Песнь слона - Лонгиер Барри Брукс - Страница 21

• Предыдущая
• 21/55
• Следующая

– Комета, – прошептал он.

Ответа не последовало, Вако снова улегся на циновку и закрыл глаза. Он вновь пытался погрузиться в сон, но ему мешали странные, неприятные мысли. Они с Кометой жили как брат с сестрой. Ее присутствие, которое Вако-Вако поначалу воспринял как вторжение в его отшельничество, внесло в его жизнь приятное разнообразие, превратилось в неотъемлемую часть существования. Перед мысленным взором предстал образ пилота третьего шаттла. Хана Санаги. Длинные темные пряди волос и нежная, слегка смугловатая кожа. Лицо – то веселое, то задумчивое, то чувственное…

Вако резко сел на циновке.

– Ах ты, безмозглый ублюдок! – тихо сказал он в собственный адрес. – Ты снова попался. Это любовь, черт ее побери. Любовь.

И хотя казалось, будто это произошло вчера, на самом деле не один месяц прошел с той ночи, когда они с Кометой сидели друг напротив друга возле костра. Хана что-то говорила. Вако поймал себя на том, что не слушает ее, а только, как завороженный, следит за движениями ее губ, за едва заметной игрой мускулов под нежной кожей шеи, за трепетом длинных ресниц, блеском темных глаз. И он тотчас заставил себя остановиться – буквально заморозил в себе все, что мог или еще сможет почувствовать. Он ушел от костра в темноту и стал возле холмика, где зарыты яйца.

– Ты любишь нас, Вако? Ты ведь не уйдешь с этой самкой? Не бросишь нас?

Вако посмотрел на звезды:

– Конечно, не брошу.

– Мы ощущаем твои чувства, Вако. Внутри тебя идет борьба. Кто позаботится о нас, если ты уйдешь с ней?

Вако опустил взгляд, потер глаза и покачал головой:

– Я не брошу вас. Я обещал вашим родителям.

– Ты думаешь, Вако, будто тебе неведомы чувства. Но мы ощущаем их даже сквозь тот панцирь, что ты возвел внутри себя. Ты испытываешь чувства, Вако. Ты любишь эту самку.

– Молчать! – Вако глубоко вздохнул. – Какая вам разница? Нечего даже волноваться. Я дал обещание вашим родителям.

Он обернулся на желтые отблески костра. По ту сторону огня стояла черная стена джунглей, а над ней бездонное ночное небо. Почти в середине светлого пятна, опустившись на колени, Хана Санаги готовила чай из листьев какого-то диковинного растения. Этот свет, эта женщина – центр его маленькой вселенной. Но все-таки он надел поверх себя защитную броню равнодушия. Не будет – никогда и ни за что – никакой любви.

Ведь любить – значит рисковать слишком многим.

Вако вернулся к костру, выпил чаю с лепешкой и сделал вид, будто слушает рассказ Ханы о том, как она пыталась поймать и приручить одно из этих болотных чудовищ. Он даже вставил несколько реплик, отодвинув внутреннюю борьбу куда-то на задворки сознания.

Вернее, ему казалось, будто он ее туда отодвинул. И вот теперь он сидел на циновке и проклинал себя, проклинал свою слабость, проклинал Хану. В который раз он позволил хвори одержать над ним верх.

Вако натянул на себя одежду и зашептал в сторону травяного полога:

– Хана? Ты меня слышишь? Нам надо поговорить. Вако поднялся, надел рубашку и заглянул за край полога:

– Хана?

Но ее там не оказалось.

Вако повернулся и вышел из хижины. Он встал напротив двери, вглядываясь в предрассветной мгле под темный полог деревьев. Неожиданно до него донесся стон. Вако обернулся в сторону, откуда слышался этот звук, и увидел полуодетую фигуру Ханы, распростертую на холмике с яйцами.

– Хана! – Вопль, казалось, вырвался из глубины его души. Вако бросился к ней, оттащил с холмика и положил голову себе на колени. – Хана! Я же тебе говорил – не ходи к ним! Я же тебе говорил!

В его руках ее тело казалось совершенно беспомощным и безвольным. Хана с трудом выдавила из себя нечто похожее на тихий всхлип.

– Я не сама, Вако. Я не ходила. Это во сне. Они пришли ко мне… во сне. – Всхлипывания перешли в рыдания – Комета обняла Вако за талию, уткнувшись лицом ему в грудь.

Он прижался щекой к ее макушке:

– Но почему, черт побери, почему? И тогда заговорили яйца:

– В целях предосторожности, Вако.

– Предосторожности против чего?

– Ты любишь ее. Мы не можем без тебя, но ты любишь ее. Она – угроза для нас.

– Никакая она вам не угроза. Я же дал слово вашим родителям!

– Слово легко нарушить, Вако. Она должна умереть.

– Умереть? – Вако подложил правую руку под колени Ханы и поднял ее с земли. – Я уношу ее за пределы вашей досягаемости. Она не умрет!

– Умрет. Мы должны защитить себя. Мы убьем ее разум, ты не успеешь унести ее отсюда. Вако облизал губы.

– Не смейте! Не смейте так поступать со мной.

– Мы должны защитить себя, Вако! Вако наклонил голову, его щека соприкоснулась с лицом Ханы.

– Как вы не понимаете? Ведь после того, как я умру, кто-то другой должен взять на себя заботу о вас. Ведь вам сидеть в скорлупе почти триста лет. А я проживу еще лет пятнадцать, от силы двадцать. И то, кто знает?

Яйца молчали.

Вако поднял голову:

– Поймите, когда меня не станет, кто-то другой должен будет позаботиться о вас. То есть я должен оставить после себя ребенка. А для этого мне нужна женщина. Эта женщина… Хана. Убейте ее – и вы убьете себя. – Вако отвернулся от холмика. – Теперь я могу унести ее? Отвечайте!

Их мысль пришла к нему робкая, полная раскаяния.

– Если мы отдадим ее тебе, Вако, ты обещаешь не наказывать нас?

– Обещаю.

И Вако зашагал прочь, неся на руках безвольное женское тело. И хотя она не слышала его, он прошептал ей на ухо:

– Разрази меня гром, но я люблю тебя.

Много ночей спустя в лагере дорожно-строительной бригады посреди Великой топи Крошка Вилл смущенно оторвала губы от губ Пита.

– Ой, Пит, лицо у меня просто горит.

– И у меня тоже.

Вилл обвела взглядом темный лагерь:

– Вдруг нас кто-нибудь видит?

– Ну и что? – Он обнял ее за плечи. – Расслабься, Вилл. А то ты как доска. Спи. Паки скоро начнет всех будить. За завтрашний день он хочет проложить пять миль дороги. Так что давай-ка спать.

– Не могу, – пискнула Вилл.

– В чем дело!

Девушка уткнулась ему носом в грудь:

– Не знаю. Разные сомнения лезут в голову.

Пит обхватил ее обеими руками:

– Ну сама подумай. Мы любим друг друга – я тебя, ты меня. И так будет всегда. Какие еще могут быть в этом сомнения? Она заглянула ему в лицо, а он смахнул слезы с ее глаз.

– Пит…

– Не плачь, Крошка Вилл. Мы ведь ничего плохого не сделали.

– Пит?

Он поцеловал кончик ее носа:

– Что?

Ее рука скользнула ему под рубашку и погладила грудь.

– Я люблю тебя.

Пит быстро огляделся по сторонам. После дневных трудов дорожно-строительный лагерь спал сном праведника.

– М-м-м. – Он попытался что-то сказать, но не нашел слов. С его телом происходили какие-то странные вещи.

– Я, э-э-э…

– Пит? – Ее рука начала расстегивать ему рубашку.

– Ч-ч-ч-то?

– Скажи, что любишь меня. Скажи, что любишь меня больше всего на свете.

Она до конца расстегнула ему рубашку и поцеловала грудь.

Он крепче сжал ее в объятиях, затем высвободил одну руку и приподнял ее подбородок к своему лицу.

– Я никогда еще не испытывал ничего подобного. Я люблю тебя, Вилл. Я люблю тебя больше, чем что бы то ни было в этой вселенной.

Он сглотнул застрявший в горле ком и прикоснулся к ее губам.

Пройдя около двадцати миль через болота и топи, отряд первопроходцев и их слоны достигли наконец пологих склонов Нагорья. В горах оказался естественный проход, который вывел их к Великой пустыне, где когда-то приземлился седьмой шаттл. Когда они достигнут того места, строительство дороги Мийра – Куумик будет завершено.

• Предыдущая
• 21/55
• Следующая