здесь… Здесь все не так.

Паки посмотрел на Пита:

– Зато я точно знаю, что на это скажет Вощеный. Пит сжал руку Вилл:

– Какая разница, что он скажет? – Он наклонился и поцеловал ее в щеку. – Я вот думаю, не вернуться ли мне в Мийру, когда туда отправят кого-нибудь за провизией, и не спросить Вощеного самому?

Паки почесал голову:

– Не знаю, ребята. Вы оба еще такие зеленые. – Он пожал плечами. – Смотрю я на вас – вы оба такие красивые, а я… – Паки встал на ноги. – А я уже старик.

Пит посмотрел на главного дрессировщика слонов:

– Паки, куда ты?

Паки обвел взглядом свою дорожную бригаду, занятую вечерней трапезой, затем посмотрел на полевую кухню и вновь повернулся к Питу и Вилл:

– Пожалуй, пойду подыщу себе какую-нибудь старушенцию.

В новой хижине, устроенной подальше от холмика, на вершине которого были спрятаны яйца, Хана и Вако сидели вдвоем в темноте, глядя на разведенный перед хижиной костер. Рука Вако покоилась на плече Ханы. Она нежно прильнула к нему всем телом. Вако повернул голову и заглянул ей в глаза. Она, словно завороженная, смотрела на языки пламени.

– О чем задумалась, Хана?

Застывшее выражение лица постепенно оттаяло. Хана закрыла глаза.

– Я пыталась вспомнить последовательность паролей для взлета корабля. Я знала их лучше, чем собственное имя. – Хана умолкла. – А теперь все перепуталось у меня в голове, в памяти прямо-таки зияющие дыры. – Хана задумчиво покачала головой. – Не знаю. Это все яйца. Они отняли у меня часть моей памяти.

Комета заглянула в лицо Вако:

– Поверишь ли, я даже не могу вспомнить лицо собственной матери.

Он обхватил ее голову рукой и прижал к груди.

– Ссендиссиане наделены потрясающими способностями, Хана. Взрослые особи воспринимают их как нечто само собой разумеющееся, и они точно знают, где и как применять их. А яйца – они еще дети.

Хана вздохнула:

– Но то, что они сделали, что они говорили… – Она покачала головой. – Мне бы и в голову не пришло назвать их детьми. Вако посмотрел на костер, подыскивая ответ.

– Ссендиссиане передают свою память потомкам. В каждом из этих яиц заключена память, знания и интеллектуальные способности, усвоить которые человеку понадобилось бы не менее тысячи лет. – Вако задумался и посмотрел на Хану. – И все-таки они еще дети. Они еще не созрели и не знают, как распорядиться своим знанием. Представь, каким было бы человеческое дитя, будь оно наделено способностью, поддавшись капризу, вторгаться в сознание любого другого живого существа.

Хана вздрогнула:

– Страшно даже подумать. – Она указала на место, где прежде стояла их хижина. – А как проверить, что здесь мы в безопасности?

– Никак. Сначала я не задумывался над тем, что, по мере того, как они растут, расширяется и поле их воздействия. Но так оно и происходит. И я уверен в том, что они хитрят, скрывают от меня свои настоящие силы. Опять-таки, потому что они еще дети.

Хана бросила поверх огня взгляд на темноту, скрывавшую холмик с яйцами:

– Им, наверное, ужасно тоскливо. Вако тоже посмотрел в ту сторону:

– Я как-то об этом не думал. Наверно, ты права. Ссендиссианские родители находятся в постоянном контакте с детьми, пока те не вылупятся. Учат их, наставляют…

Хана посмотрела на Вако:

– А прежде всего, любят. Они их любят и поэтому учат и наставляют. Разве не так?

– Так.

Хана указала в темноту:

– Если они обладают памятью своих родителей, то им известно, как те провели свое детство. И они знают, как это приятно, когда тебя любят.

Хана опустила руку и посмотрела на Вако:

– Ты ведь отказывал им в любви.

Вако не нашелся с ответом и только покачал головой.

– И я не могу винить ребенка за то, что он капризничает, когда ему недостает любви. Вако закрыл глаза:

– Любовь – она не всегда дается легко и просто. Хана прикоснулась рукой к его щеке:

– Но ты же сказал, что любишь меня.

– Да, но я же не сказал, что это признание далось мне легко.

Хана притянула к себе его голову и поцеловала в губы и снова посмотрела на огонь.

– Тебе с каждым днем будет все легче любить, потому что ты любим.

Вако тоже устремил взгляд на языки пламени. Внутри него все содрогнулось при мысли, что он променял спокойное одиночество на непостоянство такой изменчивой вещи, как любовь. Он перевел взгляд в сторону холмика и прошептал:

– Вы подслушивали.

Ответ не заставил себя ждать.

– Да.

– Значит, ваши силы простираются и сюда?

– И даже гораздо дальше. Вако кивнул:

– Я был не прав. Отныне я буду любить вас, словно вы мои собственные дети. И эта женщина тоже, если захочет. Но вы должны ей в этом помочь.

Ответа не последовало, но зато Вако почувствовал, как Хана сжала ему руку. Он посмотрел на нее и увидел, что она улыбается.

* * *

Другой склон перевала оказался пологим, так что работа сводилась главным образом к расчистке трассы от валунов и колючего кустарника. Днем здесь было жарко и пыльно. По ночам, наоборот, холод пробирал до костей, и дрессировщикам приходилось греться у костров.

Был Деньжатник, одиннадцатое число месяца Трясуна. Разговоры вокруг костров шли в основном о том, как здорово снова увидеть старых друзей из седьмого шаттла, совершивших посадку посреди пустыни под началом ответственного за реквизит Грэббита Куумика. Постепенно заговорили и о том, что город Мийра не имеет права ударить в грязь лицом на параде в Тарзаке – до Гастрольного Сезона оставалась лишь пара месяцев.

Крошка Вилл не слышала разговоров. Когда ночной холод загнал ее товарищей в теплые спальные мешки, она осталась одна у костра глядеть на огонь. Одиннадцать дней назад Шайнер Пит с продовольственным обозом вернулся в Мийру просить у отца разрешения на их брак. С тех пор с каждой новой ночью в ней все сильнее крепли сомнения, что Вощеный даст согласие.

Вилл продрогла до костей и подбросила веток в костер. Продовольственный обоз вернулся еще утром, но Пита с ним не оказалось.

Бай Джим, конюх, возглавлявший его, ограничился замечанием, что в Мийре «напряженная обстановка». Когда же его попросили уточнить, что он имеет в виду, Бай Джим задумался на минутку, нахмурился и нехотя буркнул: «Напряженно у них там», – после чего велел, чтобы ему помогли разгрузить обоз.

Крошка Вилл обвела взглядом лагерь – вокруг виднелись лишь темные очертания ее спящих товарищей. Многие нашли себе пару и теперь спали вместе. А поскольку растительность в пустыне скудная и укрыться от посторонних взглядов было негде, то «лагерная» форма любви сводилась к торопливым объятиям под одеялом, сопровождаемым громким сопеньем.

Крошка Вилл обернулась и посмотрела назад.

Рядом с одним из таких темных холмиков, воткнутый в песок, стоял стек Паки. На нем был надет чепец Поварихи Джо. Крошка Вилл вновь уставилась на огонь – как жаль, что расстояние мешает ее мыслям долететь до Мийры, до Шайнера Пита.

В это мгновение она уловила, что першероны, стоявшие у коновязи, забеспокоились. Вилл встала и между спящих тел направилась к лошадям – проверить, не забрел ли к ним в лагерь какой зверь. Когда их бригада прокладывала дорогу через Великую топь, один из рабочих имел счастье увидеть кое-кого из местной фауны – разные там чудища вроде летающих драконов и смеющихся ящериц. Причем размеры их увеличивались с каждым новым рассказом у костра.

Вилл подошла к коновязи и увидела, что навстречу ей, засунув руки в карманы, шагает Шайнер Пит. Через его руку был переброшен спальный мешок.

– Пит!

От неожиданности он даже вздрогнул:

– А-а, привет, Вилл!

Крошка Вилл бросилась к нему на шею, расцеловала, но, поскольку бурные проявления чувств не получили достойного ответа, она встревоженно заглянула в нахмуренное лицо Пита:

• Предыдущая
• 22/55
• Следующая