Пепел Ара-Лима. - Костин Сергей - Страница 33

— Закончилось ваше испытание. Все с ним справились. Теперь положите камни, что с кладбища принесли, в общую кучу.

Пятеро мальчишек, кто с улыбкой радостной, кто со слезами непросохшими, но все с головой гордо поднятой — выдержали, не испугались, не сбежали — подошли к пирамиде и прибавили свои камни в общее число. Встали, равные, в круг таких же, как и они, равных.

— Вот и двадцать нас, — обвел взглядом тайное племя свое Аратей. — Поклянемся же, не бросать друг друга в беде, всем скопом на обиду отзываться, одним кулаком обидчику мстить. Поклянемся меч свой не обнажать на друга. Поклянемся забыть, что такое предательство. Поклянемся, что не стыдно будет Ара-Лиму за наши поступки. Пусть Гран вырвет наши сердца и отдаст их бродячим шакалам, если нарушим клятву.

— Клянемся!

Коснулось солнце нижним краем своим далеких вершин.

— Слава Ара-Лиму! — закричал Аратей, вскидывая игрушечный меч.

— Слава королю Аратею! — заорал Гамбо, присоединяя свой меч к мечу короля.

— Слава! — пролетел над зеленой долиной зычный крик из двадцати детских голосов.

Со стороны центральной деревни послышались звуки главного колокола. Отозвались колокола помельче, у самых скал расположенные. Вторил им и подземный набат, в большой пещере установленный. То звали на ужин всех, кто в поле работал, кто камни в шахтах искал. И тех, кто с мечами острыми на верность Ара-Лиму присягал.

— Успели, — улыбнулся Аратей. Взглянул весело на брата своего, довольно нос почесывающего, на новых друзей, знаком тайным отмеченных. Вскинул меч, засмеялся: — Слышите, солдаты! Это враг вызывает нас на поле боя! Кто первый до колокола добежит и до звонаря мечом дотронется, тому первый почет и первая слава! Йо-хо!

Сорвалась с места стайка беззаботная, бросилась на перегонки к деревне. Через кусты колючие, через поле золотое, вдоль озера чистого. Позабыв про боль, про костер непотушенный, котел неубранный, неслась, мелькая пятками, с мечами деревянными, радуясь теплу и беззаботности, будущая сила Ара-Лима.

Из-за деревьев показалась та, чьи глаза все видели. Ганна Вельда. Удерживая лук охотничий, чтоб по спине не стучал, приблизилась к месту секретному. Подняла клеймо, в огне добела раскаленное. Постояла, вслед убегающим глядя. Закатала рукав до локтя и вжала красное от жара железо в кожу белую.

— О, Барехас, дух матерей! Как больно! — затрясла рукой ганна. Запрыгала, боль унимая. Зашептала слова колдовские, жар с кожи прогоняя. Когда унялось пламя, осмотрела вздувшийся на руке круг, двумя линиями перечеркнутый. — Ах, негодники! Вот, значит, куда простыни все пропадают. А я на Авенариуса грешила. Оторвать бы проказникам уши, да только не за что.

Перед тем, как в деревню поспешить, остудила клеймо железное, завернула в тряпку, под котел дырявый положила. Вернутся, найдут. Затоптала костер. К пирамиде каменной подошла. Стала перед ним на колени. Из кошеля кожаного светящийся камень достала. Сбоку к пирамиде пристроила.

— Было двадцать вас, а со мной двадцать один будет. Станет еще больше, дайте только времени мимо пролететь. Вырастет гора эта до неба. Камень к камню, воин к воину. Поведет вас, знаком тайным отмеченных, к земле покинутой король наш Аратей. Поведет легрионы свои непобедимые на Ара-Лим. И в сражениях кровавых перечеркнет мечами своими черное солнце Кэтера.

Во второй раз колокола сигнальные прозвонили. Только один главный колокол молчал. Знать занят сильно был звонарь, коль от дела важного оторвался.

Ганна завалила ветками, от костра оставшимися, пирамиду каменную, к деревне направилась.

В наступающем быстром вечере горел под ветками двадцать один камень светящийся.

Черный конь с белой гривой остановился у подножия широкой лестницы, что вела к старому замку. Оглядел свирепым глазом долину, укрытую, как одеялом, утренним туманом. Что-то не понравилось черному коню, может скалы нависшие, может запах мирный, только дернул мордой, заиграл под седоками, назад пятясь.

— Стой, проклятый зверь!

Йохо, постанывая, сполз с крупа, ступил в белое покрывало, вздохнул наконец облегченно, растер насиженное место.

За те несколько дней, что провел он за спиной майра Элибра, многое пришлось испытать лесовику, многое увидеть. Не раз и не два думал, что догнал их Стан — дух смерти. Когда прорубались они через заставы кэтеровские, когда через реки студеные да быстрые переправлялись. Когда по горам ползли, мокли под дождями холодными.

Вряд ли забудет лесовик, как напоролись они в ночи темной на пост вражеский. Мимо не пройти, в объезд не пробиться. Справа овраг с берегами крутыми, слева болото с газами подземными. Ступишь, пропадешь навек. Назад возвращаться славы мало. Да и нельзя назад. Там поле ровное, для стрел кэтеровских раздолье.

Майр долго не размышлял. Приказал лесовику крепче держаться, да и направил коня своего, зверя черного, прямо на частокол деревянный. Под натиском тела мертвого затрещал забор шаткий, как игрушечный на землю повалился. К тому времени, как конь черный майра и лесовика до середины поста донес, весь лагерь поднялся. Со всех сторон лучники высунулись. Легронеры со щитами да пиками наперевес навстречу двинулись, в кольцо забирая, криком оглушая.

Майру, да зверю с белой гривой, стрелы, что колючки безвредные. В тело неживое не впиваются. Мертвых убить сложно. А Йохо изрядно поволновался. Он живой, для острия и лезвия добыча желанная. Да видно уберег его Гран, защитил от метких стрел. А от мечей майр своим телом закрывал. Не на мгновение коня не задерживал. Дал свободу зверю черному.

Хоть и испуган был Йохо, но все разглядел. Как темной молнией меч Элибра головы кэтеровские сносил, как рассекал на половинки щиты крепкие, ломал пики, вражеские мечи словно соломинки отбивал. Зверь черный от хозяина не отставал. Проламывал хрупкие шлемы копытом каменным, наваливался на пики выставленные, подминая и их хозяев.

Когда легронеры поняли, что не совладать им со страшным всадником, дрогнули, под защиту лучников отступили. Решили, что стрелы любого смельчака на землю свалят.

Был бы один майр, не успокоился, пока весь пост не изрезал. Или пока сам голову под меч не подставил. Да лесовик из живой плоти сзади сидел. Торопил поскорее место опасное покинуть.

Глянул последний раз Элибр на тех, кому посчастливилось меча его избежать, улыбнулся недобро, направил коня к выходу. Захрустели под копытами кости упавших, мертвых и раненых. Копыта зверя черного красными сделались.

Когда от поста уходили, Йохо не удержался, обернулся, показал солдатам кэтеровским пальцы искусно сложенные. Что та фигура умная означала Йохо не знал, но от дедов, что фигуре мудрой научили, слышал, проклинает та фигура мудреная всякого, кто увидел ее. Главное, чтобы палец большой подальше из кулака сжатого высунуть. Так и трясся лесовик до самого замка пальцы на правой руке не разжимая. Для счастья наверное.

— Коня своего здесь оставь, да к замку поднимайся, — Йохо взглянул с признательностью на морду лошадиную, что косилась на него глазом умным. — Трава здесь сочная. Впрочем, я и забыл, что не жрет он ничего, кроме солнечного света. Я здесь остановлюсь. Присмотрю за конем. С тобой, майр, к замку ползти, последних сил лишится. Ждут тебя там. Видишь, Самаэль на верху топчется. Тот самый колдун, что за тобой посылал, что больше всех тебя видеть хотел.

— Нельзя мне с ним расставаться, — майр потрепал коня по гриве седой. — Это рядом со мной он конь, а без меня пеплом мертвым станет.

— Поступай, как знаешь, — махнул рукой лесовик. — Если колдун спросит — где я, скажи в деревню отправился. На мягкой кровати раны смертельные залечивать. Больно спина у коня твоего костлявая.

Майр засмеялся, губы рваные до десен черных задрав, развернул зверя, направил к ступеням.

— Тупая скотина, а что творит! — удивился Йохо, наблюдая, как конь черный по ступеням каменным, как по ровному месту, к крепости горной направляется.